Борис Львов-Анохин - Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания

• Название: Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания
• Автор: Борис Львов-Анохин
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5–227-00458–7

Дорогой читатель!

Эта книга посвящается жизни и творчеству одного из самых талантливых современных актеров Олегу Далю, чуть-чуть не дожившему до своего сорокалетия. Даль был актером, единственным в своем роде. Его искусство — это тончайший сплав драматизма и юмора, тонкого осмысления действительности.

В книгу вошли воспоминания друзей и близких актера, аналитическая статья киноведа Натальи Галаджевой, а также материалы из личного архива Даля — его стихи, рассказы, эссе, письма и дневники, рисунки, фотографии.

---

Мы осиротели совершенно. Нет никого, кто мог бы нам помочь.

И мало того, что осиротели, но жизнь, которой нам сейчас приходится жить — безрадостна. И тускла, как лампочка в 15 свечей. Но ведь жили же люди и при одной свече! И к этому надо приноровиться.

Жить-то надо! И действительно, Лиза права: самое страшное еще может быть — болезни, несчастья — вот этого уже не выдержать. Ну, я ушла в сторону от Олежечки. Ставлю точку. Наша жизнь ужасна. И все тут!

Олег!

Когда думаешь о том, что случилось, иногда проскальзывает такая мысль: ему было бы все труднее — и творческая жизнь ужасна, и болезнь его была мучительна. Но нет: творчески он был силен, он сумел бы найти свой путь — путь обходной, почти бездорожный, но его собственный; он знал, чего хотел, что мог и что должен был сделать. А с болезнью своей он бы справился. Он тоже слишком хорошо понимал, что с этим надо кончать. В нем не было того, что было у Высоцкого — богемы. Он был удивительно чистоплотен в искусстве и в жизни, и это его бы спасло. Спасло бы… да вот эта случайность… И мы одни. Я теряю в жизни второго человека, без которого жизнь утрачивает всю свою нужность, все радости. У Лизочки это первая такая потеря. Она очень любила деда, его смерть, такая мгновенная, произвела на нее ужасное впечатление. Но ей было 22 года. Вся любовь была впереди. А сейчас ей еще труднее, чем мне.

В прошлом году в эти дни они жили в Монине — в тишине, среди мягкого пушистого снега, черных ветвей и птиц. Дом был большой и уютный. Олег, как когда-то и мой отец, сразу приводил свой уголок в полный порядок, ставил удобно мебель, прилаживал получше свет, потому что ночью долго читал, раскладывал свои снотворные снадобья по коробочкам и делал все это так, что хотелось смотреть, и казалось, что он делает что-то очень значительное. Он удобно и уютно укладывался в постель, и на лице его появлялось какое-то милое и спокойное выражение довольства. А утром и днем лицо его выражало обычно или страдание, или нервозность — надо было идти куда-то, встречаться со всякой нечистью: просто ли с улицей, или с плохими режиссерами, или с плохими людьми. Надо было зарабатывать деньги, чтобы позволить себе потом немного отдохнуть — вот так, в тишине.

Вот сейчас у нас идет разговор о доме. Где можно жить без особых удобств, и даже совсем без удобств, но в тишине и красоте, которая создается природой. Какая-то тяга появилась у людей. Ведь раньше многие люди так и жили, и приезжали в города по делам и вновь ехали к себе в имение — пусть самое захудалое, скрипучее, с развалившимся крыльцом. Они, вероятно, и сами не знали, что это им нужно.

Вот Олег точно знал, что ему это совершенно необходимо. И не дожил. Понаслаждался в чужом доме два месяца, даже меньше: с 20 января по 1 марта 1981 года.

Нет, Лиза больше не станет хозяйкой дома в городе. В городе она будет служащей. И так, вероятно, и будет. Вся та зависимость от Олега: все ее время — для него — это было ее счастьем! И такого больше не будет. Нет!

Ну, а ее женская жизнь еще не кончилась. И какой она будет, не знаю. Счастливой вряд ли. Она слишком по натуре своей жена. Она не умеет и не любит быть кем-то: подругой, возлюбленной.

Именно — женой.

Вероятно, у многих людей нет никакого желания к определенному укладу жизни, к порядку в квартире, к красоте жилья, причем не идущим от богатства, а именно — сделанная своими руками красота. Я помню, как Олег относился серьезно к расстановке мебели. Ему не все равно, было как стоит диван, где он стоит и что около него. Он менял, выходил из комнаты, возвращался, он как режиссер и художник одновременно «решал на сцене» определенную идею. Если бы он не был артистом, он мог бы стать (не у нас, конечно) дизайнером с большим вкусом, выдумкой — дизайнером-художником.

Почему он так мучился, так страдал, почему ему было так стыдно сниматься? Да, он был слишком честен и уязвим — без щита и без шлема, но с копьем в руках.

Зрители в своих письмах, зрители умные, умеющие понять больше, чем говорил сюжет и текст, всегда писали о его усталых глазах, о его грустной, а порой и злой усмешке.

Неужели он знал, что ему суждено так рано уйти? Особенно в последнее время? Лиза иногда рассказывает что-то из их коротких разговоров, и теперь, вспоминая их, думает, что он знал о своей недолгой жизни.

Почему-то он стал носить деньги в сберкассу, чего не делал раньше: на дом все равно не накопить, на машину — тоже. Но он аккуратно вносил туда по 200–300 рублей.

И вместе с тем у него была намечена большая творческая дорога! Значит, творческая линия увлекала, и он забывал о смерти, о которой, как он пишет в дневнике, «все чаще думает». Вероятно, это два разных ощущения: мысли о смерти, связанные с бытом, и творческая жизнь, для которой нет смерти.

4 марта 1982 г.

Вчера — 3.III — 82 г. — слушала Лермонтова, Пушкина, песню «Эх, дороги». Как он особенно произносит каждое слово! Все стихи, особенно лермонтовские, он произносит как свои. Ни в одной интонации, ни в одном оттенении слова, паузы нет фальши. Стихотворение «Выхожу один я на дорогу…» звучит совсем так, как <будто> впервые слышишь его. В это стихотворение вложен его, Даля, дополнительный смысл, и стихотворение не сопротивляется.

«Ну а дальнейшая наша жизнь без него?» — в сотый раз задаю я этот вопрос, и не могу ее себе представить.

Что Лиза всю жизнь будет верна ему сердцем, памятью, нежностью — в этом я уверена.

И вдруг опять эта тоска и пустота, это желание вернуть то время, увидеть Олега рядом, услышать его быстрые короткие звонки в дверь: в квартире начинается жизнь, накрывается стол, все садятся обедать; иногда он мрачен, но атмосфера дома очень <быстро> снимала этот мрак, и он в конце обеда уже начинал шутить. И вечера наши уютные или у него в кабинете, или у телевизора. Уж, казалось бы, что? Просто дома ходит в пижаме и халате насквозь талантливый и прекрасный человек! Не просто талантливый, но прекрасный человек!

А почему так мало друзей было у него? Ведь он знал много хороших и умных людей. Он был ревнив. Нет, он не жену ревновал, он не пускал в свою домашнюю жизнь никого. Мне кажется, что его юность прошла без дома. Он не любил дом — тесный, шумный, чужой, мещанский. И он искал именно такой дом, который в конце концов и сделал. Не нашел, а сделал сам. Увидел подходящий материал, из которого и сделал свой дом. Лизу он любил и сделал ее, между прочим, такой, какой хотел. Домашней. Уютной. И я полюбила наш дом. Наш жизненный уклад, отношение к вещам, духовный уклад нашего дома. Вот поэтому еще так трудно привыкать к другой жизни — душа не принимает ничего другого, вот и создать не может пока что ничего другого.

Ну и кроме того, я лишена всякого общения с друзьями. Я их лишилась давно, но был Олег.

8 марта 1982 г.

А сейчас я даже совсем не знаю, как жить и зачем. Нет ни работы, ни заботы, ни желаний — нужности во мне никакой. Лиза одинока, будет бросаться в разные стороны, как это уже было однажды, мучиться и страдать, но эти мучения и метания еще хуже тех: тогда была молодость, а сейчас — это уже зрелая умная женщина, а одна все же быть не хочет. Нужна любовь или хотя бы ее видимость. Грустно и тошно все это видеть, понимать и — ничем не помочь.

Год назад — 7.III похоронили Олежечку.

10 марта 1982 г.

Вот была я вчера в кино, смотрела фильм «Карнавал» — наш, двухсерийный и бездарный. Хорошая актриса, плохой режиссер, плохой сценарий — и зеваешь, и смотришь на часы.

Вот ни один сценарист, ни один режиссер не мог заставить Олега кривляться или играть не так, как он хочет. Как это ему было трудно!

Ну что ж, живем дальше. Бедная моя Лизочка! Надо было бы назвать ее другим именем, напр<имер>, Эльвирой. Была бы тру-ля-ля, вроде современных певичек-кривлячек. Но тогда у нее не было бы Олега. А это хоть и недолгое, хоть и трудное, но счастье.

Писать об Олеге? Очень трудно. Никак не найти формы. Все, что придет в голову, что вспомнится? Все дело в том, что я-то мало что могу вспомнить. Домашняя наша жизнь была очень хороша, но что о ней напишешь? А вот Лиза когда-нибудь сможет написать о нем: о поездках на съемки, о местах, где они бывали, тем более что в письмах ко мне все довольно подробно описано.

А я хожу по улицам, смотрю на прохожих мужчин и с удивлением вижу, что ни один молодой человек не идет так, как ходил Олег. У него была удивительная походка. Он шел обычно низко опустив голову, медленно, но очень широким шагом, и казалось, что он где-то не здесь, что он идет в каком-то своем пространстве и думает о чем-то своем.

А дома он был такой уютный и такой удивительно, поразительно чистый. Начиная с глаз и кончая пальцами ног. Редко бывают красивые пальцы на ногах. У него была скульптурная форма ног.