Шерли Грау - Стерегущие дом

• Название: Стерегущие дом
• Автор: Шерли Грау
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02638-7

Любовь… Это светлое чувство порой таит тревоги и мучения. Но если чувство рождается между мужчиной и женщиной разного цвета кожи, то к мукам любви добавляются непонимание и неприязнь окружающих.

---

Джону это как будто ничуть не мешало. И если Маргарет не могла держаться с ним вполне свободно (а она вообще была не из тех, кто держится свободно в присутствии посторонних), то он определенно чувствовал себя в ее обществе как нельзя лучше. Она нравилась Джону, ему было с ней легко. Куда легче, чем с дедом. Стоило тому войти в комнату, как Джон весь точно подбирался и пускал в ход эту свою показную безупречную улыбку. А с Маргарет ему было просто — всегда, и в эту ночь тоже.

Мы были в тревоге, все трое, в смертельной тревоге. Мы сидели и ждали, три человека: Маргарет, он и я.

Пока мы сидели и ждали в гостиной, дед сидел мертвый в своем грузовичке.

Ночные поиски не дали ничего. На рассвете прибыл полицейский вертолет и застрекотал над землей, деловито прочесывая пространство.

Грузовичок обнаружили за полчаса, но добираться к нему по разбитым дорогам пришлось гораздо дольше. Он оказался в таком месте, где никто не рассчитывал его найти. Очевидно, дед все же не поехал выхаживать скотину и чинить заборы. Он спустился на пойменные хлопковые участки, в так называемое старополье. Проехал по широким полям к крутобокой островерхой гриве, густо поросшей лесом. То были земли, облюбованные еще первым Уильямом Хаулендом. По преданию, именно здесь он распахал свои поля, первые свои поля. Но теперь от них ничего не осталось, теперь здесь разросся бор, частый и дремучий. Здесь и дорог-то не было, только узенькие тропки. В таком месте даже вертолету негде сесть.

В конце концов к нему все-таки сумели пробраться. Он съехал с тропы чуть в сторону, заглушил мотор, поставил машину на тормоз. Значит, он все-таки предчувствовал, что надвигается. И остался сидеть так, не сняв рук с баранки. Касаясь лбом костяшек пальцев. Словно ждал чего-то. Словно остановился и чего-то ждал.

Из полиции не стали звонить, а прислали с сообщением полицейского. Тот явился, сообщил довольно-таки сбивчиво и потом стоял, переминаясь с ноги на ногу, крутил в руках фуражку, не совсем представляя себе, что еще от него требуется, не зная, какие слова положено говорить, когда старого человека найдешь мертвым в лесу. Помню, я глядела на него и думала, до чего он похож на Джона. Немного плотней, пожалуй, но те же черные волосы и близко посаженные синие глаза, той же формы челюсть, те же тонкие губы. Джон был похож на всякого уроженца северной части штата…

Сухая, скупая весть, принесенная полицейским, не причинила мне острой боли. У меня была целая ночь, чтобы к ней подготовиться. Зато Джона она потрясла. Вся краска схлынула у него со щек, он побелел, верней сказать, даже позеленел. Он не брился, и от густой щетины, неровной и кустистой, казалось, будто лицо у него в синяках.

— Боже ты мой, — сказал он. — Всю ночь я думал — наверняка авария, расшибся, ну сердечный приступ или еще что-нибудь, все же возраст. — Он начал нервно кусать себе ногти; я еще никогда не видела, чтобы он это делал. — Я мысли не допускал, чтоб он мог вот так взять и умереть.

Он проводил полицейского до машины и зашагал дальше по грязной обочине шоссе. Я увидела это в окно и тронулась было за ним.

— Оставь его! — повелительно сказала Маргарет.

Я не подумала о ней — мы оба не подумали. Мое внимание было поглощено полицейским, а после — Джоном. Я забыла про Маргарет.

— Маргарет, — сказала я. — Я понимаю твое горе.

Она как будто не слыхала. Может быть, потому, что не желала принять от меня ничего, даже сочувствия.

— Оставь его! — сказала она вслед Джону.

— Он без пальто, — сказала я. — Холодно.

— Когда озябнет, вернется, — сказала Маргарет.

Ее чернокожее лицо, гладкое и округлое, было бесстрастно. Обыкновенное лицо немолодой негритянки, которая выглядит старше своих лет и вполне равнодушна ко всему, что бы ни творилось вокруг. Черная кожа, конечно, способствует этому — такой глухой, такой непроницаемый цвет. Под ним все скрыто от глаза — и кровь, и кость.

— Чего доброго, схватит воспаление легких.

— Он его уважал, — спокойно сказала Маргарет. — Не мешай, пусть горюет.

И пошла на кухню готовить завтрак. Счастье или смерть, а есть-то надо, и ее обязанность — приготовить еду.

Она шла чуть отяжелевшей походкой, слегка приволакивая ноги, как будто сила земного притяжения внезапно возросла для нее во много раз.

Маргарет, конечно, была права. Джон уважал его. И горевал по нему. Это не значит, что он любил деда. Вовсе нет. Уильям Хауленд его недолюбливал, и Джон это знал, стало быть, о любви тут говорить не приходилось. Но уважение — совсем другое дело. Уважение воздается человеку за то, что он есть. Уильям Хауленд заслуживал уважения, и для Джона Толливера было только естественно воздать ему должное.

Со мной обстояло наоборот. Я любила деда, но не уважала. Вот почему за эту долгую ночь у меня хватило сил подготовить себя к тому, что он умер. А у Джона — нет, он не мог.

Маргарет начала петь, собирая завтрак. Этого еще никогда не случалось, она всегда молчала, как умеет молчать только черная женщина. А теперь она пела, голосом легким и высоким, мелодичным и нежным.

— «Что тут холодное в темноте жмется все ближе и ближе ко мне…»

Я никогда не слыхала этой песни. Я вникала в смысл ее слов, и мороз пробегал у меня по коже. Это подкрадывалась смерть, подкрадывалась и убивала.

— «Ноги мне вытянет, челюсть сведет, кость изломает и убьет…»

Маргарет пела, как поют псалмы, монотонно и горестно.

— «Дай мне, смерть, еще год, еще только год».

Она молила не за себя. Она оплакивала Уилла Хауленда, скорбя о том, что ему не был дан еще год жизни. Еще хотя бы год.

Мы с Джоном оставили ее за этим погребальным стенанием и вернулись в город. Когда мы выходили за дверь, зазвонил телефон. Мы подождали. Маргарет не подходила, как будто не слышала звонка. Мы тоже не стали брать трубку. Это было бы все равно что прервать панихиду.

Все двери в доме были открыты настежь, несмотря на холодную погоду, и ее пение провожало нас до самой машины. Я не поручусь, но, кажется, Джон плакал.

Похороны в наших краях во многом похожи на свадьбы. Только чуть короче и не такие шумные. Лишь это и дает силы их вынести. Но рано или поздно им тоже наступает конец, люди разъезжаются, пустеют комнаты, и остается лишь тяжесть в груди да скверный вкус во рту.

Через несколько дней после похорон я посадила девочек в машину и поехала к Маргарет — спросить, что она собирается делать дальше. Я чувствовала себя ужасно. Меня едва не вырвало по дороге. А тут еще девочкам, как нарочно, приспичило без конца петь одно и то же: «И мы встретимся, встретимся, встретимся вновь на прекра-а-сном том берегу…»

Передняя дверь оказалась заперта. Я пошла к черному крыльцу. Там тоже было заперто. Я постучала, подождала. Со скотного двора медленно приплелся Оливер: увидел мою машину. Он протянул мне ключ.

— Это от задней двери. От передней не нашли.

Я поглядела: обыкновенный ключ от английского замка, которым запирали на ночь кухонную дверь.

— А где Маргарет?

— Уехала.

— Куда?

— В Новую церковь.

Девочки гонялись по двору за большим серым котом.

— К родным? Я не знала, что ей там есть у кого поселиться… и что ей может прийти в голову вернуться туда.

Оливер терпеливо объяснил:

— У нее там свой дом. Лет уже пять или шесть.

— Вот оно что. А я не знала.

— Мистер Уильям подарил.

— Я и этого не знала, Оливер, — сказала я. — Что поделаешь.

Черные губы тронула едва заметная улыбка.

— Понятно, откуда вам знать.

— Ты мне скажи, где это. Я к ней съезжу.

Он сказал:

— Она сама к вам придет.

И пошел прочь, а я с маленьким ключом в руке осталась на пустом крыльце. Шагнула было к двери, но передумала. Разревусь, и больше ничего, а при детях это не годится. Я позвала девочек, и мы поехали домой.

Через несколько дней огласили завещание: в нем не было ни слова о Маргарет.

— Джон, этого так нельзя оставить, — сказала я. — Это несправедливо.

Его лицо еще хранило зеленоватый оттенок, и у него был больной вид.

— Милая, не будь дурочкой, — сказал он. — Неужели так трудно сообразить?

— Маргарет должна на что-то жить.

— Храни нас, Боже, от благожелателей и кретинов.

— По-моему, не обязательно говорить гадости.

— Ты забыла про машину — ту, на которой Маргарет уехала?

— Не будь мелочен, Джон.

— Это ее собственная машина. Записана на ее имя.

— Ах вот что, — сказала я.

— Это одно. — Он сделал глубокий вдох. — Знаю, что ты мне на это скажешь, потому что твой образ мыслей для меня не тайна, — и все-таки порядочный человек не назовет среди главных своих наследников негритянку. Тем более если прижил с ней детей. Он не позволит себе поставить в неловкое положение своих белых родичей из-за отпрысков, зачатых под ракитовым кустом.