Шерли Грау - Стерегущие дом

• Название: Стерегущие дом
• Автор: Шерли Грау
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02638-7

Любовь… Это светлое чувство порой таит тревоги и мучения. Но если чувство рождается между мужчиной и женщиной разного цвета кожи, то к мукам любви добавляются непонимание и неприязнь окружающих.

---

Не знаю, как я осталась жива, к тому же после ректора мы побывали еще и у декана. И здесь, и там нас ждали, и жены присутствовали тоже. Обстановочка как на официальном приеме. Дед немедленно исполнился старомодной учтивости и чопорности. Меня в разговоре называл не иначе, как мисс Абигейл. Сама изысканность — ни дать ни взять, плантатор со страниц романа.

Когда мы ушли, он сказал, чтобы я везла его в гостиницу. Всю дорогу посмеивался себе в усы — не уверена, что он пришел в хорошее расположение духа, но определенно был чем-то страшно доволен.

Мне он сказал всего четыре слова:

— Задержись у стоянки такси.

Вылез и пошел переговорить о чем-то с двумя таксистами, поджидающими пассажиров. Один из них сел в машину и уехал, а дед вернулся на место.

— Поехал взять запасную покрышку и подзаправиться горючим, — сказал он. — Повезет меня обратно.

— В такую даль? — сказала я. — Это же дорого.

Он посмотрел на меня пристальным, долгим взглядом, потом хмыкнул.

— М-да, знала бы ты, во что мне обошлось вернуть тебя в колледж… Во всяком случае, если уж я на таком деле не разорился, то, думается, могу себе позволить взять такси. Человек я старый, и меня тянет домой. В первом часу ночи доеду.

— По Маргарет соскучился, — сказала я.

Я никогда не видела его синие яркие глаза такими холодными. Лицо его застыло, сделалось жестким и почти серым.

— Прости, пожалуйста, — торопливо сказала я. — Я неудачно пошутила.

— Ты ребенок, — проговорил он. — И, как твоя мать, мало что смыслишь. — Он вышел из машины, словно ему нестерпимо было высидеть рядом со мной хоть минуту, и окинул улицу праздным взглядом.

Я тоже вышла и обежала вокруг машины, потому что я не могла допустить, чтобы он вот так стоял и думал — я знала, о чем он думает. Но за те несколько мгновений, пока я добежала, он уже встретил знакомого. Он пожимал руку коренастому молодому человеку с невообразимо короткой стрижкой. Ежик черных волос был точно синяк, покрывающий его череп.

— Джон Толливер, — небрежно сказал дед, от его недавней подчеркнутой церемонности не осталось и следа. — А это моя внучка.

У молодого человека были неожиданно синие, поразительной синевы глаза и длинные черные ресницы.

— Чем тут занимаетесь? — спросил дед.

— Учусь на юридическом, сэр.

Дед покивал головой, как будто именно это ожидал услышать. Он повернулся ко мне.

— Знавал его батюшку, да и деда, если уж на то пошло, а всяческой родни — без счета.

— Да, сэр, это верно, — сказал Джон Толливер.

— Отец там у них окружным судьей. — Это было сказано, словно «там у них» находится на краю света. — А их самих в округе такая прорва, что его называют Государством Толливер. — Дед махнул рукой в мою сторону, и я внезапно заметила, какая это морщинистая, узловатая и старческая рука. — Пусть моя внучечка расскажет вам, как ее выгоняли из колледжа.

Он легонько щелкнул меня пальцем по щеке, сел в свое такси и уехал.

Джон Толливер сказал:

— Так как же?

— Это не очень забавная история.

— Все-таки мне бы хотелось ее услышать, — сказал он, и его белозубая улыбка была неотразима и ослепительна. — Как у вас сегодняшний вечер?

— Я вообще не предполагала, что окажусь тут, — сказала я. — Так что мне-то ровным счетом нечего делать. Но вот вы, может быть, уже с кем-нибудь условились?

Секундная заминка, и он сказал:

— Нет. Ни с кем.

Ага, значит, условился. Просто он воспринял дедовы слова как приказ. Больше я про это не думала, только ощутила легкую дрожь удовлетворенного самолюбия, что из-за меня расстроилось чье-то свидание.

Он был без машины, и мы подъехали к общежитию на моей, он внес мой чемодан.

— Через полчаса я зайду за вами.

Я кинулась вверх по лестнице, к окну вестибюля. Джон Толливер направился прямо к будке телефона-автомата на углу. Я торопливо приняла душ и опять выглянула в окно. Он все еще стоял в будке, только открыл дверцу, спасаясь от духоты. Теперь я точно знала, что он отменяет свидание. Интересно, кто она такая.

Пока я одевалась, моя соседка по комнате сидела на кровати и курила.

— Я тебя и увидеть-то не надеялась, а ты мало того что объявилась сама, так еще и с роскошным поклонником. Это что же творится на свете?

— Так, один дедушкин знакомый.

Она поморщилась.

— Самое интересное, что это правда, — сказала я.

— Откуда же он?

— Откуда-то оттуда.

— Что-что?

— Дедушка больше ничего не сказал.

— Черт возьми, — сказала моя подруга. — В конце концов, не такой уж он красавец!..

— Да, возможно.

Мы отправились в «Курятник», он же «Садик на крыше». Название это не означало решительно ничего. «Курятник» помещался в одноэтажной постройке с обыкновенной двускатной крышей; устроить там садик при всем желании было бы невозможно. А снаружи не росло ни единой травинки. Со всех сторон к самым стенам подступал черный асфальт.

В «Курятнике» имелся бар: длинная стойка, обитая красной кожей, тянулась от одного конца зала до другого, хотя в округе действовал сухой закон. (То и дело, полускрытые высоким забором, около заведения останавливались полицейские машины. Заезжали кто выпить, кто получить отступного.)

По обыкновению я спросила виски с содовой. Джон Толливер сказал:

— Бар здесь у них превосходный, давайте уж этим воспользуемся. Два мартини.

Меня это не задело. Ну что ж, поправили, впредь буду знать. В другой раз возьму то, что следует.

— Дед говорил про Государство Толливер, — сказала я. — Это где такое?

Он пожал плечами.

— Так называют округ Сомерсет, вот и все.

— Так вы из сомерсетских Толливеров?

Он кивнул.

Сомерсет, самый северный округ в штате, округ с самой зловещей, самой кровавой историей. Там, в первой половине девятнадцатого века, находились питомники рабов. Людей разводили и продавали, как скотину. Деньги это давало, но не более того. Даже в те времена работорговца-рабовода ставили невысоко. У него покупали, но — как после сделки с купцом-евреем — сплевывали на землю ему вслед, словно в рот какая-то дрянь попала. Эти рабьи питомники вечно клокотали смутой и недовольством. Именно там чаще всего вспыхивали бунты рабов. Большей частью их удавалось подавить до того, как они перекинутся за пределы округа. Но бывало, что не удавалось, и тогда мятеж распространялся по всему штату. Особенно крупный прокатился по той земле в сороковых годах, оставляя за собой широкий след: сожженные дома и трупы, вздернутые на деревья. Белые в округе Сомерсет отличались лютым нравом. В старину, минуя этот кусок Северного Тракта, путник поеживался и держал наготове ружье… Это был разбойничий край. Во время Реконструкции там завязались семейные междоусобицы, и двадцать лет люди убивали друг друга. Когда наступил конец, семей почти не осталось, кроме тех, которые носили фамилию Толливер. Унялись, стали жить мирно — тогда как раз пришла в те места железная дорога, — расчищали свои жирные черноземы, выращивали богатые урожаи хлопка. А грузовые составы увозили их по новой железной дороге.

Давно уже там не происходило никаких драматических событий, но дурная слава оставалась, и при словах «округ Сомерсет» люди на мгновение задумывались и вспоминали прошлое. Такое уж это было название.

А Джон Толливер — он был тоже особенный. Держался уверенно, и темноволосая голова его была все-таки очень красива.

Мы почти не виделись — успели только в тот раз сходить вместе в «Курятник», и уже наступили рождественские каникулы. А там началась экзаменационная лихорадка, и я про него как будто забыла. Когда он наконец позвонил, на дворе уже стоял февраль.

— Куда пойдем? Хотите на Пирс-Гаррис?

— Нет, — резко сказала я. Потом объяснила: — Я там чуть не утонула в позапрошлом году.

Мы поехали в соседний округ, в кафе, где, по слухам, делали сногсшибательную итальянскую пиццу. Как во всех подобных заведениях близ колледжа, здесь было полным-полно студентов, и музыкальный автомат орал во всю мочь. Нам достался последний свободный кабинет, угловой, возле самой двери на кухню.

— До утра прождешь, пока дадут поужинать, — сказал Джон Толливер.

— Ничего. Зато, когда шумно, как-то уютней.

Музыкальный автомат после минутной передышки захрипел и выдал «Мону Лизу» Кинга Коула.

— Какая прелестная песенка, — сказала я. — Ужасно люблю ее.

— Жаль, не могу вас пригласить потанцевать, — сказал Джон Толливер. — Не пришлось научиться.

— Я небольшая любительница танцев.

— Очень рад.

— Но как вам удалось избежать всеобщей участи? — сказала я. — По-моему, в школу танцев пихают всех поголовно.

Его синие глаза сузились.

— Вы не знаете Государства Толливер.

— Да, — сказала я. — Правда, не знаю.

— Там некому учить танцам. А если б и было кому, учились бы только малыши. В семь лет у тебя уже обязанности по дому.