Шерли Грау - Стерегущие дом

• Название: Стерегущие дом
• Автор: Шерли Грау
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02638-7

Любовь… Это светлое чувство порой таит тревоги и мучения. Но если чувство рождается между мужчиной и женщиной разного цвета кожи, то к мукам любви добавляются непонимание и неприязнь окружающих.

---

Она повернула назад на стоянку, к своим. Шла и думала: «Больше мне здесь не ходить. Может быть, долго еще. Может быть, никогда».

Внимательно наблюдала, разглядывала. Чтобы запомнить.

Она вошла в сосновый бор и запетляла меж стволов, молчаливо сплетая узоры, воображая, что она — солнечный луч или ветерок. Бесплотный, бесформенный, подвижный, мимолетный…

Она шмыгнула в шалаш, который построила для себя чуть поодаль от всех других, и, усталая после долгой прогулки, растянулась на земле. Прислушалась к звукам. Вот звякают бубенцами коровы. Играют дети, пронзительные голоса выпевают речитативом: «Вот плетется Джонни Куку…»

Что бы это могло означать, думала Маргарет. Как-то сегодня ни в чем не найдешь ясного смысла. Даже в словах, а ведь они вроде для того и предназначены…

Дети нестройным хором монотонно выводили свое: «Аты-баты, был в солдатах, аты-баты, был в солдатах, а теперь шагаю прочь и кругом глухая ночь…»

Дурацкая считалочка. Бессмысленная, как и эти жалобные звуки, которые издает Кэти.

Маргарет открыла глаза и выглянула на прогалину. Кэти медленно расхаживала взад-вперед, закинув руки на шею двум женщинам. Видно, скрутило не на шутку.

Маргарет опять закрыла глаза. Кэти каждый раз трудно рожает. Младенцы всегда родятся с длинным сплюснутым темечком, такими и живут первые месяцы. Ого, как ее разбирает. Сквозь стоны прорываются вопли. «Вот почему, — думала Маргарет, — куда-то подевались все мужчины». Считается, что для мужчин нехорошо присутствовать при родах: дурная примета.

«Это тоже надо запомнить, — сказала себе Маргарет. — И то, как звуки уходят прямо вверх, в распахнутое небо».

А потом усталость взяла свое, и она заснула.

Когда наконец земля немного подсохла, они стали перебираться назад в пойму. Первыми пошли мужчины, чтобы начать пахоту. К тому времени, как вернулась Маргарет с остальными женщинами, они были готовы приняться за сев. И уже успели сложить из камня новый фундамент и поднять на него дом… Женщинам оставалось навести чистоту внутри — соскрести и смыть грязь, окатывая водой из ведер стены и полы. Когда все было прибрано, из фургонов принесли кровати и постели. Старики слепили из глины и мха печку. Дети подмели двор, подобрали дохлых зверьков (опоссумов, крыс, белок), отнесли вздутые трупики на речку и побросали в воду.

Плита вновь водворилась на кухне, а в конюшне тем временем прибивали на место нижние доски. Еще на один год все было готово.

Весна сменилась летом, добела раскаленным от зноя. Бесконечные, похожие друг на друга дни — однообразные, заполненные работой. Потом наконец передышка, в ту жаркую пору лета, когда созревает хлопок и все дела стоят, пока не набухнут и не раскроются коробочки. А там — волоки по рядам из конца в конец длинные мешки, гни спину в три погибели, спускай семь потов неделю за неделей: наступает срок уборки. Мало-помалу становилось прохладней в ночные и утренние часы. Маргарет заметила перемену, когда носила стирать белье на купель за старой церквушкой, — путь неблизкий, зато вода там чище, чем в реке. Она не любила, когда от белья пахнет речной водой — и потом, после речки на нем всегда быстро появляется землистый оттенок.

Вот таким прохладным ранним утром — она вышла из дому задолго до рассвета и стирала белье в чистой воде ручья — ей встретился Уильям Хауленд.

Она не сразу поняла, что перед ней существо из плоти и крови. Как он подошел, она не слыхала — ни шороха, ни хруста под ногами. Он просто возник ниоткуда невдалеке от нее.

В лесу ей часто виделось всякое. Лица, образы. Иной раз они с ней заговаривали, иной раз лишь стояли поодаль и глядели. Иногда держались приветливо, иногда, грозно насупясь, предупреждали, чтобы не подходила близко к тому месту, которое они охраняют. Порой она узнавала их, порой это были люди, которых она никогда не видела. Случалось, что даже не люди. Лишь тени без имени, что-то вроде ветра, если ветер можно увидеть глазами. Или животные. Был один петух, большой и рыжий, — он виделся ей повсюду. Словно преследовал ее по нескольку дней подряд.

И потому, увидев в утреннем тумане большого тяжелого мужчину, лысого, с синими глазами, она не удивилась. Он был один из многих…

Первые минуты, разговаривая с ним, она была уверена, что, если протянуть руку, рука пройдет прямо сквозь него. Потом сообразила, что он совсем непрозрачный, и ее охватило разочарование. Он был взаправдашний…

Она села как подкошенная. Чуть не плача.

— Тебе что, плохо? — спросил он.

Она затрясла головой, еще не совладав с подступающими слезами.

— А что с тобой?

Она опять мотнула головой, и он сел рядом и стал что-то говорить. Слова долетали до нее, но она не давала себе труда вслушаться. Долго — пока не освоилась с этим новым положением вещей. И только тогда сосредоточилась, вслушалась.

— Так что ясно одно, — говорил он. — Необходимо завести экономку.

Она глядела на свои руки, сложенные на коленях, на свои крупные руки.

— И взять надо, я считаю, кого-нибудь помоложе, поскольку работа будет не из легких. По дому уйма дела — впрочем, это и так видно из моих слов.

«Я же не слушала», — молча возразила она.

Он ждал, пока она что-нибудь скажет.

— Зачем вы мне это говорите?

— Может быть, сама надумаешь — место свободно.

Она подняла руки с колен ладонями вверх, вытянула пальцы.

— Я и так собиралась отсюда уходить, — сказала она. — Давно уже собиралась.

Этой весной. Минувшей весной. В тот день, когда нашла рощу хурмы и увидела ушастого окуня в ручье, у которого нет дна…

— Я знала, что уйду.

— А что родители скажут?

— У меня родителей нет.

— И даже матери? — Он недоверчиво нахмурился.

— Она ушла.

— Давно?

— Пошла искать отца и не вернулась.

Он усмехнулся.

— Бывает и такое, слыхал.

— Мой отец был белый.

Уильям Хауленд запнулся. Нет, все-таки надо было что-то сказать.

— Это для меня все равно.

— Мне не у кого отпрашиваться. У деда — так он будет только рад, в доме станет свободней.

Уильям потер лицо, чувствуя страшную усталость, слыша, как шуршит в утренней тишине его отросшая щетина.

— Раз это Новая церковь, мне еще миль двадцать пять пилить.

Он встал, и сразу она сделалась гораздо меньше и почти хрупкой. Она не подняла головы и не взглянула на него, как, вероятно, сделала бы белая женщина. Она вообще держалась совсем не как белая. А что у нее белый отец, он не поверил, — с эдакой-то кожей. Многие девчонки так говорят, и пускай, если это им в утешение.

— Послушай-ка, — сказал он. — Сходи домой, поговори со своими, скажи, куда поступаешь работать, а после, если не передумаешь, приходи ко мне.

Как это у нее получается: при таком росте — и столько изящества, когда она сидит? И тут он увидел, что она не сидит, а словно бы вырастает из земли. Что ее вес и стать — там, в земле. А сама она легонько держится на поверхности.

— Так и сделаем, — сказал он, больше для того, чтобы услышать звук собственного голоса и подавить новое, глубокое чувство, начинавшее его тревожить, напряжение мускулов, о каком он давно забыл. — Я вовсе не требую, чтобы ты снялась с места и примчалась сломя голову. Как-никак это для тебя неожиданность.

— Нет, — сказала она.

— Не так-то часто к тебе выходят из лесу люди и предлагают работу.

— Для меня тут неожиданности нет, — спокойно сказала она своим легким ровным голосом, который так трудно было запомнить. — Меня ничто не может удивить, ведь мне заранее известно, что случится.

Он коротко рассмеялся и, нагнувшись, коснулся пальцами ее макушки. Она по-прежнему не подняла глаз.

Уильям зашагал прочь и все время чувствовал на себе ее взгляд, пока шел по берегу ручья туда, где оставил свой дробовик и плащ, и дальше, пока не скрылся в лесу.

Маргарет все сидела, глядя, как ползают по влажному белью осы.

— Я так и знала, что вы придете, — сказала она ему вслед.

Не знала только, какое ты примешь обличье. Возможно, к тому и петух мне привиделся, и та вчерашняя тень в ветках гикори иссиня-белая и с музыкой наподобие старинной арфы. Они говорили: «Жди, что-то должно случиться». Говорили, а я не понимала, лишь чуяла одно: надвигается…

Она взглянула сквозь лапы сосен вверх, на солнце. Оно было почти на том же месте. Прошло каких-нибудь полчаса. Или, может быть, солнце остановилось… Нет, решила она, для меня оно останавливаться не станет. Для царей — да, но не для меня… Оно просто показывает время. И времени прошло не очень много.

Маргарет встала, взяла под мышку выстиранное белье и пошла домой. Дорогой зорко смотрела по сторонам, вглядываясь в узоры света и теней, под темный навес деревьев на склонах — никаких звуков, ни единого движения. Ничто не преследовало ее. Видения являлись, чтобы сказать ей что-то, а теперь в этом не было надобности. Им больше нечего ей сказать.