Шерли Грау - Стерегущие дом

• Название: Стерегущие дом
• Автор: Шерли Грау
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02638-7

Любовь… Это светлое чувство порой таит тревоги и мучения. Но если чувство рождается между мужчиной и женщиной разного цвета кожи, то к мукам любви добавляются непонимание и неприязнь окружающих.

---

Маргарет помогала своим домашним укладываться, грузить скарб на фургоны, натягивать рваный, изъеденный плесенью брезент, сниматься с места. Клетки с курами и первые весенние телята ехали, прочую живность гнали позади. Жалобное мычание связанных телят, тревожные призывы коров гасли и сливались в шуме сплошного дождя.

Маргарет оставалась до последнего — до тех пор, покуда не собрался уходить сам Абнер Кармайкл. Он тщательно осмотрел все помещения, проверил канаты, которыми дом был привязан к деревьям. Заглянул и на маленькую конюшню. Там заблаговременно выбил из стен почти все нижние доски и накрепко привязал их к стропилам. Полая вода будет проходить прямо сквозь дыры по земляному полу, и — если только в стену не шмякнет чем-нибудь очень уж громоздким — постройка устоит.

Маргарет ждала, пока Абнер закончит приготовления. Вода подступила уже к самому двору — значит, дождались последнего срока, когда еще можно вывести мулов с фургонами. Она смотрела, как он поворачивает из стороны в сторону черную с сильной проседью голову, оглядывается, бредет прочь, тяжело, по-стариковски, вбивая в землю пятки.

Она подождала его. Кажется, он удивился, когда ее увидел, но не сказал ничего, и они пошли вдвоем по дороге; земля под ногами постепенно повышалась, и вскоре они выбрались из речной поймы и нагнали медленные фургоны, за которыми тащилось стадо.

Пройдет недели три, а то и четыре, пока можно будет вернуться. Жили это время по-разному и в разных местах. Иногда у родных. Иногда в заброшенных сараях или хижинах, которые присмотрели за зиму. Иногда сюда вселялись все. Иногда одни женщины. Но чаще всего — и в этом году тоже — шли прямо на высокие места, в сосновый лес. Скотину гнали пастись на прогалины — небольшие луговины по склонам, в это время года утопающие в цветах и сочной траве. Сами жили в шалашах из сосновых ветвей, жгли костры из шишек. Дождь, едва успев коснуться земли, тут же уходил в песчаную почву, и на холме было сухо и тепло. Единственной помехой были сильные и внезапные грозы, когда молнии вспарывали небо и ударяли в гущу бора, раскалывая надвое самые высокие деревья, вихрем взметая иголки в искрометном танце наподобие бенгальских огней. А бывали и шаровые молнии — огневые черти, как их кое-кто называл, — они катились по земле, по открытым местам, мечась зигзагами туда-сюда, ярче пламени, ярче геенны огненной, пока не натыкались на дерево, а тогда взбегали по стволу и с треском лопались на вершине, так что не оставалось ничего, лишь запах гари да жженый след на земле.

Спустя немного дожди прекращались, но никто в семействе Абнера Кармайкла не трогался назад. Еще много дней после того, как кончатся ливни, уровень воды в реке будет повышаться. Маргарет сидела у входа в свое убежище — она сложила себе шалаш и жила там одна — и бросала в маленький костер сосновые шишки. Костер ей был не нужен — погода стояла очень теплая. Ей просто хотелось чем-то занять себя, пока она будет мечтать о матери. Маргарет пыталась вспомнить, какая она. И ничего не могла нашарить в памяти, кроме истрепанных фотографий, которые видела столько раз. Немногим лучше, чем ничего.

«Что-то она сейчас делает?.. Где-то она сейчас?..»

«Брось про это думать», — убеждала себя Маргарет. Она с усилием заставляла себя рассматривать сосновые шишки, которые держала в руках, — конусовидные шишки болотной сосны.

Она сама уже взрослая. Ей семнадцать лет. Другие девушки в этом возрасте уже почти все замужем. У многих ребенок, а то и два. Другие девушки не станут плакать и проситься к мамочке.

Маргарет посмотрела на подернутое туманом пастбище, где паслась одинокая, черная с белым корова.

«С тех пор как родилась на свет, все прихожу и прихожу сюда, — думала она. — Ну, не сюда, так на другое такое же место. Каждый год, с самого рождения. А сейчас — сейчас пришла в последний раз…»

Она осеклась, пораженная. Оглянулась, почти готовая поверить, что эти слова произнес кто-то другой. Теперь, когда они были сказаны вслух — или про себя, какая разница, — казалось, что так и случится. Но Маргарет боялась пророчеств, в них был замешан нечистый; сердце у нее билось часто, неровно — она поежилась. И все-таки поверила: этот раз будет последним.

С этой уверенностью она стала внимательней приглядываться ко всему вокруг. Вот первые, высокие, сладко благоухающие соцветья тля-травы. Шерстестебельник, махровая вербена. Голубенькие цветы щучьей травы на влажном дне заглохшего пруда. Красноватые свернутые лепестки скунсовой капустки. И ваточник, длинный и лиловый. Проклюнулась из-под настила иголок яркая синюха. Женьшень с невзрачным лиловым цветком — говорят, его корень придает любовную силу. Тысячелетник с кружевными листиками и тонким ароматом. Ядовитый индейский бурьян. Сладкая, как мед, жимолость. Ночная красавица — из нее хорошо низать детям ожерелья. И целые поля дикой гвоздики, яркой и пылающей на солнце.

Вот шуршат среди трав мелкие зверюшки. Черепаха-кусака ловит мух на прибрежной гальке пруда, бултыхается в воду при малейшем шорохе. Неуклюже тащится в свою норку сухопутная черепаха. И змеи. Пни ногой любую упавшую сосну, и наверняка обнаружится и зашипит на тебя пятнисто-серый уж. Потом — гремучие змеи всех сортов и размеров; наткнешься на такую и скорей созовешь детей, чтобы забили ее камнями. И другие тоже: домовый уж, черный полоз, зеленая змейка, полоз крапчатый, уж-птицеед. Много их, как подумаешь — счету нет.

«А сколько есть такого, чему я не знаю имени, — размышляла Маргарет. — И травы всякие есть, и твари, а я их не умею назвать».

Целые дни она проводила одна: наблюдала, присматривалась, уходила куда вздумается, в любую даль — лишь бы ноги донесли.

Сосновый лес, в котором укрылась их семья, узкой полосой бежал по верхнему краю гряды песчаных холмов. Зайдешь подальше в любую сторону, и местность быстро начнет меняться. Появится гикори, дубки — и скоро окажешься в густой роще: падуб и бук, камедное дерево, дуб, кизил, магнолия — все плотно заплетено поверху лианами. Время от времени Маргарет находила хурму или пекановые деревья и старательно запоминала такое место на случай, если забредет сюда осенью после крепких холодов, когда плоды поспеют.

Попадались ей и ручьи, такие, которых вовсе, казалось, не тронуло половодье. Большей частью совсем мелкие — тоненькая струйка воды и песчаное дно. Она пила их настоянную на листьях воду, ела дикую жеруху с их берегов. Один ей попался большой, в глубоком овражке, почти невидимый среди густых магнолий и диких азалий. Этот был постарше; он прорыл себе русло в песке и даже выточил глубокий ход сквозь камень. Маргарет постояла, заглядевшись на темную, гладкую, текучую воду. У другого берега, в каких-нибудь пяти шагах от нее, всплеснулся и пропал из виду ушастый окунь.

«Вот бы изжарить такого, — машинально подумала Маргарет. И сразу спохватилась. — Отчего это я все ем, вечно только и думаю о еде? Что за забота такая — лишь бы набить себе досыта живот?..»

Мимо проплыл листок; в тиховодье за плечом валуна разгуливала по затончику муха-длинноножка. Судорожно сновали по поверхности водяные клопы. Маргарет опустилась на колени и взглянула на свое отражение в воде, струящейся чуть ниже, под каменным карнизом. Рассматривала свое лицо — большие глаза с тяжелыми веками, полные губы, уши. Уши длинноваты. Она сплюнула; белый сгусток, покачиваясь, проплыл по щеке отражения. Мимо, подхваченный течением, лихорадочно скользя на длинных ногах, пронесся еще какой-то водяной паучишка. Маргарет сложила ковшиком ладони и зачерпнула воды, прозрачной, как слезы. Отпила, вода была гораздо холодней, чем в других ручьях. Маргарет опустила руку, пытаясь достать до дна, но не достала. Она поднялась, приволокла к берегу обломанный сук магнолии, сунула в воду, сопротивляясь несильному течению. Сук свободно уходил все ниже. Маргарет вытащила его, отшвырнула в сторону. У этого ручья вообще, похоже, не было дна…

Она пошла дальше. Подвернулся ежевичный куст с первыми ранними ягодками, незрелыми и мелкими. Все равно остановилась и стала есть, морщась от кислого вкуса.

«А разве не чудно, — беззвучно говорила она себе, — как всякая травка знает свой срок. Каждый год появляется и пропадает в одно и то же время, нипочем не ошибется… Вот и люди тоже. И я. Сейчас я здесь, а в том году не буду. Где-то я окажусь? Не ответить мне на это — не ответить, почему у всякой ягоды своя пора, почему хурма бывает спелая, только когда ее прохватит морозом, и почему гремучая змея ядовита, а королевская змея — нет. И почему уж-молочник высасывает до капли коровье вымя, а обруч-змей, как народится молодой месяц, берет в рот собственный хвост и катится по дороге… А ведь у всего этого есть свой смысл, свои причины, только мне они неизвестны. Ничегошеньки я не знаю… Не знаю, какой из себя город Мобил, только Гровер Кент что-то рассказывал — про пристань да про бананы. И какой Новый Орлеан, не знаю — слышала, что люди говорят, и все. И океан никогда не видела… Только и видела что поля хлопчатника и речки, половодье и засуху и еще, как сосны качаются и стонут на ветру».