Николай Чиндяйкин - Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

• Название: Не уймусь, не свихнусь, не оглохну
• Автор: Николай Чиндяйкин
• Издательство: Зебра Е
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-94663-164-8

Дневник — это особый способ разговаривать: говоришь — и тебя не перебивают, не переспрашивают. Необходимость такого разговора возникает при появлении редкостного счастливого сочетания внешних обстоятельств и внутренних возможностей человека. Когда жизнь дарит окружение талантливых личностей и человек, чувствуя удачу судьбы, воспринимает это не как возможность интересной жизни, а ищет свою роль в данной композиции, осмысливает свое положение. У Николая Чиндяйкина хватило внутреннего такта и благородства вовремя понять значение мощных личностей, с которыми довелось ему жить и работать.

Дневник Николая Чиндяйкина — иногда просто хроника, с повседневными наблюдениями, мемуарными вкраплениями, разного рода созерцаниями и зарисовками, но чаще всего «течение ежедневного воображения».

Обрывистые, короткие записи — это состояния, запечатленные на бумаге, важные и случайные, подчас не совсем отчетливые. Но сквозь эти состояния ощущаешь жизнь времени, его ритм.

---

А мы тут с Таней «отстреливались» вдвоем. В воскресенье утром и вечером играли «Наедине», во вторник «Качели». Как хорошо игралось! Даже хочется об этом записать пару слов. Очевидно, сказываются мои институтские 2,5 года, а может, просто покой, уверенность появились, а в нашем периферийном сознании это так много значит.

А ведь «Качели» в последнее время мне лично было играть все труднее и труднее. Даже показалось, что спектакль состарился и, как ни печально, надо с ним прощаться. Вильнюсские гастроли, наверное, вдохнули немного свежести… А перед этим спектаклем, последним, было вообще какое-то боевое настроение. Многое передумал днем, взял в руки пьесу. С удовольствием перечитал. Как интересно! Время идет, подумал я, мы меняемся, зрители меняются, атмосфера вокруг, жизнь — все меняется. Спектакль, если он живой, должен все это чувствовать, что-то вбирать в себя, что-то не принимать… но должен дышать, жить, т. е. — меняться. Посмотрел на себя, просто на себя… Взрослый мужик, с прозаической лысиной, широкими плечами… И пошел играть. Новый брутализм — одним словом. Таня — великая актриса! Ловит все на лету. Поговорили днем несколько минут о пьесе, о театре… Кое в чем сознательно сдвинули взгляд на вещи, ранее «задолбленные». Счастливейший спектакль! И ничего не «жали», не «давили», а зритель… Боже, какая стояла тишина в зале! Потом шли пешком. Снегу намело. Вечернее послеспектакльное счастье. Переговорили обо всем, вспомнили каждую деталь… и убедились, что мы правы. Работать должно быть радостно!!! Какая простая истина! И как этого не хватало в прежней работе! Смогу ли я так работать? Смогу ли?

22 ноября 1985 г.

Воскресенье. Спектакля нет ни у меня, ни у Тани. Чудесный день. Утром побегал, совсем немного… Размагнитился… Такие большие перерывы мне уже нельзя делать. Ужас! Возраст! Форма теряется в считаные дни. Беда. Но хорошо подышал, размялся. Вместе делали «большую приборку». Удачно. Теперь она что-то там стирает. Я читаю. Разбираю свои «бумажки». Хорошо. Я лентяй. Безбожный лентяй. Честно говоря, вот так мне лучше всего… Дом, тишина, покой, книжечки, бумажечки, и никуда не надо…

Нет, надо. Вечером к Оле Петренко на юбилей. Ей сегодня 40. Я думал, она старше.

От моих получили посылку с шиповником, медом и даже маслом, а Оксана Ивановна прислала грецких орехов целый ящик. Богатенькие. Когда все хорошо… тревожно. Вдруг что-нибудь случится. Нет бы, ничего, все бы вот так, а?

С небес будет дождичек литься.
Пусть все это длится и длится.

Это, кажется, Глеб Горбовский. Видел прекрасный фильм «Парад планет». Не ожидал от сов. кино таких подарков. Пока даже не разберусь в себе по этому фильму, и не хочется, честно говоря. Его так — сердцем — хорошо посмотреть.

24 ноября 1985 г.

Таня просидела две ночи в Домодедове. Просто жуть. Я сам тут извелся, а ее мытарства можно только представить. Очевидно, то, что меня не было рядом, придало ей силы — нужно было «бороться» за себя самой, держать в кулаке нервы и выживать в этой экстремальной ситуации. Может быть, поэтому, добравшись наконец домой, выглядела довольно бодро, по-пионерски.

Г. Тростянецкий выпустил свой спектакль «Мой бедный Бальзаминов». Много сейчас хожу и думаю об этом. В двух словах — спектакль хороший. Даже очень хороший. А мог бы быть… Просто должен был быть…

Да, как ведь осмысливаешь спектакль: если спектакль плохой, хочется, чтобы он был не такой плохой, если он не такой плохой, хочется, чтобы он был хороший, если хороший — хочется, чтобы он был очень хороший, — если очень хороший — хочется, чтобы он был блестящим, грандиозным, ошеломляющим, если он — ошеломляет… хочется — умереть.

Фантазия его неудержима, театральна, летуча и т. д. Ее так много, что местами она уже не «переходит в качество», но это беда, которую легче всего простить. И легче всего исправить. Вообще это хорошая беда. В искусстве возможна хорошая беда.

А вот артисты в «хвосте» спектакля, в хвосте его движения, фантазии, выдумки, в хвосте идеи такого театра. Это уже просто беда.

Как обидно. Даже не знаю, ну, на 40 % «не добирают» артисты. И нет! Не то чтобы «плохо играют». Местами лучше, местами хуже… но не в тот театр играют. Театр-то другой, в котором они барахтаются. Два года назад, в другом Островском, этого было бы вполне достаточно, т. е. совершенно вполне.

Об этом с Таней не говорили. Может, потом поговорим. Говорили о другом. Есть некоторые идеи по поводу «общей жизни», что ли… Приглашает участвовать.

Все мировые проблемы умещаются в моей деревне. Иначе это не мировые проблемы.

9 декабря 1985 г.

А столько всего произошло… Во-первых, растворился 1985 год… Ушел… И вот уже 86! Начинаю замечать, что больше всего меня волнует течение времени.

Где-то в начале декабря «нашел»-таки время поговорить с Г.Р. о возможности постановки в новом сезоне. Разговор не так чтобы очень длинный, но содержательный… Им было высказано опасение по поводу Мигдата, как он воспримет это предложение, но это было напрасное волнение. В тот же день уже сам Гена говорил с ним и все решилось положительно. Это великое событие. Я сам предложил ставить советскую современную пьесу. Теперь уже, конечно, много разговоров на эту тему позади. Много читаю, ищу. Мне хочется иметь не одну, а 3–4 пьесы, которые я готов ставить, так, чтобы легче было состыковать любую из них с общим репертуаром и т. д.

26 декабря 1985 г.

1986

Еще одно немаловажное событие. Теперь я — заслуженный артист. Боже мой! Узнали об этом утром 25 декабря (подарок к Новому году), а указ подписан, кажется, 23-го.

Позвонили Мигдату из редакции, но он уже был в пути на работу, и первой позвонила нам Галина Николаевна. Я грипповал в своей комнате, а Таня в своей кашляла. У нее сильнейший грипп был, бронхит и т. д. Это было в 9 утра! Хотелось спать, но я по голосу Таниному понял, что пришла «эта радостная весть». В этот же день было в «Омской правде», и тут начались звонки, звонки, и так дня два.

Буквально за несколько дней было опубликовано постановление о присуждении нашим Госпремии РСФСР за «У войны не женское лицо». А тут мы с Алексеевым «отличились». В общем, «праздник всего театра». Эти денечки, конечно, можно вычеркнуть из полезной жизни. Выпивки, поздравления и проч. и проч. И это еще не все. Еще банкет. Тут же дал телеграмму маме и папе. Вот кому радость-то настоящая! Для нее-то и хотелось получить это самое «звание». Да нет, лет пять назад (ну, хоть три!) я бы и сам еще, наверное, что-то такое почувствовал, невероятное… Наверное почувствовал бы… А теперь… другие дела, другие заботы, другие тревоги.

Новый год встречали у Ханжаровых, и очень хорошо. По-семейному, тихо.

А уже третьего Танюша легла в больничку (так было запланировано). И вот я две недели один кукую.

Сегодня ее привезут играть «Пальто». Сейчас тоже поеду в театр.

Очень хотелось записать о беседе с Аллой Соколовой (драматург, автор популярной пьесы «Фантазии Фарятьева», шедшей на нашей сцене). Она делает сценарий на наше телевидение обо мне. Сидели у Гены в кабинете, говорили… 3 часа, чрезвычайно интересно, к сожалению, это невозможно записать. Она тоже достала блокнот, хотела записывать, но только нарисовала несколько кубиков.

Пожалуй, только с Таней можно беседовать так, достаточно конкретно и философски… и свободными мозгами…

Я «разогрелся» где-то минут через 20, и дальше было азартно… интересно… почти раскованно, а это самое лучшее чувство для живого диалога, живого сиюминутного.

И теперь вот уже пару дней все хожу и «спорю» с нею. Такие богатые мысли «на лестнице» взблескивают!

15 января 1986 г.

Гена пришел 22-го вечером (прямо из больницы от Мигдата). Снег на голову. Первое — нет! Молчу. Слушаю. Он говорит, говорит. Судьба! Вспоминаю Мих. Миха. А почему бы нет! Таня потом сказала — так же шел процесс. Соглашаюсь. Опять говорим. 23-го судорожно хватаюсь за пьесу, книги… В этот же день на стене — приказ… Режиссер — Чиндяйкин, руководитель постановки — Тростянецкий.

Руководство театра предложило мне немедленно, буквально «завтра» приступить к репетициям пьесы английского драматурга Джеймса Болта «Человек на все времена», вместо неожиданно сбежавшего приглашенного режиссера! Распределение ролей, эскизы декорации, костюмов — все было уже сделано, принято, и я должен был «вписаться» в чужой рисунок. Вот такой оборот.

24-го первая репетиция. Разговор. Большой. Кажется, полезный. 25-го вторая. Более конкретные — театральные — проблемы о типах, масках, способе игры и т. д.

Большой разговор с Дрейденом (Дрейден Сергей — известный питерский актер, тогда служивший в нашем театре, исполнитель роли Томаса Мора, главной роли спектакля). Все, пока, слава богу! Главное впереди.