Пелам Вудхаус - Дживс и феодальная верность; Тетки – не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом!

• Название: Дживс и феодальная верность; Тетки – не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом!
• Автор: Пелам Вудхаус
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40136-7

Дживс и Вустер – самые популярные герои вудхаусовской литературной юморины, роли которых на экране блистательно исполнили Стивен Фрай и Хью Лори. Проходят годы, но истории приключений добросердечного великосветского разгильдяя Берти Вустера и его слуги, спасителя и лучшего друга – изобретательного Дживса – по-прежнему смешат читателей.

Итак, что же представляет собой феодальная верность в понимании Дживса?

Почему тетушек нельзя считать джентльменами?

И главный вопрос, волнующий всех без исключения родственников Бертрама Вустера: «В каком состоянии сейчас Дживсовы мозги?» Ведь стоит юному аристократу услышать мольбы страждущих о помощи, он неизменно отвечает: «Посоветуйтесь с Дживсом!» И тогда… достопочтенный мистер Филмер будет спасен и прозвучит Песня песней.

---

– Да нет, ничего, – сердечно заверил я ее. – Все так. Вы обеспечиваете ожерелье, остальное предоставьте мне. Которое окно ваше?

– Последнее с левой стороны.

– Право, я…

– Не правая, а левая, дурень. Я иду туда и все приготовлю. Господи, вы сняли такой груз с моей души, Дживс. Я словно заново родилась. Вас не покоробит, если вы услышите, что я пою?

– Нисколько, мэм.

– Наверно, я завтра с утра, как проснусь, так и запою.

– В любое время, в какое вам будет угодно, мэм.

Когда он закрывал за нею дверь, на губах у него мелькнуло нечто близко напоминающее улыбку.

– Приятно видеть миссис Трэверс в такой радости, сэр.

– Да. Вы подняли ей настроение, как хороший тоник. Лестницу, надеюсь, нетрудно будет добыть?

– Нисколько не трудно, сэр. Я видел лестницу у стены огородного сарая.

– Я, кстати, тоже ее видел, как я теперь вспомнил. Она, надо думать, и теперь там, так что пошли… Что делаешь вовремя… Как это говорится?

– Что надо сделать вовремя, лучше делать, не откладывая, сэр.

– Верно. Нет смысла стоять и топтаться на месте.

– Никакого, сэр. «В делах людей прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха»[38].

– Вот именно, – подтвердил я. – Лучше мне бы и самому этого не выразить.

Все пошло как по маслу. Я нашел лестницу, она и правда стояла у стены огородного сарая. Приволок ее по пересеченной местности в нужную точку. Приставил. Вскарабкался. В два счета влез в окно и бесшумно двинулся по комнате.

Собственно, не совсем бесшумно, так как наткнулся на столик, который возник у меня на пути, и он опрокинулся с некоторым грохотом.

– Кто там? – спросил из темноты испуганный женский голос.

Ну надо же, сказал я себе, тетя Далия до того вошла в роль, даже от себя добавила немного краски, чтобы обеспечить полный аншлаг. Какая актриса!

Но голос повторил: «Кто там?» – и ледяная рука страха сдавила мне сердце.

Потому что он принадлежал никакой не тете. Это был голос Флоренс Крэй.

В следующее мгновение комнату залил свет, и я увидел ее воочию – она сидела в постели, и на голове у нее был розовый ночной чепец.

Глава 13

Вы знаете стихотворение «Атака легкой кавалерии», которое сочинил некто Теннисон? Его раньше упоминал Дживс, когда рассказывал про человека, у которого была сила десятерых. Оно вообще широко известно, я сам когда-то его декламировал, лет семи или около того от роду, если меня призывали в гостиную, чтобы гости могли взглянуть на юного Вустера. «Берти чудесно читает стихи», – говаривала моя матушка (при этом, между прочим, искажая факты: я каждый раз сбивался), и я сначала пытался спрятаться, но меня находили, вытаскивали, и мне приходилось браться за дело.

Малоприятное испытание для всех присутствующих, как мне рассказывали.

Но что я хотел сказать, когда немного отвлекся на воспоминания о милых прошлых днях, это что хотя почти все стихотворение улетучилось у меня из памяти, но самое сильное место я до сих пор не забыл. Там сперва, если помните, говорится:

Тум тидл ампти-пам
Тум тидл ампти-пам
Тум тидл ампти-пам

и отсюда прямо попадаешь на отыгрыш:

Но кто-то ошибся.

Эти строчки я всегда помню, и сейчас я их процитировал потому, что, стоя в недоумении перед девицей в розовом чепце, я чувствовал себя в точности как те ребята из кавалерийской бригады. Совершенно ясно, что кто-то ошибся, а именно – тетя Далия. Почему она сказала мне, что ее окно последнее с левой стороны, когда последнее окно с левой стороны было совсем не ее, этого я понять никак не мог. Напрасно я ломал голову, ища, как выражается Сыр Чеддер, скрытые мотивы.

Впрочем, разве угадаешь тайные мысли теток? Да и не время сейчас было для пустого умствования. Первая забота джентльмена, на исходе ночи заброшенного, точно мешок с углем, в девичью спальню, – завязать светскую беседу. Именно этим я и занялся. В подобной ситуации нет ничего хуже неловкой паузы и смущенного молчания.

– Привет, привет, – произнес я как можно бодрее и жизнерадостнее. – Очень извиняюсь, что заявился в такой момент, когда вы в невинном сне распутывали клубок дневных забот[39], но я, видите ли, вышел подышать свежим воздухом, а все двери заперли, и я решил, чем поднимать на ноги весь дом, просто влезть в первое попавшееся открытое окно. Ведь знаете, это не дело – поднимать на ноги дом. Нехорошо.

Я готов был и дальше развивать эту тему мне казалось, я на верном пути, получалось гораздо удачнее, чем прикидываться лунатиком, изображать внезапное пробуждение: «Ах, где я?» – и так далее. Очень уж глупо… Но тут Флоренс рассмеялась своим журчащим смехом.

– Ох, Берти, – проговорила она, и представьте, совсем не таким досадливым тоном, каким барышни обычно говорят мне: «Ох, Берти». – Какой же вы романтик!

– То есть как?

Она еще посмеялась. Слава Богу, конечно, что она решила не поднимать шума, звать на помощь и прочее. Но должен признаться, что этот ее журчащий смех меня немного озадачил. Я думаю, с вами тоже такое бывало: вокруг люди хохочут, как гиены, а вы не возьмете в толк над чем. Оказываешься в невыгодном положении.

Флоренс странно так смотрела на меня, словно на ребенка, у которого хотя и водянка головного мозга, но все-таки он душка.

– Как это на вас похоже! – сказала она. – Я вам сообщила, что моя помолвка с Д’Арси Чеддером расторгнута, и вы сразу же устремились ко мне. Не могли дождаться утра. Возможно, вы даже думали поцеловать меня спящую?

Я подскочил дюймов не меньше чем на шесть. Меня охватил ужас, и, по-моему, не зря. Черт возьми, ты гордишься своей особой осмотрительностью в обхождении со слабым полом, и вдруг тебе говорят, что ты сознательно лезешь за полночь в окна к спящим девицам с намерением их поцеловать!

– Господи, да ничего подобного! – возразил я и поставил на ножки опрокинутый стол. – У меня и в мыслях ничего такого не было. Вы, вероятно, задумались и пропустили мимо ушей мое объяснение. Я же сказал вам, только вы не слушали, что вышел подышать ночным воздухом, а все двери заперли, и…

Флоренс опять зажурчала. Она по-прежнему умильно смотрела на меня, как на славное придурковатое дитя, и даже еще умильнее, чем раньше.

– Неужели вы думаете, что я на вас сержусь? – попыталась она меня успокоить. – Нет, конечно. Я очень растрогана. Поцелуйте меня, Берти.

Что тут будешь делать? Вежливость прежде всего. Я подчинился, хотя и чувствовал, что это уже переходит всякие границы. Не по душе мне такие фокусы, слишком отдают французским духом. Вырвавшись, я сделал шаг назад и увидел, что выражение ее лица изменилось. Теперь она смотрела на меня, как бы примеряясь, наподобие гувернантки, приглядывающейся к новому ученику.

– Маменька глубоко ошибается, – проговорила Флоренс.

– Маменька?

– Ваша тетя Агата.

Я удивился:

– Вы что, зовете ее маменькой? Ну да ладно, дело ваше. Насчет чего же она ошибается?

– Насчет вас. По ее мнению, вы унылое и безмозглое ничтожество и вас давно уже надо было поместить в надежное заведение для умственно отсталых.

Я гордо вскинул голову, довольно чувствительно задетый за живое. Значит, вот как отзывается обо мне у меня за спиной эта ужасная женщина! Красиво, ничего не скажешь. И это женщина, напомню вам, чьего отвратительного сынка Тоса я многие годы практически нянчил на своей груди. То есть, когда он проезжал через Лондон в свою закрытую школу, я неизменно принимал его у себя с ночевкой и не только кормил по-королевски, но, жертвуя собой, водил в театр «Олд Вик» и в Музей мадам Тюссо. Неужели больше не осталось благодарности в мире?

– Вот, значит, что она говорит?

– Она очень забавно вас описывает.

– Ах, забавно?

– Например, что у вас мозги как у индюшки. Ее слова.

Тут, конечно, открывалась возможность при желании легко это опровергнуть, углубившись в вопрос о том, на каком месте по смышлености стоят в ряду наших пернатых друзей индюшки, но я воздержался.

Флоренс поправила на голове чепец, немного съехавший на сторону при поцелуе. Она продолжала ко мне присматриваться.

– Еще ваша тетя называет вас «охламон».

– Как вы сказали?

– «Охламон».

– Не понял.

– Это такое старинное слово. Означает, если не ошибаюсь, что вы растяпа и беспросветный болван. Но я ее уверила, что она заблуждается, у вас есть много достоинств, о которых люди даже не подозревают. Я это поняла еще тогда, когда встретила вас однажды в книжном магазине, где вы купили «Спинолу».

Тот случай я не забыл. Тогда все было одно сплошное недоразумение. Я посулился Дживсу, что куплю ему в подарок книгу одного типа по фамилии Спиноза – философ, что ли, такой или что-то в этом духе, – а парень за прилавком заверил меня, что нет такого писателя, и предложил взамен «Спинолу», мол, я просто перепутал названия, я схватил эту книжку, а тут в магазин возьми да войди Флоренс Крэй. Вообразить, будто я специально купил ее книгу, и начертать в ней дарственную надпись вечным пером с зелеными чернилами было для нее делом одной минуты.