Иэн Бурума - Убийство в Амстердаме

• Название: Убийство в Амстердаме
• Автор: Иэн Бурума
• Издательство: Издательство КоЛибри
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00120-6

Однажды утром в Амстердаме известный режиссер и писатель Тео ван Гог, потомок знаменитого художника, ехал на велосипеде в киностудию. Молодой мусульманин хладнокровно выстрелил в него несколько раз и добил жертвенным ножом. Причиной расправы послужил фильм «Покорность», рассказывающий о жестоком обращении с мусульманскими женщинами, который ван Гог снял вместе с членом парламента Нидерландов Айаан Хирси Али, нажившей себе немало врагов открытой критикой ислама. Гибель режиссера потрясла маленькую страну, гордившуюся своей толерантностью, открытостью, гостеприимством по отношению к иностранцам, а также собственной моделью мультикультурализма. Иэн Бурума пытается обнажить причины случившегося и выявить символический смысл этой трагедии не только для Голландии, но и для всей Европы, где проблема интеграции мусульманских иммигрантов стоит сегодня как никогда остро, порождая всплески межэтнического и религиозного напряжения.

---

«Неприятности начались, – вспоминала она, – когда в нашем районе поселили кучу марокканских и турецких семей. Они не имели никакого понятия о том, как вести себя в нашем обществе. Мешки с мусором выбрасывали со второго этажа прямо на улицу, на балконах резали коз и тому подобное. Хуже всего то, что мы говорим на разных языках. У вас с потолка течет вода, а вы не можете сказать соседям сверху, чтобы они закрыли кран. Это раздражает».[27]

Я думал о королеве Трансвааля, когда мы проезжали мимо угрюмых домов с заколоченными окнами и надписями на стенах. Из рваных полиэтиленовых пакетов на тротуары высыпался мусор. Как обычно, на каждом шагу торчали спутниковые антенны. На главной торговой улице большинство мясников торговали халяльным мясом. Кофейни и шашлычные, конечно, выглядели живописнее, чем что-либо в городе моего детства. Однако нельзя считать всех «автохтонов», уехавших отсюда, расистами. Королева Трансвааля говорила правду, которую предпочитают не слышать те, чья жизнь изолирована от культурных конфликтов и общей запущенности «тарелочных кварталов».

Айаан Хирси Али очень хорошо понимает это. Она подметала полы на заводах и переводила для неграмотных женщин, парализованных страхом и смущением в обществе, которое они были не в состоянии понять. Некоторые страдали от жестокого обращения со стороны мужей или отцов; некоторые заразились СПИДом; некоторые потеряли девственность и были выданы замуж за незнакомых мужчин. Это не было похоже на обетованный Запад, о котором мечтала Хирси Али. Как политик, она поддержала «коренных» голландцев, которым приходится покидать свои дома, чтобы убраться подальше от жертвенных козлов, имамов, проповедующих ненависть к Западу, молодых бездельников, напрашивающихся на неприятности, и соседей, не понимающих их языка.

Когда мы в первый раз встретились в Париже, Айаан сказала то, что осмелились бы сказать лишь очень немногие из голландских политиков. Она заговорила о полицейских. Полицейское начальство, сказала она, невежественно, лениво и получает слишком большое жалованье. По-настоящему трудную работу в таком городе, как Амстердам, выполняют малооплачиваемые полицейские, патрулирующие улицы, которые делают все возможное, чтобы противостоять жестокому отношению к женщинам, торговле наркотиками и религиозным конфликтам. Но, продолжала она, «все больше таких людей покидают города. Однажды жители проснутся и скажут: «О боже, весь город черный». А что происходит в Амстердаме, то произойдет и по всей стране».

В Гааге телохранителям Айаан не терпелось покинуть «квартал спутниковых тарелок». Когда Айаан спросила охранника, сидевшего рядом с водителем, можно ли остановить автомобиль и немного прогуляться, поболтать с людьми, чего-нибудь выпить, он чуть не поперхнулся своим остывшим кофе. «Ни в коем случае! – сказал он. – Они вас сразу узнают, и начнутся проблемы. Они будут плевать в вас, проклинать вас. Нужно скорее уезжать отсюда!»

4

Значительную часть своей жизни Айаан провела в разъездах. Родившись в Сомали, в Могадишо, она рано познакомилась с политикой устрашения. Это были «годы, прожитые шепотом», когда ее отец, считавшийся мятежником, скрывался за границей, а Айаан, ее сестру и брата наказывали в школе за то, что они не пели песни, восхвалявшие Мохаммеда Спада Барре, диктатора, которого дома их учили презирать. Когда вспыхнула гражданская война, семья бежала в Саудовскую Аравию, и в Мекке Айаан впервые увидела отца. Она не забыла своего первого впечатления от новой страны: женщины, одетые в черные паранджи с узкими прорезями для глаз. Зловещее влияние ваххабизма, ортодоксального течения, признанного здесь официальной идеологией, достигло и Сомали через имамов, получивших образование в Саудовской Аравии. На смену свободной, яркой одежде, которую традиционно носили в Сомали, постепенно приходили черные покрывала. Здесь же все было черным.

Поскольку женщины почти все время сидели дома, Айаан и ее сестра много времени проводили у телевизора. Айаан помнит кровавые эпопеи, посвященные победам армии пророка над нечестивыми идолопоклонниками, которых живыми зарывали в пустыне. Она помнит программы новостей, в которых влиятельные мужчины встречались с другими влиятельными мужчинами, и при этом рядом не было ни одной женщины. Когда отец приглашал ее брата на охоту, она не могла понять, почему они не берут ее с собой. Но помнит она и египетские «мыльные оперы», в которых проскальзывали любовные сцены.

Из Саудовской Аравии они были вынуждены переехать в Судан, а затем в Эфиопию, где присоединились к другим сомалийским оппозиционерам. Мать Айаан не видела никакого смысла в том, чтобы отдавать дочерей в школу, потому что им все равно вскоре предстояло выйти замуж. Они получили образование только благодаря настойчивости отца. Через год они снова переехали, в Кению. По сравнению с Саудовской Аравией или Эфиопией при полковнике Менгисту Кения была раем свободы, хотя даже над ней нависла тень ортодоксального ислама. Младшая сестра Айаан, непокорная Хавейя, любила носить короткие юбки, которые ее мать с отвращением рвала на куски. Став старше, Айаан заметила, что одноклассницы бросают учебу в школе. Некоторых она встречала потом, несколько лет спустя. Они превратились в усталых домохозяек, измученных обязанностью производить на свет сыновей.

И все же именно в Кении Айаан захлестнула волна фундаментализма, зародившаяся на Ближнем Востоке и настигшая ее в Африке. Сестра Азиза, любимая учительница Айаан в школе для мусульманских девочек, была ее главной вдохновительницей, но привлекали ее и идеи ассоциации «Братья-мусульмане». Стать мученицей, подчиниться воле Аллаха, носить черный хиджаб поверх школьной формы – таковы были элементы ее подросткового идеализма. Еще один парадокс ее юности состоял в том, что от судьбы одноклассниц ее спас отъезд отца, который, хотя и был либеральным политиком, в семейных делах придерживался традиционных взглядов. Тех же взглядов придерживалась мать, но она не обладала достаточным авторитетом, чтобы навязать свое мнение. Если бы в 1980 году отец не уехал в Эфиопию к другой женщине, Айаан тоже пришлось бы выйти замуж и стать, по ее собственному выражению, «фабрикой сыновей». В шестнадцать лет у нее не было бы другого выбора.

Однако столкновение интересов произошло позже, в 1992 году, когда Айаан уже исполнилось двадцать два.

Отец решил, что она должна выйти замуж за кузена, живущего в Канаде. После церемонии в Найроби, на которой впервые встретила своего будущего мужа, она села на самолет в Германию, где должна была перед вылетом в Канаду остановиться у родственников. В первый раз она увидела Европу с воздуха, пролетая над Франкфуртом. Открывшийся перед ней пейзаж, вспоминает она, выглядел «очень аккуратным, хорошо спланированным и продуманным».

Дядя, который должен был позаботиться о ней в Германии, не пустил ее к себе. Его жена-немка не хотела видеть сомалийских родственников в своем доме. Они дали ей какой-то адрес в Бонне. Проведя там одну ночь, Айаан решила сбежать. «Я всегда говорила отцу, что хочу быть независимой. Теперь это была уже не теория. Я должна была сделать решительный шаг».

У нее был номер телефона сомалийца, работавшего в центре для беженцев в Голландии. Этот человек предложил ей связаться с его кузеном в Волендаме. Немного волнуясь, она села на поезд до Амстердама, а там пересела на автобус. Это было странное знакомство с голландской жизнью. Волендам – рыбацкая деревня, куда приезжает много туристов, а местные жители прохаживаются по улицам в деревянных башмаках. Живая картинка традиционного жизненного уклада, своего рода музей под открытым небом. «Хорошенькие домики были украшены одинаково, – вспоминала Айаан, – кружевными занавесками, цветами и растениями. Казалось, что у всех один вкус». Страна производила впечатление более строгой, чем Кения, и одновременно намного более свободной. Этот парадокс продолжал преследовать Айаан даже в политической карьере. Планирование, идеальный порядок немецкого ландшафта, английский язык, ровные ряды голландских домов – все это было достойно восхищения, но единообразие и правила подавляли.

Там, в краю черных шляп и белых чепчиков, деревянных башмаков и сыроварен, Айаан приютила сомалийка, ставшая изгоем в своей семье после того, как вышла замуж за европейца. Она посоветовала Айаан попросить политического убежища, потому что брак по принуждению не считался достаточным основанием для иммиграции. Она должна была представить дело так, как будто ей пришлось бежать от гражданской войны в Сомали. Сомалийцам было легко получить статус беженца. В центре для беженцев представитель неправительственной организации даже отрепетировал с ней ответы на вопросы. Она изменила имя дату рождения и сказала, что прибыла из Могадишо. Значит, фиктивная беженка? «Да, – сказала Айаан, – самая что ни на есть фиктивная».