Василий Росляков - Последняя война

• Название: Последняя война
• Автор: Василий Росляков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Не местный, из Севастополя я, - ответил Гоголюк.

- Где в Севастополе жил?

- Солдатская слободка.

Покровский корпусом подался вперед.

- Солдатская слободка?

- Да.

- А Любимовку не знаешь?

- Там жил мой старый учитель... русского языка.

- Может быть, помнишь, как звали учителя?

- Как же не помнить... Федор Федорович... Покровский.

Покровский встал порывисто, подошел к капитану, взял за плечи.

- Капитан, ах, капитан, - заглянул в упор в жидкую голубизну глаз больного, прижал к себе и где-то за плечом Гоголюка проговорил: - Ах, капитан, Федор Федорович - это же отец мой, батя родной мой.

Покровский, когда облапил капитана, почувствовал, как слаб был этот человек, бывший ученик его отца, как был немощен, и ему на минуту стало неловко перед ним, но сам он был слишком здоров, чтобы поддаваться случайному чувству неловкости. Он сгреб капитана и почти перенес к столу, усадил на скамью, прислонив бережно к стенке.

- Самогону! - крикнул кому-то. - Сейчас лечить будем капитана.

Принесли хлеб, сало, самогон. Покровский сам взял мутную бутылку, швырнул к порогу бумажную затычку и налил Гоголюку и себе. Себе полный стакан, Гоголюку до половины.

- Больше тебе нельзя. Ах, капитан, поправляйся да пойдешь ко мне в заместители. Я ведь старший лейтенант, а ты капитан, как раз годишься в заместители.

Лихой, веселый человек был Покровский, шутил, смеялся, подтрунивал над капитаном, а неожиданное совпадение - только на войне возможны такие встречи, такие неожиданности! - заметно возбудило его, и без того всегда возбужденного.

Капитан Гоголюк зверски хотел есть, он почти не слушал Покровского, не отвечал на его полушутливые и необязательные вопросы, выпил свою малую дозу и налег на еду, не стеснялся, ел молча и много и от этого скоро устал. Из шумных слов Покровского он понял самое главное, что ему сильно повезло, что теперь спасен, теперь он на месте. Уловил это главное и больше пока ничего не хотел знать, не было сил, хотелось потихоньку уйти и лечь.

Весь отряд Покровского был на конях. Когда Гоголюк поправился, он тоже сел на коня и ушел с Покровским в Хинельские леса. Отряд назвали именем Ворошилова. В Хинельских лесах встретили другой Ворошиловский отряд, под командованием майора Гудзенко. Двинулись в Брянские леса, чтобы как следует экипироваться и уж тогда начать боевые действия в полную силу.

Под начало Емлютина стали попадать кадровые военные, командиры Красной Армии. Их становилось много - подполковник Балясов, капитан Лапутин, майор Гудзенко, капитан Гоголюк, старший лейтенант Покровский, старший лейтенант Ткаченко, да мало ли их было теперь по отрядам. А ни Дмитрий Васильевич Емлютин, ни его комиссар Бондаренко Алексей Дмитриевич, ни другие заместители не были военными людьми, военными специалистами, и управлять разросшейся партизанской армией им стало не просто. Пришлось обращаться к кадровикам, переводить их из отрядов на штабную работу. Был отозван из Ворошиловского отряда и капитан Гоголюк, закончивший до войны военную академию. Он стал начальником штаба объединенных партизанских отрядов.

...Второй час Славка сидел в штабной землянке у этого Гоголюка. Зашел на десять минут, познакомиться с обстановкой, где что происходит и куда лучше поехать за новым материалом для газеты, а сидит вот уже второй час. В самом начале, когда только вошел, Гоголюк стоял перед огромной картой, висевшей на стене (стены и потолок были обтянуты парашютным шелком, и от этого было непривычно светло), наносил на эту карту новую обстановку, сложившуюся на данный час в партизанских бригадах. И пока он наносил обстановку, поясняя свои значки, свои крестики, стрелки и жирные стрелы, свои флажки, линии и пунктиры, Славке уже стала ясна картина настолько, что он успел наметить себе несколько пунктов для поездки. Однако Гоголюк просто так не отпустил Славку, а пригласил к столу и сам сел напротив, стал присматриваться к корреспонденту, вопросы задавать, а потом мало-помалу начал рассказывать. Рассказал и про тиф, про встречу с Покровским, и где-то в момент этого рассказа Славку осенила одна догадка, сильно его удивившая. Когда он попривык в долгом разговоре к начштаба, уже свободно глядел в его голубоватые, навыкате, глаза, наблюдал за шевелением его губ во время разговора, когда дистанция между ним и начштаба сама по себе стерлась, исчезла, тут и пришла эта догадка, что все люди одинаковы. Но сначала он робко об этом подумал, не смея задерживать в себе эту мысль, и только какое-то время спустя сказал себе твердо: да, это так. Он продолжал слушать Гоголюка, а сам между тем все больше и больше уходил в свое открытие, от которого и что-то очень сильное прибавилось в его мире, в его душе, в его сознании, и что-то вместе с тем ушло из его мира и из мира вообще. Как-то он уже привык к тому, чтобы был он и были другие люди, другая порода людей, для него недосягаемых, в разной степени недосягаемых, один больше, другой меньше, третий, как, например, Александр Павлович Матвеев, так стоял высоко, что и в голову не приходила мысль сравнивать себя с ним, примеряться к нему. Особенно ясно он почувствовал и понял это, когда смотрел на возвратившихся с Большой земли партизанских делегатов, героев. Кто в скрипучей коже, кто в генеральской форме, кто блестя новым обмундированием, со Звездой Героя на груди - как они шли тогда от машины, какой свет шел от них, как веяло живой легендой.

Начальник штаба Гоголюк был для Славки также из той недосягаемой породы. Он помнил его с тех пор, как пришел со своим взводом в штаб и стоял на посту перед высокой лестницей деревянного дома, в котором находились Емлютин, Бондаренко и Гоголюк, эти крупные, большие люди. Он стоял перед штабом с винтовкой и знал, что это и есть его место, а там, в помещении, за картами, за особым делом было их место, и, когда кто-либо выходил на высокое крыльцо или спускался по крыльцу мимо Славки, он не то чтобы испытывал робость перед ними, но что-то похожее на это.

И вот теперь Гоголюк не отпускает Славку уже второй час, но не отпускает не как начальник подчиненного, а в том смысле... словом, Славка чувствовал, а начштаба и не скрывал, что ему приятно разговаривать со Славкой, с корреспондентом, с журналистом, с человеком, так сказать, от литературы.

- Я рад был с вами познакомиться, - говорил Гоголюк. - Мне интересно поговорить с вами, я ведь, собственно, тоже в душе литератор, сейчас пишу для вашей газеты фельетон, называется "И жнец, и швец, и на дуде игрец", как заголовок? Пишу и стихи, больше, правда, сатирические.

И вот тут-то Славка сперва возвысился до снисходительности к начштаба, позволил себе снисходительно подумать о том, что стихи у начштаба определенно должны быть слабенькими, а потом, сразу же вслед за этим, его осенила догадка: все люди одинаковы. И все эти таинственно скрипящие кожи в портупеях, Звезды Героев, генеральские шаровары и даже эти замкнутые недосягаемые лица, как у Матвеева, вдруг все это упало в Славкином сознании, как театральная маска, а под ней - все люди, такие же, как и он, Славка. Он вдруг представил себе этого начштаба стоящим тогда перед Покровским, слабым, держащимся за печку, чтобы не упасть, голодным, кожа да кости, вшивым, конечно же вшивым, иначе откуда бы взяться тифу, представил его умирающим на печке, и как старики готовились хоронить его, а могилку копать некому, представил все - и уже другой Гоголюк сидел перед ним, а этого, недосягаемого, уже не было. В мире что-то исчезло, исчезли те особые люди, но хуже не стало от всего этого.

- Я, признаться, завидую вам, Слава. Езди, пиши... День и ночь писал бы. А тут такая морока... - И капитан Гоголюк взялся за голову. Он стал рассказывать о своей мороке, и Славка ему посочувствовал. Как в настоящем воинском штабе, у Гоголюка было заведено и работало в полную силу три отдела: оперативный, разведывательный и отдел связи. Во всем крае была восстановлена проволочная связь, можно было в любую минуту разговаривать с любой бригадой, с любым отрядом. С теми, до кого не доходила проволока, разговор велся по рации. По радио связывались с Брянским фронтом и с самой Москвой, а также с теми, кого посылали в глубокую разведку, за Десну. Разведчики ходили с "Северками", с маленькой и удобной рацией "Север". На начальнике штаба лежал весь "тыл": вооружение, боеприпасы, продовольствие, под его началом стоял резервный артполк и танковый полк (семь танков). Танки, орудия, минометы были подобраны после отступления 13-й армии и отремонтированы. И сбор, и ремонт надо было организовать, и это было сделано начальником штаба. И карты, карты, карты. Километровки. Одну исписали, заводи другую, и так без конца.

- Спать приходится урывками, - уже почти жаловался Гоголюк, но, жалуясь, как бы и гордился немного перед Славкой, - то днем прикорнешь, то ночью, смотря по обстановке. Круглые сутки через каждый час или полтора мы собираемся втроем для обмена информацией, разведданными. Я по своей линии, через отдел связи и разведотдел, Емлютин имеет и свою, особую связь.