Шарль де Голль - Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946

• Название: Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946
• Автор: Шарль де Голль
• Издательство: ООО «Издательство ACT»: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Транзиткнига»
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-016114-Х, 5-271-07345-9, 5-9578-0896-2

Аннотация издательства: Третий том мемуаров де Голля впервые публикуется на русском языке. В книге представлен обширный фактический и документальный материал по политической истории Франции в период после освобождения и в первый послевоенный год. Третий том мемуаров снабжен фотографиями, библиографией, а также разнообразными материалами, отражающими представленную в книге эпоху и личность автора. В своих воспоминаниях де Голль предстает перед нами уже как новый политический лидер одной из держав-победительниц во Второй мировой войне, перед которой стоял ряд сложных внутри- и внешнеполитических задач. На плечи де Голля легли задачи воссоздание властной структуры в послевоенной Франции и решение проблем, связанных с положением Франции на международной арене в системе послевоенного переустройства мира и в свете начавшейся «холодной войны».

---

Сталин показал прекрасную игру. Спокойным голосом он сделал мне комплимент: «Вы хорошо держались. В добрый час! Я люблю иметь дело с человеком, который знает, чего хочет, даже если его взгляды не совпадают с моими». По контрасту с неприятной сценой, которую он разыграл за несколько часов до этого, поднимая нарочито пышные тосты за своих соратников, теперь Сталин говорил обо всем отстранение и равнодушно, как будто рассматривал всех прочих, войну, Историю и себя самого с безмятежных высот. «В конце концов, — говорил он, — победителем оказывается только смерть». Он жалел Гитлера: «Несчастный человек, ему не выпутаться». На мое приглашение; «Приедете ли Вы к нам в Париж?» — он ответил: «Как это сделать? Ведь я уже стар. Я скоро умру».

Он поднял бокал в честь Франции, «которая теперь имела решительных, несговорчивых руководителей и которой он желал быть великой и сильной, потому что России нужен великий и сильный союзник». Наконец, он выпил за Польшу, хотя в зале не было ни одного поляка, как будто хотел показать мне свои намерения. «Цари, — сказал он, — вели плохую политику, когда хотели властвовать над другими славянскими народами. У нас же новая политика. Пусть славяне везде будут свободны и независимы! Так они станут нашими друзьями. Да здравствует Польша — сильная, независимая, демократическая! Да здравствует дружба Франции, Польши и России!» Он посмотрел на меня: «Что Вы об этом думаете, г-н де Голль?» Слушая Сталина, я мысленно измерял пропасть, которая в СССР разделяла слова и дела. Я ответил: «Я согласен с тем, что г-н Сталин сказал о Польше», и подчеркнул еще раз: «Да, я согласен с тем, что он сказал».

Прощание вылилось, как это любил Сталин, в излияния. «Рассчитывайте на меня», — заявил он. «Если у Вас или у Франции возникнет в нас нужда, мы разделим с Вами все вплоть до последнего куска хлеба». Внезапно, увидев рядом с собой Подзерова, русского переводчика, который присутствовал на всех переговорах и переводил все речи, маршал резко сказал ему с мрачным видом: «А ты слишком много знаешь! Очень хочется отправить тебя в Сибирь». Я вышел из комнаты со своими сотрудниками. Обернувшись на пороге, я увидел Сталина, сидящего в одиночестве за столом. Он опять принялся за еду.

Наш отъезд из Москвы состоялся в то же утро. Обратный путь опять лежал через Тегеран. В дороге я задавал себе вопрос: как общественное мнение во Франции воспримет договор с Кремлем, принимая во внимание изменения, происшедшие во франко-русском альянсе, и пропагандистскую войну против коммунизма, сильно повлиявшую на наши отношения. Во время пребывания в Тегеране мне был дан первый знак. Посол Лекюйер представил мне французскую колонию, впервые сплотившуюся в едином порыве, тогда как во время моих предыдущих визитов в 1941 и 1942 она разделялась во мнениях. Там, как затем и везде, самым сильным чувством было ощущение успеха.

Следующим этапом был город Тунис, где беем во дворце Бардо был дан большой прием в мою честь. Рядом с этим мудрым властителем, встречаясь с высокопоставленными тунисцами во дворце, полном воспоминаний о славном историческом прошлом, я увидел, как проявило себя молодое тунисское государство. Государственный строй, подготовленный нашим протекторатом, вскоре при поддержке Франции уже мог бы держаться на собственных крыльях. 16 декабря мы уже были в Париже.

Там все были полностью удовлетворены подписанием договора. Общественность видела в этом знак нашего возвращения в ряды великих держав. Политические круги расценивали подписание договора как звено в цепи, связывающей Объединенные Нации. Некоторые мастера — или маньяки — политических махинаций нашептывали, что договор стоило бы подкрепить соглашением по поводу французской коммунистической партии, относительно снижения ее активности в политической и общественной борьбе и ее участия в восстановлении страны. В целом, по различным причинам, мнение о договоре с Москвой было везде положительным. Консультативная ассамблея также дала ему высокую оценку. 21 декабря Бидо открыл прения докладом по условиям договора. Я выступил с заключительным словом, продемонстрировав «какой была раньше, какой является сейчас и какой будет идея франко-русского альянса, который мы только что заключили».

Однако всеобщая эйфория не могла отвлечь мои мысли от тех осложнений, которые я предугадал в ходе ведения переговоров в Москве. Следовало ожидать, что СССР, США и Великобритания заключат между собой сделку, в которой вполне могли пострадать права Франции, свобода народов и равновесие в Европе. Действительно, в начале января, без какого-либо уведомления по дипломатическим каналам Франции, англо-американская пресса объявила, что со дня на день состоится конференция гг. Рузвельта, Сталина и Черчилля. Эта «тройка» решит, что делать с Германией после того, как Рейх «безоговорочно капитулирует», выработает свою политику относительно народов Центральной Европы и стран Балканского полуострова и, наконец, проведет подготовку к созыву Ассамблеи для создания Организации Объединенных Наций.

То, что Францию не пригласили на это совещание, было мне, вне всякого сомнения, неприятно, но нисколько меня не удивило. Какие бы ни были наши успехи на пути, ведущем Францию к достойному ее положению на международной арене, я слишком хорошо знал, откуда нам пришлось начинать, чтобы считать, что мы уже достигли цели. Впрочем, решение «большой тройки» о нашем исключении из игры, по всей видимости, должно было иметь внешнее проявление, что сыграло бы нам на руку. Ведь ситуация уже была такова, что Францию не могли больше держать в стороне от готовящихся действий. Что бы гг. Рузвельт, Сталин и Черчилль ни решили по поводу Германии и Италии, для осуществления своих решений они будут вынуждены спросить согласия генерала де Голля. Что же касалось Вислы, Дуная и Балкан, то США и Великобритания, вне всякого сомнения, оставят их в распоряжение Советов. Но тогда весь мир заметит связь между отстранением Франции от решения мировых проблем и новым расколом Европы. Я решил, что наконец-то настало время заявить, что Франция больше не допустит подобного обращения с ней, и решил воспользоваться этой исключительной возможностью.

По правде говоря, из «большой тройки» только один был против нашего присутствия. Чтобы дать нам это понять, британцы и русские воспользовались официальными каналами информации. Я, естественно, не верил, что маршал Сталин, знающий мою позицию в «польском вопросе», и г-н Черчилль, явно рассчитывающий получить от своих партнеров карт-бланш на Востоке, горячо настаивали на том, чтобы генерал де Голль принимал в этом участие. Однако я не сомневался, что недвусмысленный отказ сотрудничать с нами исходил от президента Рузвельта. Он сам, впрочем, счел своим долгом объясниться. Он направил в Париж с этой целью в качестве «специального представителя» своего первого советника и личного друга Гарри Хопкинса.

Он прибыл за несколько дней до открытия Ялтинской конференции. Я принял его 27 января. Хопкинс, в сопровождении посла Кеффри, имел задание заставить нас «проглотить пилюлю». Но так как он был умным и дипломатичным человеком, то начал с главного и попросил разрешения приступить к фундаментальному вопросу франко-американских отношений. Именно так на самом деле возможно было развеять недоразумения. Хопкинс объяснился очень откровенно. Он сказал: «Между Парижем и Вашингтоном существуют затруднения. Однако война близится к концу. Будущее мира в определенной степени будет зависеть от взаимодействия Соединенных Штатов и Франции. Как помочь выйти их отношениям из того тупика, в котором они находятся?»

Я спросил Хопкинса, какова была, по мнению Америки, причина плохих отношений между двумя странами. «Причина эта, — ответил он мне, — прежде всего в том, что мы были ошеломлены и разочарованы, когда мы увидели в 1940 разгром Франции, а затем ее капитуляцию. Тот образ силы и мужества, который давно сложился у нас в отношении Франции, был разрушен в одно мгновение. Добавьте к этому следующее: те из крупных французских политических и военных деятелей, каждому из которых мы в свое время выказывали доверие, потому что для нас они символизировали ту Францию, в которую мы верили, не повели себя — и это меньшее, что можно сказать, — соответственно нашим ожиданиям. Не ищите других скрытых причин такого отношения моего правительства и народа к Вашей стране. Полагая, что Франция больше не та, какой была, мы не убеждены, что она может играть одну из ведущих ролей в послевоенном мире».

«Да, это верно, появились Вы, генерал де Голль, вокруг Вас сформировалось французское Сопротивление, силы которого вступили в борьбу с нашим общим врагом, вся Франция восторженно приветствует Вас и признает Ваше правительство. Но поскольку у нас вначале не было никаких оснований верить в это чудо, а затем Вы сами стали живым доказательством нашей ошибки, и, наконец, поскольку Вы не церемонились с нами, до сегодняшнего дня мы не очень благосклонно относились к Вам. Но мы воздаем должное тому, что Вы сделали, и рады видеть, как возрождается Франция. Однако как мы можем забыть то, что пережили из-за нее? С другой стороны, зная политическую неустойчивость, подтачивающую французское государство, какие могут быть у нас основания думать, что генерал де Голль еще долго будет в состоянии возглавлять страну? Разве мы не имеем права с осторожностью относиться к тому, что можно ожидать от Франции в деле несения вместе с нами ответственности за завтрашний мир?».