Тереза Ревэй - Дыхание судьбы

• Название: Дыхание судьбы
• Автор: Тереза Ревэй
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9910-1356-7

Итальянка Ливия Гранди и немка Ханна Вольф — наследницы двух знаменитых династий стеклоделов, но это не принесло им счастья. Фамильный секрет, который должен был спасти фабрику Гранди, погубил любовь, лишь на миг вспыхнувшую в сердце Ливии. Ее ребенок зачат от первого встречного, дочь Ханны — от насильника…

Две сильные женщины — и такие похожие судьбы: материнство и одиночество, любовь и гнев… Эта сага соткана из страсти, желания и измены!

---

Он развел руками, словно пытаясь объять необъятное. Андреас подумал, что у них отняли даже слова.

— Конечно, им нелегко. Страдают невиновные, но что ты хочешь? — продолжил он, устало пожав плечами. — После всего, что произошло, это неизбежно. Нельзя безнаказанно считать целый народ низшими существами. Нацисты хотели нас уничтожить, стереть чехов с лица земли. Их фанатизм привел к созданию лагерей смерти, — отчеканил он, постукивая указательным пальцем по столу. — Я видел фотографии, Андреас, ты не можешь даже представить себе, это неописуемо… А здешние немцы поддерживали этот режим. Они проголосовали за этих убийц, позволили им прийти к власти. Кто выступил против? Скажи мне, кто? И ты хочешь, чтобы люди не ополчились против вас? Жажда мести свойственна человеку испокон веков.

— А тебе не хочется отомстить? Например, мне?

Во взглядах обоих полыхнули вспышки злобы, глухой вражды; столкнулись два мира, исполненных ярости.

Ярослав резко отодвинул стул и встал. Он взял пачку русских сигарет, лежавшую возле печки, достал сигарету и бросил пачку своему другу, и тот поймал ее на лету.

— Ты хочешь знать правду? — с горечью произнес он. — Хочешь знать, на что способен твой старый приятель, с которым у тебя было столько общего?

Ярослав выдержал паузу, чиркнул спичкой. На его шее вздулась вена.

— Это было в прошлом месяце. В казарме собрали немцев. Трое из них, четырнадцатилетние мальчишки, утопавшие в слишком больших брюках, явно были из Гитлерюгенда. Они попытались сбежать, но их быстро поймали. Комендант казармы приказал их расстрелять.

Он отвел взгляд, сделал бесконечно длинную затяжку и долго держал дым в легких.

— Я сделал это… Я убил мальчишек, которые были ненамного старше моих сыновей… И я нажал на спусковой крючок без малейшего колебания.

Андреас смотрел на него не моргая. В груди, где-то в области сердца, возникла тяжесть.

— Но самое ужасное еще не это. Самое ужасное, что я смотрел на эти три трупа и ничего не чувствовал. Внутри меня была лишь пустота.

Ярослав откинул голову назад и улыбнулся, но это больше походило на гримасу.

— Ведь мы уже были не на войне. И я не должен был защищать ни себя, ни свою семью или родину. Эти дети не могли причинить мне вреда. И вот они лежали с дырками в животах. Если бы ты видел их лица… Да что уж там! — добавил он с отвращением и отчаянием. — Я себя успокаиваю тем, что это не наша вина. Не мы хотели этой войны. Мы просто жертвы палачей, которые превратили нас в чудовищ.

Андреас залпом осушил свой бокал, затем поставил его с осторожностью, к которой не были приспособлены его руки, огрубевшие в сражениях.

— Я отказываюсь верить в коллективную виновность, — сказал он. — Я считаю, что все мы рождаемся свободными и равными в правах, по крайней мере, перед своей совестью. Выбор есть всегда, до последней секунды.

Ярослав не сводил с него глаз, и Андреас понял, что его друг надеялся услышать слова, которые принесли бы ему облегчение. К сожалению, Андреас не мог произнести такие слова.

— Взрослый человек должен действовать, как велит ему его душа и совесть. Но я допускаю, что людям свойственны опасные и жестокие заблуждения.

Его взгляд устремился в пустоту. Он вспомнил, что во время боев, под нескончаемыми бомбежками земля иногда начинала биться в конвульсиях, словно в мучительных родах.

— Я узнал, что в каждом из нас есть бездна. На грани безумия… Большую часть жизни мы даже не подозреваем о ней. Но однажды она приоткрывается и засасывает в себя человека, иногда целиком…

Ярослав тяжело опустился на стул рядом с Андреасом. Его плечи поникли, он выглядел измученным, побежденным. Он был похож на человека, который уже не знает, куда идти, и Андреас ощутил вспышку гнева по отношению к тому, кто открыл ему дверь своего дома. Как он мог казаться таким потерянным, тогда как у него было все: семья, дом, родина? Ему не нужно было бояться нужды, холода и завтрашнего дня, который пугал неизвестностью. Так почему же у него был такой потерянный вид?

— Знаешь, тебе придется отсюда уехать, — тихо произнес Ярослав. — Декреты Бенеша узаконили ваше выселение из страны. Это касается всех немцев и венгров.

Андреас плеснул себе терпкого вина, отдававшего лесным орехом и танином и легонько пощипывавшего горло. До войны в Чехословакии проживало около трех с половиной миллионов немцев, приблизительно семь миллионов чехов, два с половиной миллиона словаков и где-то семьсот тысяч венгров. Как можно изгнать миллионы людей? Женщины и дети, мужчины и старики… Мысль об этом вызывала головокружение.

— Чехов из глубинки наверняка не пришлось долго упрашивать, они с радостью заняли наше место, — с горькой усмешкой сказал Андреас. — Производство, развитое в Габлонце, какая нежданная удача, не так ли? Ведь на весь мир славились здешние украшения из бисера, имитации драгоценных камней, шлифованные гранаты, эмали, стеклянные запонки, шпильки для волос, браслеты, подвески для люстр… Не говоря уже о знаменитом хрустале, граненом и гравированном, в изготовлении которого принимал скромное участие и твой покорный слуга.

Он покачал головой с горестным видом.

— Похоже, нас здесь обирают до нитки. Запрещено вывозить все, что имеет хоть какое-то отношение к нашему ремеслу. Такое ощущение, что раздевают до трусов.

— Вы сами во всем виноваты! — вспылил Ярослав. — Даже ты был за Генлейна. Вспомни, как мы спорили ночи напролет!

— А, Генлейн… — Андреас вздохнул. — Многие упрекают нас, судетских немцев, в поддержке Конрада Генлейна в 1933 году. Но при этом забывают, что с немцами республики Чехословакия обращались как с гражданами второго сорта, если вообще не считали врагами государства. Ты прав, в то время я думал, что требования Конрада Генлейна обоснованы. Для нас, меньшинства, это был вопрос выживания.

— Ты думал, что он не нацист, поскольку он утверждал, что верит в свободу личности, в то время как нацизм не признает ее. Я давно тебя знаю, Андреас, и знаю тебя хорошо. Ты хочешь верить в то, что тебя одурачили, как и большинство немцев, — презрительно бросил он. — Однако вы должны были знать: если хочешь сесть за стол с дьяволом, запасись длинной ложкой.

Резким движением Ярослав раздавил сигарету в своей тарелке. Андреас едва сдержался, чтобы не схватить окурок и не сунуть его в карман. Его взгляд на несколько секунд затуманился.

— Я должен найти свою мать и Ханну, — произнес он глухо.

— Куда вы пойдете?

— Откуда я знаю? — раздраженно отозвался Андреас. — У нас не осталось никаких прав. Мы как пешки, которых переставляют с места на место, из одной страны в другую. Господа, сидящие за шахматной доской, все решат за нас.

— Самое главное — не попасть в Сибирь.

— Конечно, по сравнению с русскими лагерями все остальное покажется раем, — язвительно произнес Андреас. — Я попрошу совета у Престеля. Он всегда меня поддерживал.

Он с теплотой вспомнил о своем учителе с его накрахмаленными воротничками и бакенбардами а-ля Франц Иосиф. Внезапно он снова почувствовал себя юным учеником-стеклоделом, полным сомнений, которые мог развеять только мелодичный голос пожилого господина. Ему с отчаянной силой захотелось его увидеть.

— Его депортировали, — сказал Ярослав.

— Что? Но ему было больше восьмидесяти лет! Он за всю жизнь и мухи не обидел!

— Я знаю, но их не интересуют такие детали. Они депортируют даже женщин и детей, отправляют их работать в Советский Союз.

— Я плохо себе представляю, чем может быть полезен старик Престель на восстановлении руин Сталинграда, — горько пошутил Андреас.

Учтивый аристократ с живым взглядом часто принимал его у себя дома. Одна из стен его гостиной с мебелью из светлого дерева и мягкими стульями, отданная во власть художественного беспорядка, была украшена восхитительным гобеленом с изображением единорога. Но больше всего юного Андреаса поразили витрины. В них хранилась самая красивая коллекция Габлонца: старинные бокалы с ножкой из рубинового стекла, кубки из светлого стекла, покрытые расписной эмалью, граненые бокалы с двойными стенками, кубки с крышками, на которых были изображены сцены охоты, музыканты или игроки в карты. Там были также кубки с выгравированным гербом Престелей, которым было пожаловано дворянство германским императором Рудольфом II Габсбургским, королем Венгрии и Богемии в начале XVI века.

Андреас часами простаивал перед тем, что он считал главными экспонатами коллекции: двумя портретами предков графа Престеля, выполненными в 1840 году Домиником Биманом, самым талантливым гравером своего времени, портретистом, славящимся великолепной техникой гравировки и исключительно богатой творческой биографией. «У него есть лишь один недостаток, — сказал ему однажды Престель. — Он не уделяет должного внимания пропорциям. Следи за этим, Андреас, и однажды ты превзойдешь маэстро».