Евгений Чириков - Отчий дом. Семейная хроника

• Название: Отчий дом. Семейная хроника
• Автор: Евгений Чириков
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-902152-81-1

В хронике-эпопее писателя Русского зарубежья Евгения Николаевича Чирикова (1864–1932) представлена масштабная панорама предреволюционной России, показана борьба элит и революционных фанатиков за власть, приведшая страну к катастрофе. Распад государства всегда начинается с неблагополучия в семье — в отчем доме (этой миниатюрной модели государства), что писатель и показал на примере аристократов, князей Кудышевых.

В России книга публикуется впервые. Приведены уникальные архивные фотоматериалы.

---

— Как дела? — тихо спросил его Елевферий.

— Господь даже одной заблудшей овце, возвращенной в стадо, радуется на небеси, — тихо же ответил батюшка, отирая клетчатым платком пот с лица своего.

Тыркин посмотрел на часы:

— Ехать пора.

— Ничего, жары нет, по холодку-то лучше…

Все встали. Захватив шляпы, двинулись на двор. Павел Николаевич провожать гостей пошел.

— А что я попросить хочу… — начал отец Варсонофий, задерживая шаг. И Павлу Николаевичу пришла мысль — вероятно взаймы попросит. Оказалось не то. — Не продадите ли одного поросеночка из тех, что показывали нам давеча? Очень уж понравились породой своей. Почем вы их оцениваете?

— Полноте, батюшка! Да я вам подарю…

— Зачем же дарить? Нет, уж вы продайте!

Павел Николаевич подманил Ивана Кудряшёва:

— Возьми корзинку, набей сеном и пару поросят туда… В тарантас, для батюшки…

— Зачем двух-то? Господи! Напросился… Стыд-то какой…

— Боровка и самочку!

— Как вас благодарить? Слов не нахожу.

Кудряшёв приволок корзину с поросятами. Павел Николаевич принял благословение, попрощались, одарив друг друга всяческими благопожеланиями. Гости стали усаживаться.

Звякнули колокольчики. Покатился тарантас. Завизжали поросята.

Все: и гости, и ямщик, и лошади — уезжали довольными, сытыми и веселыми. Когда проехали плотину и стали подниматься на гору, ямщик спрыгнул с козел и, придерживаясь за край кузова, пошел рядом с тарантасом:

— Хороший господин, — говорил он, покачивая кнутовищем.

— Кто? — спросил Тыркин.

— Да он, барин никудышевский! Сколь раз ни случалось сюда бывать, завсегда напоят, накормят, лошадям овса дадут.

— Истинно добрый человек, — откликнулся отец Варсонофий.

Тыркин тоже откликнулся:

— Разное про него болтают, а я одно скажу: башковатый, мозги хорошо положены. Ну а нам без таких невозможно. Без них нас загрызут. Дельный да зубастый нам нужен, а то позабудут, что и город Алатырь на свете есть. Сколь годов примерно хлопочем, чтобы нам заместо прогимназии полную гимназию дали[193]? А ничего не выходит. А почему? Зубастый человек нужен, чтобы и зубами крепко за укус держался да и языком острым, где нужно, растравлял дело. А у нас? Не председатель, а видимость одна. Его и слушать не хотят, когда языком звонит. Все знают, что ничего умного сказать не может. Скучаешь только да ждешь, когда замолчит.

— Ну, не будем осуждать: у нашего лета значительные…

— Так иди на печь спать!

— Придет час, и мы состаримся…

— Состаримся, сами от дела отойдем…

Долго молчали. Потом ямщик обернулся и спросил:

— А что, сколько это будет миллионт целковых?

— А зачем тебе это знать понадобилось? — неприветливо спросил Тыркин.

— А слыхал я на дворе, быдта барин никудышенский миллионт в карты выиграл?

— Слышите звон, да не ведаете отколь он, — наставительно сказал отец Варсонофий.

Ямщик прыгнул на козлы, подобрал под себя кафтан и ударил по лошадям. Небеса хмурились. Из-под горизонта ползла дождевая туча. Вдалеке погромыхивала приближающаяся гроза…

III

Приближался срок освобождения Григория из тюрьмы, и отчий дом был в радостном волнении. Все было уже сделано: послано триста рублей в контору московских «Крестов»[194] для вручения выходящему на волю политическому арестанту, дворянину Симбирской губернии Григорию Николаевичу Кудышеву; послано письмо милому Гришеньке с бесчисленным количеством ласковых слов и поцелуев, с наказом дать телеграмму в Алатырь тете Маше о дне приезда в Симбирск, чтобы встретить блудного сына; за месяц вперед приготовлена на антресолях комната для Гришеньки, чтобы он непрестанно, и днем и ночью, был поближе к истосковавшейся матери. Комната отремонтирована, полы, дверь и окна покрашены заново, светло, бело, уютно, словно в девичьей спаленке. Каждый день Сашенька на стол свежие полевые цветы ставит. Мать заходит и подолгу в пустой комнате сидит, предчувствуя близость с любимым сынком. От радости поплакивает. Павел Николаевич все, что про «толстовщину» в журналах и газете прочитает, здесь же складывает, все надеется от этой ереси брата оттолкнуть.

Ждали все по-разному. Мать горячо, тревожно, без всяких рассуждений о прошлом и будущем блудного сына своего. Легко сказать: больше двух лет тревожной разлуки! Сколько дум передумано, сколько слез по ночам выплакано! Теперь все это прочь! Только радость скорого свидания! Скорей, скорей лети, время! Приходи, желанный час! А дни ползут, как тараканы. Так мучительно ожидание, когда нарочный от Маши с телеграммой приедет.

Елена Владимировна ждала радостно, но терпеливо и спокойно. Когда-то они с Григорием были большими друзьями, много откровенничали. Интересно, что за человек выйдет из Гриши после двухлетнего одиночного заключения. Вот женился бы на Сашеньке! Когда-то влюблен в нее был. Сколько таких браков между двоюродными братьями и сестрами бывает! Уехали бы куда-нибудь подальше, да и повенчались! Сашенька такая ласковая, такая застенчивая смиренница, у нее много общего с Гришей в характерах, вышла бы счастливая пара…

Сашенька тоже ждала. Первая любовь как в тумане плавала, образ повешенного любимого покрылся ореолом святости и отодвинулся, не рождает уже тревоги в крови, а лишь отвлеченное благоговение перед его «геройской жертвой». Никто и ничто не могло бы поколебать в Сашеньке такого восприятия гибели юноши Ульянова и тех неизвестных, что были с ним. Через эту жертву Сашенька смотрела и вообще на революционеров. Она плохо разбиралась в политических событиях, но сердцем чуяла, что это совсем «не злые изверги рода человеческого», а совсем напротив. Вот и Гриша, просидевший в одиночной тюрьме, пострадавший вместе с ними, окрасился в ее представлении в геройский цвет. Сашенька много наслушалась от Елены Владимировны и Анны Михайловны о Гришеньке, вспоминала его влюбленность в нее, и теперь ее тоже тревожило ожидание… Ах, сокрытая в деревенской глуши девушка всегда ждет, что зазвенят колокольчики, подъедет экипаж, ловко выпрыгнет из него некто красивый и статный и… они полюбят друг друга. А ведь на сей раз это не пустая фантазия, и действительно скоро подъедет тарантас с тем, кто влюблен в девушку. Как же не вздрагивать и не замирать сердцу перед близкой грядущей неизвестностью?

Шумно ждали ребята, Петя и Наташа. Мечтали как о друге, с которым будут жить душа в душу. Оба помнили одно только: с дядей Гришей всегда было интересно.

В ожидании Павла Николаевича, помимо родственных чувств, были и практические соображения. Он решил принять предложение баллотироваться в председатели алатырской земской управы. Мать этого еще не знает, но Елена Владимировна посвящена в тайну и согласна. И теперь Павел Николаевич надеется, что Григорий до некоторой степени заменит его и поможет матери в хозяйстве. А то мыкаться в разъездах между Алатырем и Никудышевкой, разрываясь надвое, тяжело и непродуктивно.

И вот однажды ночью к воротам подъехал нарочный от тети Маши и поднял на ноги весь барский дом. Запрыгали в окнах огни, забегали полураздетые обитатели. Телеграмма:

Надеюсь быть Симбирске пятнадцатого мая. Целую всех.

Григорий.

Буйный взрыв торжествующей радости! Закрутила, как вихрь, эта радость старый дом, видавший много уже и радостей и печалей. Но такой радости, пожалуй что, и не видал еще он. Мать разрыдалась до обморока. За фельдшером в Замураевку послали. Сашенька, бегая по лестнице, ногу вывихнула. Елена Владимировна нарочному три рубля подарила. Так и не ложились больше: проголодались все вдруг и затеяли второй ужин на рассвете. На все лады обсуждали, что и как теперь будет и что надо сделать.

— Я сама поеду Гришеньку встретить в Симбирск! — заявила Анна Михайловна.

— Когда пятнадцатое? Сегодня какое число?

— Боже! Да пятнадцатое через три дня!

— Может быть, Гриша уже едет…

— Лена! Дай-ка наливочки! Выпить захотелось…

Шумом и криками разбудили ребят. Вышла неожиданность, встреченная взрывом хохота: Петя с Наташей, прикрывшись одеялами, сбежали вниз и предстали в столовой с вопросительными личиками:

— Дядя Гриша приехал?

Усадили и ребят за стол. Словом, весь установленный порядок в доме кувырком полетел. Впрочем, даже бабушка не сердилась на это: день и ночь — необыкновенные, исключительные. На все прочее можно рукой махнуть…

На другой день Анна Михайловна уже собиралась к отъезду. Лучше приехать раньше, чем опоздать. Не догадались условиться, как встретиться в Симбирске. Придется все пароходы из Нижнего встречать. И пропустить можно. Пройдет в толпе пассажиров и затеряется. Одна не справишься. Пусть поедет с ней Сашенька. Сашенька в восторге, а ребята хнычут: