Владимир Романовский - Цена человека

• Название: Цена человека
• Автор: Владимир Романовский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Вот и правильно, Левушка. А ещё мы хотели с тобой отметить на карте все места, где путешествовали.

- Обязательно, дорогой мой Миклухо-Маклай, - он обнял её за плечи.

Однако забот на новой кафедре хватало. В Москве Лев Евгеньевич стал бывать меньше, и встречаться мы стали все реже. Одна из таких встреч произошла весной 1992 года. Он участвовал в симпозиуме по экономике в здравоохранении и перед отъездом заглянул ко мне.

- ...Вот сейчас чем надо заниматься - экономикой, - говорил он, расхаживая по кабинету. - Возьми, например, острую почечную недостаточность. Чисто экономическая проблема. Тысячи молодых людей гибнут ежегодно только потому, что не хватает "искусственных почек", не обеспечивает промышленность. Вовремя подключи "искусственную почку", и человек спасен. Экономикой здравоохранения у нас по-настоящему только начинают заниматься... Кстати, ты обязательно включи такой раздел в диссертацию. Для докторской сейчас это просто необходимо.

- Лев Евгеньевич, я её бросил, - сказал я и подсел к компьютеру.

- Что бросил?

- Диссертацию. Надоела.

- Ну, знаешь... И чем же ты занимаешься?

- Пишу книгу.

- Тогда включи этот раздел в книгу, ещё лучше, я помогу.

- Лев Евгеньевич, это не научная книга, а роман.

- Так, так... - он посмотрел на меня изучающим взглядом, как на больного:

- Повороты у тебя... А посмотреть можно?

- Об этом я и хотел вас попросить... Посоветоваться, - я вызвал текст на экран и уступил ему место. - А пока вы почитаете, я сбегаю в магазин, куплю что-нибудь на ужин.

Когда я вернулся. Лев Евгеньевич все ещё сидел перед экраном и постукивал по клавиатуре. Наконец, он повернулся и снял очки. В комнате повисла тишина.

- Ну, ты и подпольщик. И молчал.

- Редко видимся. Кроме того, боялся. Так что мне делать - дописывать диссертацию или эту книгу?

- А если скажу - диссертацию? Неужели послушаешься? Изменщик... Ладно, не буду. Пиши свою книгу, мне понравилось. Считай, что я тебя благословил. Может быть, когда-нибудь напишешь и о нас. Только без ядовитости, есть у тебя этот грешок - любишь покритиковать... А вообще, это эксперимент над собой - начинать в твоем возрасте. Впрочем, разве вся наша жизнь - не эксперимент? Обещай, когда будешь в Питере, зайти ко мне на новую кафедру. Покажу, какой она стала, познакомлю с интереснейшими людьми, - он задумался на мгновенье и продолжал. - А вообще, мне самому иногда страшно хочется бросить все и засесть за книгу, за воспоминания. Но все некогда. Десятки людей, представляешь? И, если честно - приятно видеть плоды своих трудов, волей-неволей думаешь: нет, время потрачено не зря, оно уходит на нужное дело. Но... оно уходит и уходит, к сожалению.

Мы просидели допоздна, потом отправились на вокзал. По дороге завернули на междугородний телефон, он поговорил с Кларой Ивановной, узнал новости о внуках, передал от неё привет, а потом сказал: - Топай-ка домой, я доберусь один, здесь рядом, а для тебя - лишний крюк...

Как я не сопротивлялся, пришлось уступить. ...Вспоминая, не могу отделаться от мысли, что было в той нашей встрече что-то мистическое: судьба словно знала, что когда-нибудь я захочу написать о нем книгу, и именно потому устроила нам тот разговор. Ведь ему самому времени на воспоминания так и не хватило.

На новой кафедре мне удалось побывать в декабре 1992 года. Лев Евгеньевич был оживлен, делился планами, водил меня по коридорам, увешанных стендами, в компьютерном классе показал программу, обслуживающую биржу медработников. Мы уединились в его кабинете, и он достал пачку фотографий слушателей - выпускников его цикла.

- Люди со всех концов России, представляешь? Общаться с ними необыкновенно интересно. Работяги. Искренний народ, болеют за дело. Мне теперь кажется, что у нас две страны: одна - в Москве и Петербурге, погрязшая в склоках и карманных интересах, и вторая - вся остальная Россия, терпеливая и работящая. С некоторыми регионами мы договорились провести исследование продолжительности жизни и здоровья населения... Кто сейчас это изучает... Да никто. Кого оно теперь по-настоящему волнует? Но работа большая, и вся надежда - на компьютеры. Он поднялся, подошел к компьютерному столику и положил руку на клавиатуру: - Можешь себе представить, я до сих пор удивляюсь, когда смотрю на компьютер. Я все понимаю, как он работает, как запоминает и хранит данные, но не могу отделаться от ощущения, что все это - из области невероятного. Что-то в нем есть загадочное, фантастическое, какая-то магия. Тебе не кажется? - он улыбнулся.

...Таким он и остался в моей памяти: веселым, остроумным, полным энергии и замыслов, с густой седой шевелюрой и молодыми глазами. Пусть таким он запомнится и вам, дорогой читатель.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В конце апреля 1994 года, через день после похорон Льва Евгеньевича, я возвращался в Москву. "Красная стрела" неслась вперед, сотрясая гулом и грохотом дачные поселки. За окном проносились перелески и поля, мосты и речки, делянки с недостроенными домиками, тонкая, как дым, зеленая кисея деревьев. Над горизонтом вставало молчаливое красное солнце. Я вспомнил один разговор с ним, тоже в поезде.

- Знаешь, что такое цена человека? - внезапно, на фоне молчания спросил тогда Лев Евгеньевич. Он любил задавать неожиданные вопросы. От удивления я только неопределенно повел плечами, но потом нашелся:

- Размер валютного счета.

- Мир держится на труде, дорогой мой, и на совести, - он покачал головой. - Поэтому цена человека - это количество законченных дел за единицу времени. Ну, например за год. Или за месяц. Трудно выполнить все, но надо стремиться к этому. Хотя бы главное в жизни надо сделать. Нужно уметь выделять его среди текучки. А для этого надо постоянно думать. Везде - в поездах, на совещаниях, в очередях. Надо жить интенсивнее, вот в чем дело.

Он так и жил. В его личном телефонном справочнике - более полутысячи телефонных номеров с фамилиями, именами и отчествами людей, с которыми он часто общался, против многих - даты рождений. С одними его связывали дружеские отношения, с другими - работа, кому-то он помогал, кто-то помогал ему. Идеалист, романтик, подвижник, постоянно нацеленный на поиск новых путей, он увлекал за собой других, возникала тропа, и постепенно с годами она превращалась в доступную для всех дорогу. Но при всей своей внешней благополучности его судьба заключала в себе извечную человеческую драму: водоворот дел поглотил отпущенное ему время, не дав утолить духовный, исповедальный голод. "Цена войны", единственная книга, отразившая направленность его души, его доброту и светлое мировосприятие, была исполосована цензурой. Задуманные им работы "Мир и войны", "Жизнь и время" были едва начаты. Опыт личной жизни, итоги размышлений он унес с собой. Он всегда был полон сил и энергии, и оптимистическое ощущение бесконечности земного пути обмануло его.

Под стук вагонных колес вспомнились стихи, написанные приятелем Льва Евгеньевича - Артуром Артуровичем Келлером (с ним читатель уже встречался выше, в 7 главе):

Мы уходим, они остаются

- Книги, песни, стихи и дела,

Как узор на фарфоровом блюдце,

Перед тем, как упасть со стола.

Но и эти осколки когда-то

Может быть, наш потомок найдет,

Как в раскопках в долине Евфрата.

Расшифрует, прочтет и поймет.

И тогда мне вдруг с необыкновенной отчетливостью стало ясно, что я должен, просто обязан рассказать о Льве Евгеньевиче, должен написать о его в общем-то простой, но в то же время и необыкновенной жизни - такой большой и такой короткой, если вдуматься. Расшифровать, понять её и объяснить. Для себя, для тех, кто его знал, и для тех, кто о нем никогда не слышал... В памяти возникали наши встречи, его мягкий говор... Так родилась эта книга. Может быть она, пусть в малой степени, восполнит то, чего не удалось сделать Льву Евгеньевичу, и хотя бы частично отразит его жизнь и его время.

Санкт-Петербург - Москва