Евгения Фёдорова - И время ответит…

• Название: И время ответит…
• Автор: Евгения Фёдорова
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Вообще, он был отличным врачом — микробиологом. Он заведовал нашей клинической лабораторией, для которой подобрал и обучил отличных лаборантов, и вообще, лаборатория была такой, какой не часто могла похвастаться хорошая районная поликлиника. И директор больницы, доктор Неймарк, умудрялся доставать необходимое оборудование и всё, что нужно для лаборатории. Он, не без основания, мог гордиться лабораторией и хвалиться ею перед центральным начальством. И конечно, доктором Околовым тоже!

Мы все тоже отдавали ему должное, однако из-за его пунктуальности и дотошности, не было человека, который, хотя и добродушно, не подтрунивал бы над д-ром Околовым.

Как и все врачи, он бывал дежурным по больнице в свою очередь. Его дежурство — самое добросовестное изо всех — сулило досаду и раздражение не только нам, сёстрам, но и больным. — Ах, опять дежурит этот доктор Околов! — с досадой говорили они.

Во время дежурства д-р Околов никогда не спал, хотя в комнате дежурного врача стояла кровать, и, конечно, все другие врачи преспокойно спали после того, как был сделан ночной обход. Все были совершенно спокойны, что в случае надобности за ними тотчас пришлют.

Но д-р Околов не спал. Он методически, и не раз за ночь, обходил все отделения, все палаты, непременно щупал пульс у каждого больного, хотя ходил на цыпочках, затаив дыхание, надеясь не потревожить сон больного. А если уж больной не спал, то непременно шепотом справлялся, как тот себя чувствует?.. Кончалось тем, что после его обхода ходячие больные начинали ворча слоняться по коридору, тяжелые — кашлять, звать сестру, беспокойно вертеться и просить снотворного. Как бы ни уверяли Феликса Станиславовича, что в этой палате всё спокойно, и все хорошо спят, он всё равно должен был убедиться сам, и перебудить всех больных!

Ах, этот доктор Околов! Был он далеко уже не первой молодости, и все как-то думали, что кроме медицины, он ничем не интересуется. И вдруг, оказалось — интересуется!

Это он сыграл отца в «Предложении». Он рассказал мне по секрету, что пишет какие-то фантастические рассказы, и даже прочёл один мне, потому что знал, что я «причастна» к литературе. Рассказ был неудачный, и я его не запомнила. Но, оказалось, что и чувство юмора не чуждо этому серьёзному доктору.

У нас в больнице не было клея. И бумажки с фамилиями больных на приготовленные для отправки в лабораторию банки с мочой и прочим мы приклеивали мылом, которого тоже было мало. Бумажки слетали, получалась путаница и неприятности.

И вот, однажды, я нахожу на столике в дежурке — настоящий пузырёчек с клеем (не знаю уж, из чего изготовленным!). К пузырёчку прикреплена изящная сигнатурка — такая, какие бывали когда-то в аптеках во времена моего детства. Вместо рецепта на сигнатурке каллиграфическим почерком было выведено:

«Дежурной сестре:

Мы не будем так, как было,
Этикетки клеить мылом.
Горьких слез, прошу, не лей,
— Вот тебе отличный клей!

P. S. Смазывать экономно!»

Вот вам и доктор Околов! Все хохотали и уверяли, что он ко мне неравнодушен.

…Милый, милый доктор Околов! Вряд ли когда-нибудь вы прочтете эти строки — это почти невероятно. Ведь мне уже за 70, а вам-то?.. Но, если бы вдруг прочли… Разве вы не простите нас за наши глупые шутки и подтрунивание над вами?.. Ведь всё это было так давно… Так далеко, что уже и не смешно… (как сказал поэт). Ведь вы чувствовали, что мы относились к вам всегда очень хорошо, и всегда понимали, что вы — прекрасный врач, и все наши шутки были беззлобными и добродушными… Ведь невозможно же жить без улыбки… Даже в лагере, Даже в больнице.

Простите нас, доктор Околов, Феликс Станиславович!

Освобождение невсерьёз

…Прошел год сорок третий, когда кончался мой официальный «срок»; прошло лето сорок четвёртого.

Война уже шла за пределами страны. С запада наступали высадившееся в Нормандии союзники… Война, по-видимому, близилась к концу. У нас в больнице ходили слухи, что где-то уже начали выпускать тех, у кого уже давно закончились сроки.

И вот, два человека из наших пересидевших были вызваны и увезены в Соликамск. На освобождение, или на этап — никто не знал. Но все ждали — вот-вот начнут отпускать!

…Осенью, в сентябре и мне было велено собираться «с вещами». Куда?.. — Неизвестно.

Сборы и прощание с друзьями были недолгими — всё же это был лагерь — один из островов гигантского ГУЛАГа, и на прощания здесь время не отводят…

Меня посадили в грузовик, вместе с несколькими другими заключёнными из рабочей зоны и повезли в Соликамск.

Было немного грустно, немного нервозно…

Прощай, прощай, Мошево!..

Прощай, Катеринушка!..

Прощайте, милые друзья!..

…И вот я снова в Соликамской пересылке — той самой, из которой осенью 41-го года уходил пешком наш немногочисленный этап на лесоповальный лагпункт под названием «командировка 42».

Сижу я в пересылке и день, и два, и три, и ничего не известно зачем и почему? И куда меня денут дальше…

Лагерные «параши» бушуют в пересылке, как море в штормовую погоду: — Освобождают — не освобождают… — Отправляют в ссылку… — Готовят этап… (куда?)

Но я уже говорила, что пути НКВД неисповедимы, и разуму простых смертных недоступны. К этому надо добавить: фантазия их — беспредельна…

Наконец меня вызывают в контору — «с вещами!».

…Это оказалось ни этапом, ни ссылкой, ни освобождением — чем-то «вроде» и того, и другого, и третьего.

В конторе пересылки мне, вместо документа или хотя бы какой-то справки, как давали в начале войны освобождаемым уркаганам, вручили… бумажку с адресом места, куда я должна одна, самостоятельно отправиться! На бумажке стояло: Бондюжский район, Тимшер, Больница трудармейцев.

До Бондюга надо было ехать по Каме на маленьком пароходике вроде речного трамвайчика.

Не помню точно, сколько, но в конторе мне выдали несколько рублей, которых должно было хватить на проезд до места назначения.

Когда за мной прибыл конвоир, а может быть и просто служащий, так как он был без винтовки, чтобы выпроводить меня из тюрьмы, мне протянули ещё одну, сложенную вчетверо и защеплённую скрепкой бумажку. Я развернула её и в первый момент не поняла от кого была эта записка, но взглянув на подпись сразу вспомнила: ведь здесь в Соликамске живёт Миша Красный, тот самый инженер, с которым я сидела на Медвежьегорской пересылке почти семь лет назад, и за дружбу с которым мы получили по трое суток изолятора.

Он каким-то образом узнал, что я в пересылке, и оставил для меня в конторе записку с адресом своей работы — а работал он здесь, в Управлении Сольлага — был уже вольнонаёмным, «оставленным» работать в системе, каким-то инженером — специалистом по лесу. Он приписал, что если меня освободят, чтобы я обязательно разыскала его…

У меня было куда идти!..

…В первый раз за девять лет, если не считать прогулок по Медвежке, когда я была «крепостной актрисой» ГУЛАГовского театра, я вышла за ворота пересылки одна, без конвоя. Так странно — сзади нет стрелка с винтовкой…

Итак, я без единого документа в кармане, и всё же на воле!.. НА ВОЛЕ!! Свободно иду куда хочу. Могу зайти в любой магазин… в столовую… Куда же?.. Ах, да! Конечно к Мише!

…Помню, это был чудесный, тёплый, солнечный, ещё совсем летний день. Солнце, тепло и голубое небо — вот что запомнилось от этого первого вольного дня!..

…Помню, как мы обедали с Мишей в ИТРовской столовке для вольнонаёмных, за отдельным столиком, ели какой-то суп, мясное рагу и компот на третье… Как я ночевала у него на раскладушке.

На следующий день — это было воскресенье, мы поехали с ним за город копать его картошку — тогда все получали маленькие участки и сажали картошку.

…Какое было синее небо над этим картофельным полем, и как пели какие-то птицы… (или это моё воображение? А может быть, это действительно дрозды уже готовились к осеннему отлёту?)…

Я лежала в траве на меже и смотрела в синее небо…

Хорошо быть свободной!..

Так окончилась моя девятилетняя эпопея жизни на островах ГУЛАГа — Главного Управления Лагерей НКВД (Ныне МВД).

Но… свобода, как оказалось, была отпущена мне ненадолго… И если время позволит, я расскажу о дальнейших перипетиях моей судьбы в следующей и последней последней книге трилогии.

Конец книги второй.

Книга третья «На вечное поселение»

От издателя

В третью книгу трилогии входят воспоминания моей матери о жизни в изгнании, — в таёжном лагпункте Тимшер и в Боровске под Соликамском; о её вторичном аресте в 1949 году; о перевозке ссыльных тюремными этапами в Сибирь; о жизни в местах, куда она была отправлена на вечное поселение — в посёлке Ярцево (около тысячи километров вниз по Енисею от Красноярска); в городе Енисейске, где мама провела последние годы её ссылки; немного о годах жизни в Москве после реабилитации, а также о встрече с другом по лагерю, — ныне известным русским художником — египтологом М. М. Потаповым (только недавно, в 2009 году — в возрасте 103-х лет — ушедшем «в мир иной».), о его глубокой убеждённости в его прошлой жизни при дворе египетского фараона Эхнатона и о его удивительной судьбе в нынешней жизни.