Татьяна Назарова - Первые шаги

• Название: Первые шаги
• Автор: Татьяна Назарова
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

---

Вместе с Катей долго пересматривала платья девушек, подарки барыни…

— Спаси Христос доброму человеку, — говорила радостно Прасковья. — Одела моих невест.

От куска ситца она оторвала десять аршин и, зарумянившись, подала Потаповой.

— Прими от нас, Катерина Максимовна! Чуть не год стесняли тебя…

Потапова долго отнекивалась, а потом взяла — и себе платье и сынкам по рубашке будет.

Ребятишки вместе с Машей крутились тут же и сосали сахар — Таня по куску дала.

Накануне выезда Федор у Мезина встретился с Антонычем. Разговор шел о работе на месте.

— Если кто от нас приедет к вам и зайдет к тебе, он первым словом скажет: «Степаныча не забыл?» А ты ответишь: «Как же, помню». Не забудешь, Палыч?

— Еще бы не помнить! — ответил Федор, благодарно взглянув на Мезина.

Тот ухмыльнулся в густую бороду.

— Мы, паря, навек сдружились, — сказал он Федулову.

— Не забудь, Палыч, как узнаешь свое село, напиши нам адрес. Пиши Степанычу. Можешь и новости сообщать, только с умом…

— Напишу, Михаил Антонович, незамедлительно напишу…

Прощаясь, все трое по русскому обычаю троекратно поцеловались.

* * *

— Ну, трогай, братцы! С богом! — громко крикнул Федор, подходя к своим подводам.

Прасковья сидела на передней, а девчата шли в толпе молодежи. Передовым ехал Егорушка, ходок, оставленный Мурашевым за поводыря. Ему с помощью рабочих депо купили крепкую киргизскую лошаденку, подправили телегу, и он радостным тенорком откликнулся Карпову:

— Поехали! Но, карий!

На возу сидели трое ребятишек Егора. Жена его Акулина, крепкая, ядреная баба («Опять на сносях», — говорили про нее переселенки), легко ступая, шла рядом с возом. «Победовали зиму не дай бог как, а сейчас едем, как люди. Спаси Христос Палычу, кабы не он, кто б про нас и узнал из тех рабочих!» — думала она с благодарностью. Ей вспомнилась зима, их отчаяние, когда пришлось лошаденку за хлеб отдать…

Егор рядом с женой выглядел старым, хотя они и были однолетки. Крутой лоб его был изрезан глубокими морщинами, на узком подбородке клинышком торчала бороденка; он по-стариковски горбился.

За передними возами далеко растянулась лента подвод. Ехали не только родионовцы. В обозе были и беспоповцы, православные… Все они охотно признавали старшинство Карпова.

За дорогу все сдружились. Религиозных распрей не было. Их с самого начала прекратил Федор.

— Вот что, мужики! — услышав спор, молвил он, присаживаясь к спорщикам. — По мне — богу всякая молитва приятна, лишь бы от сердца шла. А споры да свары за веру только бога гневят. — И пересказал им рассказ Толстого о трех рыбаках, как жили они на острове и, не зная молитв, молились своими словами.

— Ишь ты! Сам митрополит перед ними на колени стал! — покачивая кудлатой головой, произнес с удивлением старик беспоповец.

— Еще б не стать, коль они по воде, яко посуху, шли за пароходом! — отозвался мирно спорщик из староверов.

— Вот-те и «трое вас, трое нас»… — задумчиво протянул чей-то женский голос.

— Братья-то мы все здесь, перво-наперво, по нужде, — снова заговорил Карпов, пользуясь тишиной. — Нужда равно всех одолела. Кабы друг другу труженики не помогали, так немногие бы из Петропавловска выехали…

Послышались вздохи согласия.

— Где бы уж там выехать! — откликнулось несколько голосов.

— Когда вам приходили рабочие помогать, они ведь не спрашивали вас, как вы молитесь? — продолжал Федор. — Давайте уж и мы помощь друг другу оказывать, не касаясь чужой веры. А свою хвалить будто и неловко, я так считаю. Бог ведь возлюбил скромность, да и то не забывайте, что купцы вон на базаре выхваляют только плохой товар!

Мужики загрохотали. Засмеялись и молодые бабы. Старики хмурились, но молчали. Он ведь, Федор-то, грамотей, и не такое скажет. Лучше не вязаться.

Больше религиозных споров не возобновляли. Обоз потихоньку двигался вперед. Шли по пятнадцать — двадцать верст за день. Нынче сеять все равно не удастся, а построиться успеют. Чего зря скотину и себя выматывать!

А кругом-то благодать какая — любо-дорого посмотреть! С весны по степи трава поднялась, будто зубчики на бердах, густа. «Сильна матушка-землица», — говорили мужики, любуясь сочной зеленью. Бабы, присев у дороги, гладили ладошками мягкий бархат травы; глаза светлели от радости, забывались голодные зимы, чудились наливные нивы, белый хлеб вдосталь, хорошая жизнь…

Девчата, не жалея ног, бегали в стороны от дороги, рвали цветы для венков. Так и шли украшенные, будто невесты перед венчанием. Сначала на светлых и темных волосах, словно нимбы святых, золотом сияли одуванчики, потом ярко закраснели венки из тюльпанов, а началось лето — и синие, алые, белые, лиловые, желтенькие и сиреневые цветы радугой обвивали девичьи головки. Щедра степь на яркие краски!

— А духовитые какие цветы-то! — восхищались молодые бабы, не без зависти поглядывая на девчат. — Как только у них головы не заболят! Все Аксютка зачинщица. Она первая венок сплела…

Не одним девчатам в цветы рядиться хотелось, да замужним платок косоньки навек закрыл, не скинешь его да на воз не бросишь. Осудят все простоволосую.

Дни стояли ясные, теплые. Солнце с восхода до заката плыло, как лебедь, по неоглядным небесам.

Как по морю, морю синему,
Плыла лебедь с лебедятами,—

звонко затягивала Аксюта, любуясь на перистые, легкие облачка.

За ней подхватывали другие, и песня плавно неслась по простору степи.

Становились засветло. Хозяйки готовили ужин, лошади тут же, у дороги, паслись на сочной зеленой траве. Молодежь водила хороводы.

— Ишь беса тешат! — заворчали было староверки.

Но Федор смирил их.

— В святом писании сказано: «Уныние пристойно бесу», — поучительно заговорил он, останавливаясь возле баб. — Пошто веселье отроков и отроковиц, приличествующее ангелам, хулите? Грешно пустые слова говорить!

Старухи смолкли, а молодые бабы заулыбались. Что значит грамотный человек, всегда правильное слово про запас у него есть!..

Как-то на привале Федор подозвал Аксюту и дал ей книжку с рассказами Толстого — подарок Мезина.

— Читай, дочка, чтобы грамоту не забыть, — сказал он ласково.

— Очень ей нужно ее помнить! — сердито буркнула Прасковья. — Не девичье это дело!

— А ты, мать, помалкивай. «Ученье — свет, а неученье — тьма», — умные люди говорят. Что ж, век женщинам во тьме ходить?

Прасковья, поворчав что-то себе под нос, ушла к крайнему возу. «Может, оно и так, да из-за этой грамоты Окся совсем от рук отбилась. И поет и пляшет. Говорит-то не по-деревенски, креститься станет — и не поймешь, как, вовсе мирской стала, а отец будто ослеп, слова не скажет», — думала она.

С этих пор Аксюта на остановках каждую свободную минуту читала, пока свет был, и только как стемнеет совсем, шла к хороводу… А мать, если отца поблизости не было, старалась найти ей какое-нибудь дело, чтобы оторвать от книги.

К Акмолинску подъехали в конце июля. Как и первый, обоз остановился на выгоне. С утра Карпов с Егором Лаптевым пошли в город искать переселенческое управление. Когда наконец разыскали, было за полдень. Начальник и их встретил молчанием.

— Здравствуйте, ваше благородие! — громко сказал Федор, не дожидаясь, когда тот взглянет на них.

Твердый, внушительный тон приветствия заставил начальника невольно поднять голову. Задержав взгляд на представительной фигуре Карпова, он перевел глаза на Егора и усмехнулся: рядом с Федором Егор выглядел преждевременно состарившимся подростком.

— Осенью проезжал здесь обоз наших переселенцев, родионовских, — заговорил Федор.

Начальник сразу перебил его. Как же, помнит! Мурашев Петр Андреевич к нему и после заезжал, поминал и о них. Для новоселов и земля отведена в Родионовке — так переселенцы назвали свое село — на пятьдесят семей; до него меньше ста верст, проехать город — и прямая дорога мимо белого кладбища… Говорил он оживленно и довольно приветливо.

Федор обрадовался и тому, что деревня близко и что Мурашев не забыл односельчан, даже с запасом прирезал на них землю. Не нужно и просить о наделах — едет как раз пятьдесят семей.

Выслушав внимательно начальника, он поклонился ему и со словами: «Спасибо, ваше благородие, обрадовали нас», — повернул к дверям. Егор молча пошел за ним.

— Какой! — неопределенно протянул начальник, когда за Федором захлопнулась дверь.

Высокий, красивый мужик вызвал у него странное, смутное беспокойство.

Глава шестая

1

Низкие холмики рассекают ровную степь, покрытую колючим караганником. Беспощадно палящее солнце выжгло за лето траву на открытых полянах, и сейчас они выделяются красно-бурыми пятнами. Низкорослые, разномастные коровенки бродят между кустами караганника, щиплют вялую травку, оставляя клочки шерсти на колючках.