Владимир Файнберг - Patrida

• Название: Patrida
• Автор: Владимир Файнберг
• Издательство: Яхтсмен
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86071-019-4

---

— Лючия, неужели вы коммунистка?

— Да. Была такой. Но ушла из итальянской компартии, когда прочитала Солженицына, когда у вас все это открыли, ушла со многими тысячами… Философ Сенека сказал: «Когда не знаешь, куда плыть, любой ветер не будет попутный». Мир потерял вектор. Это всемирная катастрофа. Вы виноваты! Теперь угадал, отчего знаю русский?

Стало слышно, наверху звонит телефон. Артур поднял взгляд на Лючию.

— Пусть звонят, поздравляют. Это или Филипп, или Италия. Не с чем поздравлять… Поставила на автоответчик, запишет. Телефон смолк. Тут же зазвонил снова.

— Безумная, мучаю тебя, прости. Голодный, — она принялась перекладывать ему на тарелку закуски. — Читала до конца твою книгу, поздно проснулась, тебя нет. Думала — вчера конфликт, ушёл совсем. Смотрю: сумка в твоей комнате, в секретере — что пишешь. Села, прочитала. Ешь. Пер фаворе, пожалуйста! — Лючия снова откинулась на спинку стула. — Сегодня много думала, потом искала тебя, была в доме Манолиса — закрыто. И тогда решила: если найду, если вернешься… Решила тебе в подарок…

— Чудесные снасти! Спасибо, Лючия. И рубаха. И брюки.

— Нет, не это, — вдруг нога её, одетая в тончайший чулок, поднялась из длинного разреза платья, медленно легла ему на колени. — Тебе нравится? Правда?

Артур окаменел.

— Не бойся меня. Всегда буду тебе мама. Но ты хочешь все. Я не церковный моралист. Решил: пусть тебе будет все хорошо.

— Лючия, что ты делаешь?

— Если б могла взять в себя всего, спрятать от горя, fezzoro[86]… — Протянутой рукой пригнула к приподнявшемуся навстречу колену.

Артур схватил её руку, с силой отвёл.

— Лючия, с тех пор, как умерла жена, я ни с кем. Понимаешь? Видимо, всё заржавело во мне, отмирает.

— Нет. Нет, бедный бамбино…

Артур почувствовал, что находится в поле защиты, в поле такой доброты и ласки, какого не знал никогда, ни с кем.

Её глаза доверчиво мерцали при свете догорающих свечей. Лючия обняла, прижала к груди. Он поцеловал белеющее в полумраке плечо.

— Не мы на острове, мы — остров, — прошептала Лючия, угадывая его состояние. — Бамбино, ты дома, пришёл в свой дом, к своей матери.

Она схватила его за руку, повлекла из гостиной на лестницу, наверх.

— Видишь, все с тобой хорошо, — задыхаясь, шепнула она в спальне. — Сниму сейчас это… Жди, подожди.

Почувствовал как рука её погладила по голове, прижала к шее.

— Temeramete[87], — шептала она. — Temeramete, — стиснула руками и ногами, крикнула: — Piu forte![88]

— Милая, что ты говоришь? — спросил Артур, наконец, откинувшись на спину. Лючия с трудом поднялась. Молча накинула на плечи плед, вышла.

… Глаза Артура постепенно привыкли к темноте. В смутных очертаниях спальни на стене проступила какая‑то картина.

РОССИЯ

Там, за окном купе,
исчерченным дождём,
берёзовый колок,
размётанный стожок,
пасутся кони.
А стрелочник продрог,
и свёрнутый флажок
глядит вдогоню.
На склон холма,
берёзками поросший,
легла пороша.
И у подножья
вновь пасётся лошадь.
Охранник на посту.
И поезд на мосту
вдруг медлит ход.
Дождь ледяной стекло
колосьями сечёт.
Внизу оцепененье ледостава —
река не встала.
Граница впереди.
… И странная тоска
вонзает жало.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Ты спишь? — спросила Лючия, возвращаясь в темноту спальни.

Не обнаружив Артура, она прошла к застеклённой террасе и увидела, что он стоит у порога раскрытой двери. Смотрит на звёзды.

— Большая Медведица, — сказал Артур. — Орион, Плеяды… Остальное — незнакомое. Чужое небо. Небо Гомера.

Стало слышно, как внизу шуршат волны, накатываясь на мыс. Вдали, у неразличимого морского горизонта показались огни.

— Видишь? Это рыбаки?

— Нет. Корабль из Салоник на Крит. Это значит почти три часа ночи. Разве тебе не холодно? — Лючия распахнула пеньюар, натянула его края и на Артура, крепко прижалась. — Тебе хорошо?

Отдалённый крик петуха достиг ушей Артура. И он вспомнил: «Прежде чем пропоёт петух, ты отречёшься от Меня».

— Тебе хорошо? — переспросила Лючия. — Там, на постели было хорошо? Наверное, думаешь, я путана? Нет, молчи. Сейчас одна буду говорить. Утром твёрдо решила: нельзя тебя мучить. Ты не Тристан, я не Изольда. Раньше потому была сердитая, ударила, что не узнал во мне маму. Только женщину. Но это другое, это, как сказать? Пошло? Правильно?

Артур хотел ответить, но она ладонью закрыла ему рот.

— Молчи. Одна говорю. Что в постели было и будет — не главное. Чувствую: я старше тебя. Чувствую: не можешь понять. Tezzoro, пойми! Если поймёшь, если станешь сразу мой fanciullo, дитя, пусть и любовник, если поймешь… Я — твоя, как только захочешь, все эти звезды — твои.

Артур развернулся к ней.

— У тебя никогда не было ребёнка? Да?

— Не было. Только не значит. Не понимаешь, никак. — В глазах её стояли слезы. — Не понял. Не про то подумал.

Артур поцеловал оба её глаза. Лючия стояла перед ним в распахнутом пеньюаре, под которым белела ночная сорочка.

— Знаешь, Лючия, может быть, ты имеешь в виду то, о чём я подумал, когда были в гостиной: унизительно мало даёт природа мужчине и женщине, чтоб выразить любовь друг к другу… Человек в отличие от всех существ способен понимать мир и себя, но выражает любовь в конце концов так же, как звери.

— Да! Это близко, что хотела сказать. Почти. Только — не унизительно. Когда любишь — унизительно? Разве?

Артур крепко обнял её, притянул к себе.

— Нет! — Лючия изогнулась назад. — Тебе надо спать. Отпусти меня, per favore.

Но в тот момент, когда он стал разжимать объятия, сама приникла, шепнула:

— Все опять хочет тебя, fanciullo…

…Оба лежали без сил. Лючия нашарила его ладонь, положила себе под левую грудь. Сердце её колотилось так, что ладонь вздрагивала.

— Думаешь, развратная женщина, путана… Думаешь — порно. Не свободен. Тело твоё это говорит. Я свободна. Если и тебе хорошо, почему это плохо? И ты будешь таким. Во всём. Не только тело.

— Лючия, откуда ты это знаешь?

— Когда училась в Миланском университете, со мной была сексуальная революция. Это целая жизнь. Другая, чем дома, с которым я тогда поломала все отношения. Мне было трудно, тяжело. Искала любовь. Металась. Студенты. Другие любовники. Не знаешь, как мне было тяжело. Не знаешь нашу аристократию. Мать — из рода, что идёт от венецианских дожей, отец имел фабрики готовой одежды, владел сетью магазинов по всей Северной Италии. Капиталист.

— Живы?

— Теперь не живы. Авиакатастрофа. Летели в Нью–Йорк к моему мужу, чтоб нас мирить. В самолёте взорвалась бомба. Три года назад. Терроризм.

— Значит, есть муж?

— Теперь нет, бамбино. Теперь ты. Один. Больше у меня никого. Нигде, — Лючия поцеловала его. — Спишь? Хочешь спать?

— Честно говоря, хочу есть. Зверски. Давай пойдём вниз, поедим?

— Не надо. Лежи.

Она поднялась, вышла. Вскоре Артур начал подмерзать. Разглядел валяющийся на ковре пеньюар, укрылся. Ему в самом деле захотелось спать, но и голод нарастал. У Артура было чувство, что весь его организм обновился, стал таким, как когда ему было восемнадцать… В конце концов он все‑таки заснул. А когда проснулся, увидел себя не под пеньюаром, а укрытым одеялом, с подушкой под головой. Свистящий звук пронёсся в воздухе.

Он повернул голову. В скупом свете утра Лючия задёргивала глухую штору на окне.

— Зачем? Нет лучше раннего рассвета. Лючия обернулась. Гладко причёсанная, умытая. В белом свитере, в белой юбке.

— Не хочу, чтоб видел меня сразу после такой ночи. — Она задёрнула штору до конца, подошла, села рядом.

— Кто же из нас несвободен? — Артур нашарил в темноте её руку, поцеловал. — Ты для меня мать–земля, весь мир. Не можешь быть некрасивой.

— Видишь! Начал понимать. А говорил — ты старше. Это не значит. Ничего. Fanciullo, моё дитя, принесла для тебя, — Лючия щёлкнула выключателем у изголовья.

Под низким светом торшера на столике стоял поднос, где на тарелках был салат, зажаренные отбивные, груши и яблоки в вазе, дымились две чашки кофе.

— Это никуда не годится. — Он сел. — Я сплю, ты обслуживаешь, одариваешь… Как вообще ты себе представляешь дальнейшее?

— Будешь делать своё дело, я буду тебя хранить. Пока живу. Ешь. Всё станет холодным.

— А ты? Между прочим, чей это портрет там, на стене у двери? Мать?