Шарлотта Линк - Хозяйка розария

• Название: Хозяйка розария
• Автор: Шарлотта Линк
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-373-04535-3

Сорок лет жизни Беатрис Шэй посвятила разведению роз, хотя эти цветы никогда не нравились ей. Почти семьдесят лет она провела на острове Гернси, хотя мечтала о Кембридже или Франции. Умирали надежды, уходили люди, крутила свои жернова война. Звенел мир, игрались свадьбы, рождались дети и покидали дом. Только розы продолжали цвести. По Беатрис Шэй жители острова Гернси могли проверять часы.

И снова пришла осень. И ветер сбросил лепестки роз. И расстелил ковер по тропам и дорогам… алый, кроваво-красный ковер. Но вот, Беатрис Шэй не разводила рдяных роз…

Современную немецкую писательницу Шарлотту Линк не зря называют «королевой криминала» и «мастером психологического триллера». Ее романы — образцы с точки зрения жанра.

---

Пока она нигде не смогла найти Алана, и начала уже опасаться, что ей придется вернуться домой без него. «Бедная Беатрис, — подумалось ей, — она же, в таком случае, всю ночь не сможет сомкнуть глаз».

Несколько раз она обернулась, чтобы полюбоваться сказочным видом ярко освещенного замка Корнет. Ночь была теплой, на улице по-прежнему было многолюдно, было такое впечатление, будто она находится в каком-нибудь южном курортном городе.

В голове у нее кружилось слово «убийцы».

— Вы и Хелин не были убийцами, — сказала она Беатрис, когда они еще были в «Террасе». — Выстрел, убивший Эриха, произвели не вы, а Пьер. То, что сделали вы, называется неоказанием помощи.

Беатрис резким жестом отмахнулась от этого утешения.

— Мне не нужно юридическое определение того, что я сделала, меня интересует моральная сторона дела. И мы обе превосходно понимаем, что это было убийство, не так ли? Мы не можем его приукрасить.

— Но вы же не можете отрицать, что спасение Эриха означало убийство Пьера. Но Пьер был куда более невинной жертвой, чем Эрих.

— Но нашим мотивом было не спасение Пьера. Меня же интересует то, что мы чувствовали в глубине души. Внешне мы — и я это понимаю — выглядели не так уж плохо. Эрих был нацистским бонзой. На его счету были преступления, он душой и телом, верой и правдой служил своему преступному режиму. И мы, на самом деле, спасли Пьера — молодого французского военнопленного, которого Эрих годами мучил и унижал. Думаю, никто не осудил бы нас за то, что мы сделали. Но я-то знаю, что не за верность Гитлеру мы оставили Эриха умирать, и не из-за Пьера. Просто Хелин хотела от него освободиться. Она вышла замуж не за того человека и не знала, как ей выйти из этого положения. Как только Хелин представилась возможность, она тотчас за нее ухватилась и использовала. Так просто, и ничего героического. Обычное убийство опостылевшего супруга, которое — ни в малейшей степени — не имеет отношения к войне, преследованиям или бедствиям того времени.

— Но какой мотив был у вас? — спросила Франка, и Беатрис ответила ей удивленным взглядом.

— Мой мотив?

— Да. Вы рассказали мне о мотиве Хелин, но каков был ваш мотив? Юная Беатрис была сильной и умной девушкой, зрелой личностью, что она не раз доказывала делом. Вы могли незаметно выскользнуть из дома и привести врача, вместо того чтобы лежать в саду и затыкать себе уши, чтобы не слышать предсмертных стонов Эриха.

Сейчас, стоя на набережной, Франка вспомнила ответ Беатрис — простой, ясный и искренний.

— Моим мотивом была месть. Месть за оккупацию моего острова. Месть за изгнание моих родителей. Месть за годы, которые он незаконно провел в моем доме. Я не убила его собственноручно, но не видела никаких причин не дать ему умереть.

«Да, — подумала Франка, — это можно понять. Никто не сможет упрекнуть за это Беатрис. Никто бы этого не сделал. Но она не смогла себе этого простить. Она не смогла покончить с этим в своей душе».

— Вы посвятили в это дело и доктора Уайетта? — деловито спросила Франка, просто для того, чтобы что-то сказать. Она не ждала ответа от Беатрис, но она заговорила сама.

— Мы были вынуждены ему все рассказать. Он не мог теперь сказать, что из-за Пьера уже был в доме. Он выписал на Эриха свидетельство о смерти, в котором было сказано, что Эрих хотел убить себя выстрелом в голову, но не смог этого сделать и выстрелил себе в грудь. Пуля прошла чуть выше сердца. Доктор Уайетт позаботился о том, чтобы труп увезли и похоронили. Он пообещал нам, что будет хранить тайну о том, что в действительности произошло в первый день мая сорок пятого. Ему мы, конечно, сказали, что хотели спасти Пьера. Уайетт воспринял это, как безвыходную ситуацию, в которой мы поступили единственным разумным способом. Он был очень благодарен нам, что мы ничего ему не сказали, когда он приехал к нам днем, так как ему было бы очень трудно поступиться своим врачебным долгом и клятвой и отказать в помощи Эриху. Но он ничего не знал, и поэтому его совесть абсолютно чиста. Уайетт сказал, что обо всем поставит в известность жену, так как она знала, что он был в пять часов у Пьера, а потом все время находился дома, и до него вполне можно было дозвониться. Миссис Уайетт крепко хранила эту тайну всю жизнь и хранит ее до сих пор. Сейчас ей девяносто, и думаю, что она уже никогда и никому ничего не скажет.

«Пять человек, — думала Франка, — пять человек знали эту тайну и молчали. И именно она, эта тайна, привязывала ее к Хелин крепче, чем она сама думала. Они вместе совершили преступление. Это преступление сковало их одной цепью, пусть даже они сами этого не сознавали».

Она пошла дальше и вдруг увидела сидящего на скамье человека. Еще не видя его лица, она поняла, что это Алан.

Она успела уже довольно далеко отойти от «Террасы» и оказалась на широкой улице, спускавшейся к пирсу, с которого на паромы грузили автомобили туристов. На больших щитах были написаны названия паромных связей и указаны полосы, на которые надо перестраиваться. В этот ночной час здесь почти никого не было. Большие люминесцентные лампы отбрасывали синеватый свет на парковки и опустевшие учреждения. Волны тихо бились в каменную облицовку набережной.

Она подошла к Алану и нерешительно сказала:

— Алан? Мы вас уже потеряли.

Он обернулся и посмотрел на нее.

— Ах, Франка, это вы. Что вы здесь делаете в такой поздний час?

Она с удивлением поняла, что Алан не пьян. Нет, он, конечно, выпил в течение дня пару бокалов вина, но это была пренебрежимо малая величина. Поход по кабакам, которого так боялась Беатрис, видимо, сегодня не состоялся.

— Я сказала, что мы вас потеряли — ваша мама и я.

— Где мама?

— Я отправила ее домой. Она сегодня неважно себя чувствует. Хелин и… все прочее, — она сделала неопределенный жест. — Да вы и сами знаете.

— Да, я знаю.

Он принялся снова смотреть на воду, и Франка, недолго поколебавшись, села рядом с ним.

— Вы не хотите поехать домой? — спросила она. — Не можете же вы просидеть здесь всю ночь.

— Который теперь час?

— Уже двенадцатый час. Если точно, то половина двенадцатого.

— Не знаю. Я бы посидел здесь еще немного.

— Беатрис сильно волнуется.

Он желчно рассмеялся.

— Держу пари, она думает, что я надрался до посинения! И поэтому решила прочесать Сент-Питер-Порт, не так ли? Ради этого вы жертвуете своим временем и ночным отдыхом. Мама думает, что я шатаюсь по улицам или упал в воду.

Первым побуждением Франки было возразить: «Нет, что вы, мы просто тревожились за вас, потому что вы долго не возвращались!» — но потом решила, что это будет слишком фальшиво и нечестно.

— Разве это удивительно, что она так думает? — спросила Франка. — Не думаю, что вам стоит на это обижаться.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, обижаться мне не на что.

— Но вы не пьяны, — сказала Франка. — Ваша мама испытает большое облегчение.

— И очень удивится, — сказал он. — В первую очередь, удивится.

Он снова отвернулся.

— Может быть, мне лучше уйти, — спросила Франка, — и оставить вас в покое?

Он довольно долго молчал, и Франка уже собиралась повторить вопрос, а потом вдруг неожиданно сказал:

— Я расстался с Майей. Окончательно и бесповоротно.

— Почему? — спросила Франка и в следующий момент едва не влепила себе пощечину за такую бестактность. Она знала Майю, знала, что она сделала Алану. И Алан знает, что она это знает. «Каким глупым показался ему мой вопрос», — подумала она. Но Алан, помолчав заговорил совершенно спокойно.

— Она еще более испорчена, чем я думал. Она делала куда худшие вещи, чем я мог предполагать. Я тратил время, силы и любовь на обыкновенную… — он не закончил фразу и после паузы сказал: — Собственно, теперь уже все равно.

— Майя молода и легкомысленна, — сказала Франка. — Вероятно, она станет нормальным человеком, когда хорошенько перебесится.

— Не знаю. Честно говоря, я в этом сомневаюсь. Она сегодня кое-что рассказала мне о себе. Любой нормальный человек осудит ее за это. У нее нет морали, Франка, нет, ни в малейшей степени. У нее нет чувства чести, у нее нет гордости, которую обычно теряют вместе с честью. У нее нет моральных границ, она не останавливается ни перед чем. Чувства других людей интересуют ее не больше, чем придорожная пыль. Ей безразличны понятия о чужой собственности, а уж о таких замшелых вещах, как закон и порядок, она и вовсе не имеет понятия. Эти ценности не имеют в ее глазах никакого значения. Это не только юношеское легкомыслие или потребность прожигать жизнь. Это ее характер — безнравственный и бесчестный. Господи, и я любил эту женщину, — Алан говорил тихим надтреснутым голосом. — Я и в самом деле любил эту женщину.

Франка не имела ни малейшего понятия, что мог узнать Алан о Майе, но поняла, что он потрясен до глубины души и находится на грани срыва. Ему было настолько плохо, что он уже не искал утешения и успокоения в алкоголе, ибо в этом случае он до утра осел бы в каком-нибудь кабаке. Франку тронуло его отчаяние, и она сказала: