Роберт Энсон Хайнлайн - Чужой в стране чужих

• Название: Чужой в стране чужих
• Автор: Роберт Энсон Хайнлайн
• Издательство: Флокс
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-87198-030-9

«Чужой в стране чужих» (англ. Stranger in a Strange Land, название также часто переводится на русский язык как «Чужак в стране чужой»; рабочее название (в рукописи) The Heretic — «Еретик») — философский роман Роберта Хайнлайна, в 1962 году удостоенный премии «Хьюго». На Западе имеет «культовый» статус, считаясь самым известным из фантастических романов, когда-либо написанных. Сюжет содержит массу историко-философских аллюзий, являясь жизнеописанием Валентайна Майкла Смита, человека, воспитанного марсианами, вернувшегося на Землю и ставшего здесь новым мессией. Публикация романа вызвала скандал, связанный со слишком вольным, по нормам тогдашней цензуры, изображением сексуальной жизни и религии. До 1991 года в США роман выходил в урезанном 25% по сравнению с рукописью виде. Все русские переводы сделаны с сокращённого варианта.

---

— Да.

— Ну и?..

— Майк, — медленно проговорил Кэкстон, — может продавать башмаки змеям.

— Бен, что-то тревожит тебя?

— Нет, — ответил он, — ничего такого, на что я мог бы указать пальцем.

— Я спрошу у тебя снова через недельку-другую. Спешка ни к чему.

— Я не пробуду здесь так долго.

— Отвергли материал для твоей колонки?

— Трижды. Я все-таки не останусь здесь надолго.

— Жаль… Тогда позвонишь и расскажешь мне кратенько свои впечатления, лучше всего о Церкви. К тому времени ты грокнешь остаться с нами подольше.

— Не думаю.

— Ожидание, пока не будет полноты. Ты знаешь, что это не церковь?

— Патти говорила что-то такое.

— Скажем так: это не религия. Это церковь с точки зрения закона и нравственности. Но мы не стремимся обратить людей к Богу. Здесь есть противоречие. Этого не скажешь по-английски. Мы не стараемся спасать души, душа в этом не нуждается. Мы не пытаемся заставить людей верить. То, что мы предлагаем — не вера, но истина, истина, которую можно проверить. Истина на сей конкретный момент. Истина, настолько же реальная, как гладильная доска, и насущная, как хлеб… практическая настолько, что может сделать войну, голод, насилие и ненависть такими же ненужными, как… ну, как одежда в Гнезде. Но надо учить марсианский. Здесь заминка. Искать людей, достаточно честных, чтобы они поверили в то, что видят, желающих работать, не жалея сил (а это, действительно, тяжелая работа), обучать их языку, который они должны узнать. Эту истину нельзя выразить по-английски, равно как и пятую симфонию Бетховена. — Она улыбнулась. — Но Майк никогда не спешит. Он просматривает тысячи… находит нескольких… некоторые попадают в Гнездо, и он учит их дальше. Когда-нибудь Майк научит нас всему, и мы сможем образовывать новые гнезда. А потом это будет как лавина. Но не надо спешить. Мы еще не полностью обучены. Верно, милочка?

При последних словах Бен поднял глаза и с удивлением увидел женщину, протягивающую ему тарелку. В ней он узнал другую верховную жрицу — Доун. Да, это была именно она. Его удивление нисколько не было ослаблено тем, что она была одета так же, как Патти, минус татуировки.

— Твой ужин, брат Бен, — улыбнулась Доун. — Ты есть Бог.

— И ты есть Бог. Спасибо. — Она поцеловала его, поставила тарелки для себя и Джил, села справа от него и принялась за еду. Бен искренне жалел, что она не сидит там, где он мог бы получше ее разглядеть. Ее сложение заставляло вспомнить о богинях.

— Нет, — согласилась Доун, — пока еще нет, Джил. Но ожидание заполнится.

— Вот, например, я, — продолжала Джил, — взяла перерыв на еду. Но Майк не ел с позавчерашнего дня… и не будет, пока это не станет необходимо. Тогда он будет есть, кик удав, и это поддержит его столько, сколько надо. Кроме того, мы с Доун устаем. Ведь правда?

— Конечно. Но сейчас я еще не устала, Джиллиан. Давай я проведу эту службу, а ты останешься с Беном. Подай мне эту мантию.

— Ты с ума сошла, любовь моя. Бен, она работала почти столько же, сколько Майк. Мы можем работать подолгу, но мы едим, когда голодны, и иногда нуждаемся в сне. Кстати о мантиях, Доун, это последняя в Седьмом Храме. Я хотела сказать Патти, чтобы она заказала гросс[49] или два.

— Уже сделано.

— Мне следовало бы это знать. Эта слегка узковата, — Джил сделала движение бедрами, покоробившее Бена. — Мы прибавили в весе?

— Немного.

— Хорошо. Мы были слишком тощи. Бен, ты заметил, что у нас с Доун одинаковые фигуры? Рост, грудь, талия, бедра, вес — все, за исключением волос. Мы были очень похожи, когда впервые встретились. Теперь, с помощью Майка, мы совершенно одинаковы. Даже наши лица становятся все более похожими, и это происходит от того, что мы думаем об одном и делаем одно и то же. Встань, Доун, и пусть Бен посмотрит на нас.

Доун поставила тарелку и встала в позу, которая напомнила Бену Джил даже более, чем их явное внешнее сходство. Он не сразу понял, что именно так стояла Джил, когда представляла праматерь Еву.

— Видишь, Бен? — с набитым ртом сказала Джил. — Она — это я.

— С одной только маленькой разницей, Джиллиан, — засмеялась Доун.

— К сожалению. Бен, мне так жаль, что наши лица должны различаться. Это очень удобно, что мы такие похожие. Мы должны иметь двух верховных жриц, и обе они должны работать в полном контакте с Майком. И кроме того, — добавила она, — если Доун покупает платье, оно подходит и мне. Мне не надо бегать по магазинам.

— Я был уверен, — медленно проговорил Бен, — что вы не носите одежду. За исключением этих мантий. Джил удивленно поглядела на него.

— Разве можно в этом пойти на танцы? Это наш излюбленный прием, когда очень хочется спать. Садись и доедай свой ужин. Бен уже насмотрелся на нас. Бен, в этой выпускной группе есть парень, он изумительный танцор. А в городе полно ночных дансингов. Мы с Доун затаскали бедного парнишку по танцам настолько, что пришлось помогать ему не спать на уроках марсианского. Но вообще-то он молодец. Когда достигаешь Восьмого Круга, не очень-то нуждаешься в сне. А почему ты решил, что мы никогда не одеваемся?

— Ну… — Бен не знал, как ему высказать свои соображения. Джил, смотревшая на него во все глаза, вдруг прыснула, но моментально спохватилась.

— Я поняла. Милый, я одета в эту мантию только потому, что должна участвовать в проповеди. Если б я грокнула, что это смутит тебя, я сняла бы ее прежде, чем войти. Мы так привыкли ходить одетыми или раздетыми в зависимости от предстоящих занятий… Я и забыла, что это может быть неприличным. Бен, ты можешь снять эти свои трусы или оставить — лишь бы тебе было удобно.

— Но…

— Только не мучайся. — Джил улыбнулась. — Это напоминает мне, как Майк первый раз попал на пляж. Помнишь, Доун?

— Я ничего не забываю!

— Бен, ну ты знаешь, каков Майк. Мне пришлось учить его буквально всему. Он не видел никакого смысла в одежде, пока не грокнул, к величайшему своему удивлению, что мы обязаны одеваться. Марсиане не знают, что такое стесняться собственной наготы. Майк грокнул, что одежда — это украшение, только после того, как мы начали экспериментировать с костюмами в своих представлениях.

Майк делал всегда то, что я говорила ему, независимо от того, грокал это или нет. Но ты представить себе не можешь, как много мелочей делают человека человеком. Мы учимся этому двадцать, а то и больше, лет. Майк учился почти каждую ночь. И все же была бездна всякого, чего он еще не знал. Он совершал поступки, несвойственные людям. Мы все учили его, все, кроме Патти, которая была уверена, будто все, что делает Майкл — превосходно. Он до сих пор грокает одежду. Он грокает, что она — неправильность, разъединяющая людей, перекрывающая пути, которыми любовь сближает их. Позднее он понял, что барьер все-таки нужен… для непосвященных. Но долгое время Майк одевался только тогда, когда я напоминала ему об этом.

А однажды я этого не сделала. Мы были на Калифорнийском побережье. Как раз тогда мы встретили… точнее, снова встретили Доун. Мы с Майком поздно вечером остановились в прибрежном отеле и он так стремился грокнуть океан, что наутро, не разбудив меня, самостоятельно отправился на первое свидание с морем.

Бедный Майк! Он вышел на берег, сбросил одежду и вошел в воду. Он выглядел, как греческий бог, и был так же не осведомлен о приличиях. Поднялся крик, я проснулась и помчалась спасать его от тюрьмы. — Джил посмотрела отсутствующим взглядом. — Я нужна ему сейчас. Поцелуй меня, Бен. Утром увидимся.

— Тебя не будет всю ночь?

— Возможно. Это очень большой выпускной класс. — Она поднялась, потянув его за собой, и очутилась в его объятиях. Через некоторое время она мурлыкнула:

— Бен, милый, тебе надо подучиться.

— Мне? Я сделал все, на что способен.

— Я тоже. И я вовсе не упрекаю тебя, просто подумала, что Доркас поможет тебе попрактиковаться в поцелуях.

— Привереда.

— Класс подождет. Поцелуй меня еще разок. Я постараюсь быть Доркас.

— Будь собой.

— Мне этого так или иначе не избежать. Майк говорит, что Доркас целует более полно — «больше грокает поцелуй», чем кто-либо другой.

— Перестань болтать.

Что она и сделала.

Через какое-то время Джил вздохнула:

— Выпускной класс, пора бежать… — И убежала, сияя, словно светлячок. — Позаботься о нем, Доун.

— Непременно.

— Поцелуй его, и поймешь, что я имела в виду!

— Я так и хотела.

— Бен, будь паинькой и делай то, что говорит Доун. — Она покинула комнату, без спешки, но бегом.

И Доун приникла к нему.

Джубал поднял бровь.

— Ты хочешь сказать, что в тот момент ты еще сомневался в чем-то?

— У меня не было выбора. Я, ну… смирился с неизбежным.

Джубал кивнул.

— Ты попался. Лучшее, что может сделать мужчина, это попытаться достигнуть мира путем переговоров.