Джеймс Лавгроув - Дни

• Название: Дни
• Автор: Джеймс Лавгроув
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-263-2

Джеймс Лавгроув (р.1965) – современный английский писатель, признанный мастер мистики и хоррора. За роман «Дни» удостоен премии Артура Кларка.

Фрэнк Хаббл боится зеркал, потому что они не хотят показывать его отражение, как будто он и не существует. Он Призрак: так называется его должность в отделе Тактической безопасности гигамаркета «Дни». Ему предстоит последний рабочий день. Роман изобилует мистической символикой. Обычный, казалось бы, день наполняется атмосферой загадочности и абсурда, а неожиданные повороты сюжета создают увлекательную интригу.

---

Пригнув голову, Линда поднимается по ступенькам, обеими руками вцепившись в карточку. Дойдя до верха лестницы, она снимает с себя латаный-перелатаный макинтош, складывает его, превратив в аккуратный квадратный сверток, и засовывает в сумочку. Ветер, будто острый нож, вонзается в ее тело под тонкой кофточкой; кожа мгновенно покрывается пупырышками, и Линда начинает дрожать от холода. Оглядываясь по сторонам в поисках Гордона, она замечает, что тот все еще глазеет на «витринных мух». Она сбегает вниз и окликает его.

Гордон не отзывается. Ей приходится снова кричать:

– Гордон! И-дем!

Но Гордон не двигается с места, словно загипнотизированный. Линда не понимает, чем именно – не то видом этих оборванных, сгорбившихся, обдуваемых ветром человеческих созданий, сидящих на земле или на корточках перед витринами высотой во весь первый этаж, которые тянутся по периметру здания, не то самими витринами; но как только она подходит к мужу, ее вниманием завладевает крайняя витрина слева от Юго-Восточного входа, и желание поскорей зайти в магазин вмиг тает, уступая место покорной, восхищенной зачарованности.

Около демонстрационной витрины может собраться толпа до сотни человек. Одни витрины пользуются большим успехом, чем другие, но даже наименее популярные, как правило, собирают не меньше двух-трех десятков зрителей. Обычно «витринные мухи» перекочевывают от одного окна к другому, повинуясь прихоти, но есть и такие витрины, что обзавелись постоянным контингентом поклонников, которые торчат возле них от открытия до закрытия магазина. Почему какие-то витрины пользуются бешеным успехом, а другие – нет, разумному объяснению совершенно не поддается: ведь все они показывают, более или менее, одно и то же. Что ж, популярность – плод не только высокого качества, но и стадного инстинкта.

Витрина, приковавшая к себе взгляд Линды, не относится к самым популярным, однако и перед ней собралась изрядная толпа фанатов. Оконная рама служит аркой авансцены, сквозь которую виднеется интерьер стандартного загородного дома – хорошо обставленная гостиная, столовая, и расположенная выше, над лестницей, укромная хозяйская спальня с примыкающей к ней ванной комнатой. Через окна первого этажа открывается панорама сада с опрятно подстриженной лужайкой, которая завершается цветочными клумбами и изгородью. Интерьер дома оформлен в неопределенном стиле, если только беспорядочное нагромождение множества мебели, украшений и безделушек вообще можно назвать стилем. Комнаты забиты разными побрякушками, финтифлюшками, пустячками, игрушками и новомодными приборами, а посреди всего этого восседает за завтраком семья из четырех человек: папа, мама, дочь-подросток и маленький сынишка.

Четыре живых манекена, чьи лица не обнаруживают ни малейшего фамильного сходства, оживленно беседуют за едой. Их разговор доносится до «витринных мух» благодаря громкоговорителям, размещенным с обеих сторон от витрины и нацеленным на аудиторию. На каждом из столовых приборов, которыми они пользуются, на каждом предмете их одежды болтается ценник, при этом все члены семьи не забывают упоминать о стоимости и качестве вещей, до которых дотрагиваются. Линда наблюдает, как актриса, разыгрывающая роль матери, встает из-за стола и подходит к буфету. Там она разрезает пополам несколько апельсинов, вначале подняв повыше кухонную доску, чтобы все могли хорошенько посмотреть на нее (а также на ее ценник), затем старательно демонстрирует остроту ножа, проводя кончиком большого пальца вдоль лезвия и делая вид, что нечаянно порезалась. Потом со смехом слизывает несуществующую капельку крови. Фальшивые родственники смеются вместе с ней.

Закончив разрезать апельсины (а они, заверяет она домочадцев, – самые свежие и самые вкусные из всех, какие можно купить), хозяйка дома поднимает электрическую соковыжималку для цитрусовых марки «Дней», хвалит ее красивый и удобный дизайн – легко разбирается, легко моется. Честное слово, ей так понравилась эта соковыжималка, что она купила сразу две: одну – с белым корпусом, вторую – с бежевым. Семья восторгается обеими. Сынишка просит маму, чтобы она разрешила ему самому сделать сок, возбужденно подбегает к буфету и принимается давить апельсины, придерживая половинки пальцами. Мамаша с гордостью смотрит на него и поясняет: «Да, она такая удобная и безопасная – даже ребенок может ею пользоваться».

Тем временем отец говорит комплимент дочери по поводу ее прически. Та показывает ему, как легко самой сделать себе прическу с помощью шиньона с петельным устройством, которое как раз случайно оказалось у нее при себе за завтраком и которое можно приобрести исключительно в отделе «Салон мод» в «Днях». Отец восхищается простым и в то же время хитрым приспособлением, поглаживает лысеющую макушку и замечает, что он бы тоже соорудил нечто подобное из своих волос, будь их у него побольше. Дочери шутка кажется невероятно остроумной, она заливается звонким смехом и шлепает папашу по руке, будто восклицая: «Ну ты даешь!»

Линда решает, что неплохо бы купить такое приспособление с петлями. Уж в «Салон мод» она зайдет непременно – надо ведь ознакомиться с последними парикмахерскими новинками.

Мать с сынишкой, вернувшись к столу с кувшином восхитительного свежевыжатого сока, глядят на папу с дочкой в веселом замешательстве, отчего те, словно двое застигнутых врасплох заговорщиков, разражаются хохотом.

Затем через дверь, помещенную на сцене справа, входит пожилая соседка. В руке у нее – баночка с пилюлями, о которых она просто обязана рассказать всему семейству. Она напоминает, какие ужасные боли в спине ее мучили, – согнувшись в три погибели, хлопает себя по пояснице и корчит гримасу. Так все болело, словно ей в хребет кто-то спицы вгонял. Мать семейства сочувственно качает головой, зная, как страдала бедняжка. Но внезапно лицо пожилой соседки лучится радостью. Она постукивает по крышке баночки с лекарством и сообщает, что попила эти таблетки всего пять дней и ее состояние заметно улучшилось. Мать будто не в силах поверить: «Всего пять дней – и заметно улучшилось?» Пожилая соседка энергично кивает и распрямляет спину. «Видите? Боль совсем прошла».

Вся семья, а вместе с ней и «витринные мухи», уставились на склянку с пилюлями так, словно в ней – святая вода из Лурда. Пожилая соседка приподнимает баночку, демонстрируя ярлычок с логотипом «Дней» – чтобы ни у кого из зрителей не оставалось никаких сомнений в том, где именно можно приобрести чудодейственное обезболивающее снадобье.

Наконец Линда заставляет себя оторваться от этого зрелища, но ее внимание тут же привлекают другие витрины, где разворачиваются иные, по-своему увлекательные сцены. Семьи, парочки, друзья, вместе снимающие квартиру, отпускники на тропическом курорте, женщины в салоне красоты, служащие на рабочем месте, любители спорта в гимнастическом зале, школьники в классе, охотники за солнцем, облаченные в купальные костюмы и загорающие на узкой песчаной полоске под дуговой лампой (все они, разумеется, лицедеи), театрально восхваляют всевозможные товары, окружающие их в сказочных количествах.

До восьмилетнего возраста Линда всерьез думала, что эти люди живут в витринах. Хотя мать и уверяла ее, мол, это просто актеры и актрисы, Линда все равно упрямо верила, что эти люди с витрин, уходя с подмостков, и по другую, невидимую, сторону сцены продолжают быть точно такими же; это стойкое убеждение сохранялось еще долгое время после того, как выплыла наружу вся правда о Санта-Клаусе и Зубной Фее.[3]

Вспоминая сейчас свои детские заблуждения, Линда чувствует умиление и нежность к наивному созданию, каким она была в те годы, и одновременно поражается, как – учитывая полученное ею воспитание – ей удалось сохранять такие иллюзии до восьми лет. Впрочем, «Дни» всегда были для Линды волшебно-притягательным местом. Каждый год в начале декабря они с матерью отправлялись туда, как в паломничество, чтобы полюбоваться на рождественские витрины. В холодных декабрьских сумерках, закутанная так, что невозможно шевельнуться, Линда крепко вцеплялась в руку матери, и они переходили от витрины к витрине. Обойти все здание было немыслимо (маленькому ребенку трудно прошагать десять километров за один раз), но с каждым годом, по мере того, как Линда подрастала и становилась выносливее, они проделывали немного большее расстояние, чем в предыдущий раз. Так они бродили, держась за руки, останавливаясь у всех витрин, которые привлекали их внимание, и глазели на искусственные зимние пейзажи с голыми деревьями и хлопьями фальшивого снега или на уютные интерьеры, освещенные пламенем очага, где живые манекены украшали камин, или заворачивали подарки, или распевали рождественские гимны, – сцены, источавшие домашнее тепло и гармонию, в полную противоположность угрюмым рождественским дням у Линды дома, где ее отец в течение всего праздника скандалил и ворчал, как Эбинизер Скрудж,[4] и пилил мать Линды, стоило ей лишь заикнуться о том, чтобы пригласить на рождественский обед родственников или купить велосипед, который Линде обещали из года в год, и обзывал ее сентиментальной старой коровой или стервой-вымогательницей.