Ширли Лорд - Сторож сестре моей. Книга 1

• Название: Сторож сестре моей. Книга 1
• Автор: Ширли Лорд
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0265-4

«Людмила не могла говорить, ей все еще было больно, но она заставила себя улыбнуться, зная по опыту, что это один из способов притвориться счастливой. Он подошел к ней и обнял, грубо распустил ее волосы, каскадом заструившиеся по плечам и обнаженной груди. Когда он склонился к ней и принялся ласкать ее, она закрыла глаза, стараясь унять дрожь, дрожь гнева и возбуждения… Он ничего не мог поделать с собой и яростно поцеловал ее. И чем больше она теряла контроль над собой, тем больше его желание превращалось в смесь вожделения и гнева. Он желал ее, но в то же время хотел наказать за каждый миг страстного томления, которое возбуждало в нем ее тело. Внезапно она предстала перед ним тем, кем всегда была — всего лишь шлюхой, ведьмой, порочной соблазнительницей, которая завлекла отца в свои сети так же легко, как сейчас пыталась завладеть им».

---

А теперь, после долгих, мучительных месяцев разлуки, он свалял большого дурака, так как первое, что ему придется сделать, это поделиться скверными, очень скверными новостями. Сейчас, когда она прежде всего хочет знать, есть ли хоть доля правды в хитроумной выдумке, которую он использовал, чтобы выманить ее на свидание, он должен сказать, что ее отец умер.

Она не устроит сцены. Она никогда не устраивала сцен, ни раньше, в худшие времена, ни теперь, когда на первый взгляд дела обстоят не лучше. Это он имел обыкновение устраивать сцены.

Нахмурившись, Бенедикт жестом отослал суетившегося вокруг них официанта и взял ее руки в свои.

Людмила подумала, насколько это естественно и как не походит на тот вечер больше недели назад, когда Ян держал ее за руки, пытаясь впервые объясниться ей в любви.

Вслед за опьяняющим возбуждением, охватившим ее, когда она увидела Бенедикта, столь сильным, что ей даже сделалось дурно, наступил черед опустошительной слабости. Ей хотелось, чтобы он всегда держал ее руку в своей, хотелось склонить голову ему на плечо, перестать бороться и принять все, чего бы он ни пожелал теперь. Это чувство исчезло так же стремительно, как и появилось.

Она попыталась отнять руки, но он не уступал, как, впрочем, всегда, привыкнув получать то, что хочет и когда хочет, даже не задумываясь, что кто-то может не согласиться с его пожеланиями.

— Есть множество причин, побудивших меня пойти на риск, чтобы устроить нашу встречу сегодня. — Его слова были тщательно подобраны, словно Бенедикт хорошо отрепетировал свою речь. — Употребив слово «риск», я пытаюсь оправдать поступок, который, я знаю, должен показаться тебе новым подтверждением моего двуличия, но мне надо было каким-то образом сделать так, чтобы ты наверняка пришла на свидание.

Людмила сидела неподвижно, не проронив ни слова, и слушала так внимательно, как ни одна другая женщина из тех, кого он знал.

— Дорогая моя, да, у меня есть новости о твоей семье. — Он запнулся в нерешительности, но потом все-таки сказал: — Боюсь, печальные новости. Месяц назад умер твой отец.

Она выдернула у него свою руку так резко, что опрокинула стакан с водой, облив скатерть.

— Как? — глухо простонала она. — От чего он умер? Его убили?

— Рак. Это произошло быстро. Он не мучился, — лгал он, так как не знал никаких подробностей, только сам факт, о котором ему сообщил Деннон.

Ее глаза были полны слез, но она не пролила ни слезинки. Необъяснимо, но она предчувствовала, что «мистер Кузи» привез дурные вести. Она приехала сюда, ожидая услышать, что умерла ее мать. Не верилось, что тем из родителей, кого ей не суждено больше увидеть, был высокий, сильный отец, который научил ее кататься на пони; и все посетительницы салона красоты краснели от удовольствия, когда он хвалил их новую стрижку или цвет волос.

Людмила не представляла, как сильно побледнела. Бенедикт подозвал официанта.

— Две сливовицы и еще воды, пожалуйста.

Она заговорила об отце, сначала сбивчиво, а затем все больше воодушевляясь. Бенедикт почти не обратил внимания на суть ее рассказа. Он чувствовал головокружение, пьянея от звука ее голоса, любовался линиями ее белой шеи, изящество которой подчеркивал черный воротник-хомут ее свитера, смотрел, как бурно вздымается и опускается ее грудь, тогда как она в порыве горя безудержно изливала в потоке слов свою скорбь.

Официант подал какую-то экзотическую закуску, фирменное блюдо их ресторана, как он объяснил, которое называлось «гренки дьявола»; Людмила пробормотала, что это типично пражская закуска — рубленое мясо на гренке с сыром и хреном. Она не стала есть. Бенедикт заказал все, что рекомендовал им официант, и блюда уносили практически нетронутыми.

Когда наступил черед кофе и Бенедикт расплатился по счету, она вздохнула и обратила на него взгляд своих глубоких, темных глаз.

— Хорошо, что ты не побоялся хлопот. Я признательна тебе за то, что ты приехал сказать мне. Было бы гораздо хуже, если бы я узнала об этом от кого-нибудь другого.

— Я люблю тебя, Людмила. — Он не собирался говорить ничего подобного. Он никогда не говорил ей этих слов. В свое время она внушала себе, что и не хочет их слышать.

Она склонила голову.

— Спасибо.

— Ты вернула мое письмо; ты отказывалась разговаривать со мной.

— А зачем? На это потребовалось много времени, но в конце концов я смирилась с тем, что ты считал правильным. Мы договорились больше не видеться. Мы должны принять такое же решение сейчас.

Он запаниковал, как и в тот день, проснувшись после кошмарного сна. Он забыл, что хотел сказать. Он едва понимал, что говорит.

— Но теперь в этом нет необходимости. Если бы ты прочла мое письмо, ты бы знала, что я одинок. В прошлом году Хани погибла в ужасной железнодорожной катастрофе, унесшей множество жизней.

Выражение ее лица не изменилось, но тело напряглось.

— В прошлом году? — медленно повторила она.

— Да, я писал тебе. Я пытался дозвониться. Дети страшно переживали, особенно Сьюзен. Она знала — подозревала, — что с нашим браком не все в порядке.

— Сьюзен подозревала? — опять повторила Людмила.

Он не мог остановиться. Он взял в ладони ее прелестное, скорбное лицо и поцеловал в губы долгим, глубоким поцелуем, смакуя сладость ее рта, почувствовав мгновенный отклик, понял, что ее тело готово принять его, как и тогда, в первый раз, в маленькой швейцарской гостинице, когда она призналась, будто считала себя фригидной и не знала, что такое наслаждение в любви.

Но едва он потянулся к ней, чтобы обнять за плечи, сгорая от желания прикоснуться к ней, ощутить в ладонях ее полную, упругую грудь, она отстранилась.

— Из этого не выйдет ничего хорошего, — устало сказала она. — Твои дети, семья, никогда меня не примут.

Он не понял, что она имела в виду. Дети? Какая связь между его детьми и их отношениями?

— Моя семья? — Он выглядел озадаченным, но затем страстно заговорил, словно юный поклонник, пылкий влюбленный: — Я не знал, что ты ко мне чувствуешь. Я следил за твоими успехами…

Он поведал ей, как много знает об ее продвижении по службе у Елены Рубинштейн и что это является главной причиной проявленного им интереса к производству косметики. Он настолько увлекся, что совершенно забыл о своих сомнениях. Ей и не нужно ничего говорить; ее тело ответило за нее.

Он принялся рассказывать ей о своих грандиозных планах на ее будущее, а также о встрече с великой Мадам, намеченной на следующую неделю.

— Думаю, тебе лучше переехать в Париж. Я найду тебе такую квартиру, о какой ты мечтаешь. Если ты по-прежнему захочешь работать — а я надеюсь, ты захочешь, — ты будешь вести европейские дела из Парижа. Возможно, ты не знаешь, что твой замечательный босс не имеет права потратить ни пенни из доходов английского филиала компании, хотя прибыль ежегодно достигает нескольких миллионов фунтов. Это потому, что Рубинштейн проявила дальновидность — или ей дали дельный совет — и передала свои права владения учрежденному фонду. Причина в том, что британская система налогов весьма обременительна; налоги очень высоки, но помимо этого частная собственность облагается непомерно высоким налогом после смерти владельца.

Пока он крупными штрихами рисовал картину ее будущей жизни так, как она ему представлялась, снова и снова повторяя, что она будет выступать в качестве его партнера, Людмила испытывала все большее разочарование. Не удивительно, что он выглядел изумленным, когда она упомянула его детей и родственников. Он не предлагал ей стать его «партнером» и в браке; он предлагал, вернее, считал само собой разумеющимся, что она сделается его постоянной любовницей.

Как было бы просто, восхитительно просто, смолчать и согласиться со всем, что он говорил, принять благосклонно сказочную квартиру в Париже и купаться в роскоши, которой он собирается ее окружить, но как долго это продлится? Даже сейчас, когда он смотрел на нее влюбленными глазами и говорил, как тосковал по ней и что наконец им не нужно будет скрывать своих отношений, он лгал себе. Каждым словом, каждым щедрым обещанием он давал ей понять (хотя она и не сомневалась, что он даже не осознает этого), что она не может стать частью его жизни. Она не принадлежит к его кругу, оставаясь аутсайдером, внизу, не наверху, независимо от того, купит он компанию у мадам Рубинштейн или нет, а она не верила, что это предприятие по плечу даже Бенедикту Тауэрсу.

Да, с горечью думала она, вероятно, он действительно любит меня или думает, что любит. Все эти месяцы она настойчиво пыталась разлюбить его, если назвать любовью желание и потребность, жившую в глубине души, быть рядом с ним, мужчиной, научившим ее всем тайнам плотской любви, благодаря которому она поняла даже, почему Милош испытывал к ней такую страсть.