Алексей Щербаков - Журналисты не отдыхают

• Название: Журналисты не отдыхают
• Автор: Алексей Щербаков
• Жанр: Альтернативная история

Циничный и беспринципный раздолбай-журналист оказывается в апреле 1917 года в Петрограде. Он не собирается спасать Россию. Но журналисты не отдыхают. Остается ввязаться в игру…

---

Сечевики. Так, это уже интересно. Эти бойцы были из этнических украинцев, которые жили на территории Австро-Венгрии. Воевать с Россией у них особого желания не было — так что они довольно быстро оказывались в плену. Из них в Киеве стали формировать боевую часть. Беда толь в том, что националисты стали активно их обрабатывать в своем ключе. В моей истории именно сичевые стрельцы были самыми боеспособными частями у петлюровцев. Но тут, видимо, поработали недостаточно. Особо никто не хотел умирать. Однако, чего это они так резко возбухли? Чует моё сердце, что без Антанты не обошлось…

Сечевиков куда-то погнали, а мы с Савельевым и Сорокиным направились в революционный штаб. Он находился где-то в районе Бесарабки. В штабе, разумеется, царил полный бардак. Ничего иного я увидеть и не рассчитывал. Войнушка была та ещё. У красных было несколько тысяч человек, в основном, рабочие с «Арсенала». У националистов немногим больше. Самой главной силой было некоторое количество чехословаков. Телеграф и телефон контролировали большевики, вокзал вот мы помогли отбить. Однако националисты держали часть города, расположенную на холмах. Где и находилось здание Верховной Рады.

Казаки и юнкера никакой активности не проявляли. Однако была депутация от первых, они заявили о своем нейтралитете. Юнкеров же в городе было немного.

Воинские части тоже предпочитали не высовываться. Я отправились по ним, прихватив для авторитета Сорокина.

Дело шло туго. Здешние солдатики были куда менее распропагандированы. Местные большевики явно мышей не ловили.

— А зачем нам тут воевать? Пускай хохлы сами долбятся! — Крикнули к примеру, на одном из митингов.

— Зачем воевать говоришь? — Медленно сказал Сорокин. А вот смотри. Я сам питерский, а вот сюда приехал. А почему? В Питере взял власть народ. Для того, чтобы вышибить буржуев, помещиков и прочих кровопийц. Но ты думаешь они так просто и успокоятся? Шалишь! Слыхал, может, что офицерье отряды создает, порет и вешает мужиков, как в пятом году? Сейчас-то мы их гоняем поганой метлой. А если тут «независимые» обоснуются? Так они силы будут здесь накапливать, а в Россию бегать.

Тут влез я.

— Поймите, товарищи, вся эта «назалежность» — вранье. Просто баре увидели, что им под зад пинком дать собираются — вот и придумали сказку для простачков. Есть здесь украинцы? Вот что вам с русскими делить? Это буржуи вам мозги пудрят и делят трудовой народ на кацапов, хохлов и других.

Потихоньку процесс сдвинулся с мертвой точки. Авторитет нам придавало наше эффектное проявление в Киеве. Тем более, что слухи о нем сильно разрослись. Говорили, что у нас в бронепоезде чуть ли не шестидюймовки, мы разнесли вокзал и перебили множество сечевиков. (Реально на вокзале было пять убитых и девять раненых). И что самое главное — поползли слухи, что мы готовы открыть огонь по городу а если откроем — то снесем его нахрен. Хотя, чтобы нанести заметные разрушения Киеву, маловато и линкора.

Вялотекущие бои шли до 24 октября. Основной контингент самостийников составляли студенты и какие-то типы мелкоуголовного вида. В конце концов, они остались только в здании Центральной Рады на Владимирской улице, но там засели сечевики и чехословаки, а они были более серьезными парнями. А красногвардейцы и солдаты особо под пули не лезли. Наш бронепоезд больше участия в боевых действия не принимал. Правда, мы с Андреем не бездельничали. Мы строили народ в штабе. Он по военной части — я про прогандистско-организационной. Бардак-то развели, в основном, потому, что у каждого местного деятеля было свое мнение, которое тот холил и лелеял. А столичные мандаты значили много.

Как стать настоящим попаданцем

24 числа мы с Андреем неспешно шли по Театральной улице. Неподалеку слышались частые выстрелы — это продолжался бой за Центральную Раду. На Театральной же топтались с десяток красногвардейцев, а посреди стоял броневик. Один солдат, весь в коже, как какой-нибудь байкер, копался в моторе, другой курил возле двери бронемашины.

Мы подошли, к, так сказать коллегам (мы-то тоже ездили на железяке) и разговорились.

Как оказалось, «Остин-Пулиловец», проходил ремонт на «Арсенале», вот теперь двигался к месту боя. Но рабочие слишком торопились ввести его в бой — и что-то недоделали. Шофер был местным, а вот пулеметчик — фронтовиком. Он тоже был «в починке» — лежал в Киеве в госпитале. Уж собрался выписываться — как началось веселье.

И тут из угла, Кадетской вылетел автомобиль. Это был восьмицилиндровый «паккард», по этим временам — классная тачка. В нём сидели какие-то люди в военной форме. Вид броневика им явно не понравился, машина попыталась резко развернуться. Но не сложилась, тачка задела колесом какую-то торчащую возле тротуара чугунную тумбу и замерла. Тогда трое пассажиров сиганули через борт и стали драпать, а один стал стрелять. Зря это он. Пулеметчик показал класс. Он буквально взлетел на своё боевое место — и через секунду открыл огонь. Расстояние было — метров пятьдесят, так что с первой очереди все четверо нарушителей спокойствия стали совсем мертвые. Красногвардейцы только начали снимать с плеча винтовки.

— Пойдем-ка поглядим, что это за стреляющие автомобилисты, — предложил я.

Трое из убитых были в форме сечевиков, а самый резвый, успевший уйти дальше всех — в полувоенном френче из хорошего сукна. Две пули попали ему в спину, он лежал лицом вниз.

— Сумели, видимо, драпануть из Рады, — сказал Андрей и перевернул ногой того, который во френче. Его рожа показалась мне знакомой, но я не помнил, кто это. Наверное, видел какие-то фотографии в Интернете.

— Тут подошли красногвардейцы. Один из них вгляделся и этого типа.

— И ведь я его знаю! — Сказал он. — Он из этих, руководства самостийников. К нам на завод приезжал, речи говорил про вольную Украину. Фамилия у него странная. А! Петлюра!

Он поглядел на второй труп.

— И этого знаю. Он главный из стрельцов. Коновалец его фамилия.

— Повезло нам, — покачал я головой.

— А ты что-то о них знаешь?

— Слышал. Петлюра — самый дельный из их гоп-компании. Остальные в Раде интеллигенты. А этот, который Коновалец — командир сечевиков.

Про себя я добавил, что Судоплатову придется присылать свою взрывающуюся конфетную коробочку кому-нибудь другому.[57]

Вот теперь я настоящий попаданец. Конечно, Петлюру убил не лично я, тем не менее. Остается взять в плен Колчака или Деникина.

Я подошел к пулеметчику.

— Товарищ, ты сделал очень большое дело для революции, убил очень опасного её врага. Возьми на память. Я протянул ему часы. Не свои, конечно, мне они были и самому нужны. Но вчера, двигаясь за наступавшими красными, мы наткнулись на разграбленный часовой магазин. Возле него лежали два типа уголовного вида. Очевидно, красноармейцы строго выполняли поданный с моей подачи приказ — расстреливать мародеров на месте. В самом магазине лежал хозяин, похоже, зарезанный. Я решив, что хозяину товар не нужен, прихватить несколько часов — именно для награждения отличившихся.

Андрей согласился с тем, что отсутствие наград — большой недочет. Вот и пригодилось. А ведь теперь, возможно не будет не только петлюровщины, но и бандеровщины. ОУН без Коновальца, может, и не раскрутится.

К вечеру националисты сдались. Их главарей — Грушевского и Винниченко и ещё кое-кого арестовали, большинству же набили морды и отпустили.

Разговор с Винниченко вышел интересным. Он и в самом деле оказался типичным интеллигентом, двинутым на светлой идее самостийности, к тому же свято верующим, что «Запад нам поможет». И ведь в самом деле, начал помогать. За выступлением националистов стояли французы. Которым эти деятели пообещали возобновление войны. Причем, в лучших традициях Хлестакова, они заявляли, что едва придя к власти, выставят полумиллионную армию. Откуда они её возьмут, так и осталось неясным. Этим придуркам казалось, что над Киевом взовьется жевто-блакитый прапор, то сразу же толпы народа пойдут добровольцами.

На следующий день я решил прогуляться по Киеву. Это был третий крупный город, в котором я бывал в обоих временах. Питер в центре остался, в общем и целом, таким же. Подавляющее большинство знакомых мне домов находились на своем месте. Москва, в которой я несколько раз бывал по разным делам, была совершенно на себя не похожа, я центре даже с трудом ориентировался. С Киевом дело обстояло серединка на половинку. Крещатик, понятное дело, был совершенно иным — его разнесли во время войны и потом застроили «сталинским ампиром». А многие улицы были точно такими же. Интересно, что город особо и не отреагировал на факт трехдневных боев. Разрушений было не так уж и много, так что Киев зажил обычной жизнью.

Двигаясь вниз по Андреевскому спуску, я подавил в себе дурацкое желание заглянуть к Булгакову. Не знаю, что на меня накатило — потому что ни с Маяковским, ни с Есениным я знакомиться не пытался. Из великих литераторов я был знаком только с Алексеем Толстым — да и то потому что брал у него интервью о работе в Комиссии по расследованию деятельности царского правительства, в которой он трудился. А тут пробило. Но потом подумал — а что я ему скажу? Булгаков ведь ещё вообще ничего не написал и, скорее всего, даже не знает, что станет писателем.