Борис Сопельняк - Секретные архивы НКВД-КГБ

• Название: Секретные архивы НКВД-КГБ
• Автор: Борис Сопельняк
• Жанр: Публицистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0940-4

В 1934 году ОГПУ было преобразовано в НКВД. Только за 1937—1938 годы было арестовано полтора миллиона человек, из них около 800 тысяч расстреляно. В 1954-м мрачное здание на Лубянке снова поменяло вывеску и стало называться Комитетом государственной безопасности - КГБ. Самое странное, что под чекистский меч попадали не только так называемые диссиденты, но и писатели, музыканты, художники и другие деятели искусства, которые, при всем желании, не могли свергнуть советскую власть. Именно поэтому авторитет КГБ в народе был крайне низок, и именно поэтому все облегченно вздохнули, когда в декабре 1991 года Комитет государственной безопасности был упразднен и как таковой перестал существовать.

---

Протоколы допросов, которые все эти годы хранились в личном архиве Сталина, настолько красноречивы, что нельзя не привести хотя бы некоторые отрывки, что я несколько позже и сделаю.

А тогда старый пройдоха Ройшле ухитрился спрятать микрофон в ворохе лежащих на столе бумаг и записал достаточно откровенные ответы Якова на пленку, а потом так хитро смонтировал запись, что Яков предстал неистовым обличителем сталинского режима.

Эту пленку крутили на передовой — и голос сына Сталина слышали советские солдаты. В то же время немецкие самолеты сбрасывали на их головы листовки с призывом сына Сталина следовать его примеру и сдаваться в плен, «потому что всякое сопротивление германской армии отныне бесполезно».

Чтобы не было сомнений, что в их руках действительно сын Сталина, немцы сделали серию фотографий Джугашвили в окружении германских офицеров — и тоже сбросили на передовой. А нацистские газеты опубликовали собственноручное заявление столь необычного пленника:

«Я, нижеподписавшийся Яков Иосифович Джугашвили, являюсь старшим сыном Председателя Совнаркома СССР от первого брака с Екатериной Сванидзе. 16 июля 1941 года около Лиозно я попал в немецкий плен, перед пленением уничтожил свои документы. Мой отец Иосиф Джугашвили носит также фамилию Сталин. Я заявляю настоящим, что указанные выше данные являются правдивыми».

Но вернемся к протоколам допросов. Как я уже говорил, все эти годы они хранились в личном архиве Сталина, и никто о них ничего не знал. Но сегодня гриф секретности с этих документов снят, и они настолько уникальны, что нельзя не привести хотя бы некоторые отрывки. Так как ничего путного о действиях Верховного командования Красной Армии Яков сообщить не мог—об этом он просто ничего не знал, Ройшле перешел к вопросам личного и общеполитического характера.

— Вы добровольно перешли к нам или были захвачены в бою?

— Нет, не добровольно. Я был вынужден, мне просто некуда было деваться.

— А почему вы, офицер, переоделись в гражданскую одежду?

— Я рассчитывал под видом беженца пробраться к своим.

— В каких боях вам довелось участвовать?

— В одном, всего в одном. Но я не знаю, как называлась эта деревня.

— Почему?

— Потому что у меня не было карты. Их вообще ни у кого нет!

— У офицеров нет карт?!

— Представьте себе, нет. У нас все делалось безалаберно и глупо, и наши марши, и наша организация — все безалаберно и глупо. А командование было таким идиотским, что зачастую наши части ставили прямо под огонь — либо ваш, либо наш.

— Как такое возможно?

— Еще как возможно! Дивизия, в которую я был зачислен, считалась хорошей. В действительности же она оказалась совершенно неподготовленной к войне.

— Ив чем, по-вашему, причина плохой боеспособности Красной Армии?

— Главная причина — немецкие пикирующие бомбардировщики. Еще, как я уже говорил, неумные, можно сказать, идиотские действия нашего командования.

— Как обращались с вами наши солдаты?

— Я бы сказал, неплохо... Вот только сапоги зачем-то сняли.

— После того, что вы узнали о боеспособности немецких дивизий, вы все еще думаете, что Красная Армия может оказать такое сопротивление, которое изменило бы ход войны?

— Видите ли, у меня нет полноценных данных ни о ваших резервах, ни о стойкости ваших солдат. Так что ничего определенного я не могу сказать. И все же лично я думаю, что борьба еще будет, что главное в этой войне — впереди.

—Знаете ли вы, что Финляндия, Румыния, Венгрия и Словакия также объявили войну Советскому Союзу?

— Ну и что?! Тоже мне, вояки. Все это ерунда (смеясь). Что это, вообще, за государства? Главное — это Германия, а все остальные — чепуха.

— Известна ли вам, господин старший лейтенант, позиция национал-социалистской Германии по отношению к еврейству? Как вы можете объяснить тот факт, что теперешнее московское правительство состоит главным образом из евреев? Выскажется ли когда-нибудь русский народ против евреев?

— Все это ерунда. Болтовня. Евреи у нас не имеют никакого влияния. Напротив, я лично, если хотите, со всей ответственностью могу сказать, что русский народ всегда питал ненависть к евреям.

— Не поэтому ли в тех города и селах, через которые мы прошли, везде и всюду люди говорят: евреи — наше несчастье, и все беды от них?

— А я о чем говорю! Причина этой ненависти в том, что евреи и, кстати говоря, цыгане не умеют и не хотят работать. Главное, с их точки зрения, торговля. Вы удивитесь, но, зная о том, как относятся к евреям в Германии, наши евреи говорят, что в Германии им было бы лучше, потому что там разрешена частная торговля. Пусть и бьют, но зато разрешают торговать. Каково, а?! Быть рабочим или крестьянином еврей у нас не хочет, это, видите ли, не престижно. Как же после этого их можно уважать?

— Не отсюда ли пошел самый короткий в мире анекдот: «Еврей — дворник»? — усмехнулся Ройшле.

— Отсюда, — поддержал его Яков. — Именно отсюда. Слышали ли вы, что в Советском Союзе есть Еврейская автономная область со столицей в Биробиджане? Так вот там не осталось ни одного еврея, и живут в Еврейской автономной области одни русские. Они же, кстати, являются тамошними колхозниками, слесарями, сантехниками и, конечно же, дворниками.

— И, тем не менее, вторая жена вашего отца еврейка. В наших газетах писали, что она то ли дочь, то ли сестра Кагановича. Или Каганович не еврей?

— Каганович еврей. Но это ничего не значит, так как второй женой моего отца была Надежда Аллилуева, а она русская.

—Ладно, черт с ними, с этими евреями,—махнул рукой Ройшле. — Тем более, что скоро их вообще не будет. Куда больше меня интересует ваше мнение по поводу того, что московские власти призывают гражданское население сжигать все те города и деревни, которые оставляет армия. А чего стоит призыв уничтожать все продовольственные запасы?! Это же вызовет голод, это же ужасное бедствие, которое постигнет все мирное население.

— Когда Наполеон пришел в Россию, делалось то же самое. Скажу откровенно, я считаю эти призывы правильными. Почему именно? Потому что мы враги. Надо бороться, а в борьбе все средства хороши.

— Сделает ли правительство с Москвой то, что было сделано во времена Наполеона?

— Вы о пожарах? Вполне возможно. Я же сказал, что в борьбе все средства хороши. Но меня удивляет ваша уверенность в том, что вы непременно возьмете Москву. Почему вы так думаете? Надо же, как вы уверены, смотрите, не просчитайтесь.

— Известно ли вам о речи, произнесенной по радио вашим отцом?

— Впервые слышу.

— Виделись ли вы с отцом перед отъездом на фронт?

— Виделся.

— И что он сказал, прощаясь с вами?

— Иди, воюй!

— И всё? — искренне удивился Ройшле.

— А что еще нужно? Этого вполне достаточно. Вот если бы он сказал: «Поезжай в Ташкент!», это был бы совсем другой коленкор. Но он этого не сказал! И теперь мне стыдно, мне очень стыдно, что я попал в плен. Лучше бы я погиб! Тогда отцу пришла бы похоронка, и он мог бы гордиться тем, что его сын пал смертью храбрых, защищая свою страну.

— А жена так бы ничего и не узнала? Разве похоронку отправляют не жене?

— A-а, жена! Что жена?! Сегодня она есть, а завтра нет. Жена — это безразлично. Я Юлю, конечно, люблю, но то, что я жив и что в плену — это позор.

— Пригласит ли ваш отец ее с собой в эвакуацию, когда мы возьмем Москву?

— Опять вы о своем! Возьмете Москву? Надо же, как вы уверены! Не обольщайтесь. Один уже брал Москву, а потом драпал до самого Парижа. Но если речь зайдет об эвакуации, то может быть и так, и эдак. Но попадать в ваши руки ей нельзя, никак нельзя! Ведь моя жена еврейка. А раз мать еврейка, то и трехлетняя дочурка тоже еврейка.

Жуткий ответ... И, что самое главное, абсолютно правдивый. То, что Сталин терпеть не мог жену своего сына, — общеизвестный факт. «Женился на разведенке, — частенько ворчал он, — не мог найти приличной девушки, грузинки или русской!» Об этом же, не таясь, пишет в своих воспоминаниях Светлана Аллилуева — сестра Якова Джугашвили:

«Яша ушел на фронт на следующий же день после начала войны, и мы с ним простились по телефону. Юля с Галочкой оставались у нас. Неведомо почему, нас отослали в Сочи. В конце августа я поговорила с отцом по телефону. Юля стояла рядом, не сводя глаз с моего лица. Я спросила, почему нет известий от Яши, и он медленно и ясно произнес: “Яша попал в плен. Не говори пока что ничего его жене”.

Как оказалось, отцом руководили отнюдь не гуманные чувства по отношению к Юле. У него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу кто-то “выдал”, и не причастна ли к этому Юля. Когда мы вернулись в Москву, он мне как-то сказал: “Яшина девочка пусть пока останется у тебя. А его жена, по-видимому, нечестный человек. Надо будет в этом разобраться”.