Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

• Название: В тайге стреляют
• Автор: Юрий Шамшурин
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1969

Повесть Ю. Шамшурина посвящена событиям гражданской войны в Якутии. Коренное население — якуты-охотники, обманутые местными богатеями-тойонами, — вступает в белоповстанческие отряды. Неграмотные, забитые бедняки, опутанные религиозными и родовыми предрассудками, первое время не понимают, что борются против власти трудового народа. О постепенном пробуждении их классового самосознания и повествует книга «В тайге стреляют».

Ю. Шамшурин много лет прожил в Якутии и хорошо знает жизнь и обычаи этого края.

Первая часть повести под тем же названием выходила в 1967 году в издательстве «Советский писатель».

---

В тайге уже по-летнему было тепло и душисто. Пряно пахло разогретой смолой, багульником и одуванчиками. Над ухом нудно, раздражающе ныли первые комары, злые и голодные. Назарка машинально отмахивался от них рукой. Потом сломил подвернувшуюся еловую ветвь...

Вечером, когда солнце краем врезалось в горизонт и погружалось в него все глубже, Назарка подъехал к одинокой юрте, притулившейся на краю небольшого аласа. Посередине его поблескивало блюдце-озерко. Отсюда напрямик через реку был Хамагаттинский спуск. Здесь удобнее всего было, пожалуй, подождать отряд.

На опушке, под прикрытием деревьев, Назарка придержал усталого жеребца, привстал на стременах, изучающе оглядел окрестности. По аласу, пощипывая зелень, бродили коровы. Усадьбу с водопоем связала прямая, крепко утрамбованная копытами тропа. Из трубы юрты тонким столбиком поднимался дымок. Над лесом ветер резко перегибал его влево и раздергивал в клочья.

Назарка рысью пустил жеребца к жилью.

Новый человек для жителей тайги — всегда радостное событие. Хозяин юрты и его жена радушно встретили гостя. Женщина тотчас разгребла в камельке угли, бросила на них сухое смолье. Пристроила котлы с кониной и зайчатиной. Затем она сняла с полки начищенный до блеска медный самовар. Вскоре самовар дружелюбно загудел, пустил из-под крышки кудрявый султанчик пара.

Хозяин — седоголовый старик — и Назарка уселись на переднем ороие под иконой в потемневшем литом окладе. Ясно, в первую очередь закурили. Старик до отказа намял сэбэряху в обшарпанную, прогоревшую по краям трубку с коротеньким мундштуком. Он жадно затягивался горьким табачным дымом, блаженно жмурил глаза, потирая ладонями грудь, задерживал дыхание. Он не курил, а наслаждался.

— О-о! — сладостно протянул хозяин, тонюсенькой струйкой выпуская дым изо рта, и расслабленно откинулся на кумалан.

По случаю прибытия гостя хозяйка переоделась в ситцевый холодай, волосы повязала платком. Занятая у очага, она сначала крепилась, надеялась, что муж по укоренившейся привычке не забудет и ее — даст докурить трубку. Вскоре старушка убедилась, что ожидания ее тщетны. Трубка в зубах мужа уже хрипела, захлебываясь, но старик и не помышлял открыть глаза. Тогда хозяйка, не в состоянии овладеть собой, подошла к столу, дрогнувшей рукой взяла Назаркин кисет.

— Пожалуйста, кури, эмээхсин[62]! — спохватился гость. — Извини, устал с дороги, забыл предложить тебе!

Старушка несколько раз глубоко затянулась, зашаталась, будто пьяная, и повалилась на орон рядом с мужем.

«Чего это они?» — удивленно подумал Назарка, вглядываясь в побледневшие лица стариков.

Оказывается, обитатели юрты давно уже не пробовали настоящего табака — сэбэряха.

Вдоволь накурившись, старик, которого звали Басыкка, отложил горячую трубку и по обычаю подступил к Назарке с расспросами. Интересовало его многое — от мировых проблем до стоимости коровы или воза сена на городском рынке. Добрый гость должен полностью удовлетворить любознательность хозяев. Назарка обстоятельно, пространно отвечал на вопросы. Особенно подробно он говорил о Советской власти, о распределении земли и сенокосов.

Ужин между тем поспел. Старушка Хоборос выставила перед Назаркой все имевшиеся у нее в запасе яства. Она была довольна пришельцем. На столе появилось непроваренное, с кровинкой, конское мясо. В ухе, заправленной молоком, плавали икряные караси. Хоборос наломала свежей ячменной лепешки, вывалила на оловянную тарелку зайчатину. Хозяин поточил на брусочке нож гостя и свой, предоставил Назарке право первым выбрать себе кусок по вкусу.

В свою очередь и Назарка не остался в долгу. Он извлек из мешочка несколько крупных кусков рафинада и осьмушку кирпичного чая «Большая рука».

Ели не спеша, степенно. За чашкой чая Басыкка закурил трубку, почмокал губами и раздумчиво сказал:

— Говоришь ты, приятель, шибко хорошо, складно, вроде бы олонхосут[63]. И не скупой. Только беда — в городе ты живешь. Врешь, поди, все: городские всегда врали, крали да обманывали!

Назарка опешил от столь странного вывода старика и удивленно уставился на него с поднесенным ко рту блюдцем.

— Почему? — только и нашелся спросить он.

— Как почему?— усмехнулся Басыкка наивному вопросу. — Купец врал, обманывал? Скажешь, не было? Начальник — тоже? Тоже! И поп с ними. А все они в городе живут! Они тебе гостинцев на языке привезут, а ты им сумами возвращать обязан. Они тебе сладкие слова, а ты им — мяса да масла. И ты, наверное, у них научился. Худая наука — быстрая!

— Э, нет! — повеселел Назарка. — Ты о прошлых людях толкуешь. Больше таких не будет. Теперь начальники новые — большевики. Они за бедняков, за обездоленных. Они жизнь иную наладить хотят, по справедливости... Бандитские командиры, тойоны да богачи многих якутов обманули и воевать против большевиков заставили. Красных те немало побили, а Советская власть не мстит. Она прощение объявила белобандитам. Приди, сдай берданку или винчестер, дай слово, что против новой власти ничего худого не станешь замышлять, не вступишь в банду, — и ступай домой, хозяйством занимайся. Будешь жить мирно, красные никогда тебя не тронут!

— Он, поди, нарочно сказал, чтобы отрядники поверили и сдавались? — спросил Басыкка.

— Амнистию объявило правительство Якутской Автономной Республики! — с гордостью пояснил Назарка. — Наше правительство, народное, якутское!.. Первым пароходом товаров много привезут. Советская власть справедливые цены установила. Никто не посмеет их нарушить!

— Оннук! Оннук! — рассеянно подтвердил Басыкка, думая о чем-то своем. — Славно бы было...

В стаканах давно остыл крепко заваренный чай. Перед Назаркой стояла фарфоровая чашка с отбитой ручкой. В нескольких местах чашка треснула. В иных краях эта посудина за ненадобностью давно бы оказалась на свалке. Но в хозяйстве якута-бедняка такими ценностями не разбрасывались. Попробуй купи новую — сколько она стоит! Искусно стянутый узкими полосками жести, фарфор продолжал исправно служить людям.

В юрте надолго установилась тишина. Старушка Хоборос, внимательно слушавшая разговор, сделала вывод, что приехавший из города коренастый якутский паренек — важный начальник новой власти. Это ее встревожило и озадачило. Зачем он нежданно-негаданно нагрянул к ним?.. Хоборос переводила взгляд с Назарки на мужа, ожидая продолжения беседы. Зачем Басыкка так откровенен и резковат в своих суждениях?..

Вторично протянуть руку к табаку у старушки не хватило смелости. Она сосала пустую трубку, опуская в нее алые угольки. Назарка заметил это, протянул Хоборос кисет и сказал:

— Кури, эмээхсин! Меня не спрашивай, бери, когда захочешь. Скоро табаку у вас будет вдоволь!

— Ой ли, приятель!? — покачал головой старик. — Наш наслежный ревком бывает у нас, мунньах[64] собирает. Толмачит много, еще больше сулит. Послушаешь его, скоро сохатый сам во двор к тебе прибежит — готовь нож да посуды побольше. Наше правительство, говоришь? Хорошо, если народное. И товары, говоришь, будут? Новая власть привезет?

— Будет, огонер, все будет! Главное — бандитов разогнали. Они людям спокойно жить мешали. Теперь некому пароходы и баржи поджигать. Свободно стало в наших краях! — Назарка прихлебнул из блюдца и переменил тему беседы! — Одни в старости доживаете? Тоскливо и трудно, поди?

— Нет, парень взрослый есть! — захлебнувшись дымом, торопливо ответила Хоборос и бросила быстрый взгляд на мужа. — Женить бы пора...

— Где же он? — полюбопытствовал Назарка и осмотрел юрту. В углах ее скопилась темнота. Неясно, расплывчато вырисовывались лики святых.

— Люди сказывали, будто выбрасывать их заставите! — показал Басыкка на иконы.

— Зачем? — пожал плечами Назарка. — Грамотным станешь — сам в амбар вынесешь... Сын-то где?

— Э, к соседям уехал! — неопределенно махнула рукой чем-то взволнованная старушка.

В юрте установилось тягостное безмолвие. Назарка чувствовал, догадывался, что хозяева побаиваются его — «начальника». Они что-то скрывают и переживают. Однако Назарка не приставал с расспросами. Мало ли что у людей бывает! Он вышел на улицу, постоял лицом к западу. Посвежевший ветерок охлаждал вспотевшее тело. Прикосновение его было приятно. Закатные краски уже вылиняли, поблекли; небо было голубым и прозрачным, но звезд высеялось мало — виднелись самые крупные; над горизонтом лежала широкая нежно-розовая полоса. Назарке подумалось, что если бы добраться до небесного купола и щелкнуть по нему ногтем, то по всей тайге разнесся бы мелодичный переливчатый звон. Он усмехнулся: придет же на ум!

Расседланный жеребец с хрустом жевал сено. На спине и по бокам его виднелись темные пятна — подсохший пот, завивший шерсть в упругие колечки.

Минула короткая пора молчания. Якутская ночь опять полнилась птичьими голосами. С ближнего болота доносило раскатистый, угрожающий рев «водяного быка» — выпи. Немало легенд и преданий связано у якутов с этой птицей. На озере самозабвенно, стараясь перещеголять собратьев, орали мородушки, поднимая каскады брызг, гонялись друг за другом. Взметнувшийся ввысь бекасик раздул зоб и начал падать отвесно к земле, рассыпая вокруг свое звонкое, дробное «бэ-э-э».