Петр Киле - Телестерион [Сборник сюит]

• Название: Телестерион [Сборник сюит]
• Автор: Петр Киле
• Жанр: Поэзия

Телестерион — это храм посвящения в Элевсинских мистериях, с мистическим действом, в котором впервые обозначились, как и в сельских празднествах, черты театра Диониса. Это было специальное здание в форме кубического прямоугольника, почти как современное, с большой сценой и скамейками для небольшого числа зрителей, подготовленных для посвящения. В ходе действия с похищением Персефоны и с рождением ее сына от Зевса Дионис отправляется в Аид, за которым спускаются в катакомбы под сценой зрители в сопровождении факельщиков, с выходом под утро на берег моря. Посвящение предполагало обретение бессмертия души, как и театр — посвящение в таинства жизни и искусства, в чем и смысл нашего Телестериона.

Небольшие отрывки из поэм, трагедий и комедий здесь представлены как сюиты (последовательность танцевальных и музыкальных вариаций, стало быть, и драматических), в которых оживают персонажи из мифов и истории за тысячелетия в звездные часы человечества, словно в самом деле обретшие бессмертие, а с ними и мы на краткий миг земного бытия.

---

Б ы ч о к. Василиса Премудрая?

Ф е б. Василиса Прекрасная.

Л е ш и й. Да она же себе на уме, весьма даже зловредная.

В а с и л и с а. И я не таковская. Что мы пришли, так это дед говорит, учеников надо бы приютить хоть на ночь. Даром что пустует избушка на курьих ножках.

Л е ш и й. Ребята! Будем настороже. Еще баба Яга явится. Или Кощей Бессмертный.

В а с и л и с а. Останетесь в лесу в ночь, могут и явиться. Нам же нынче не до шуток. Разве вы не слыхали, Савву Ивановича посадили в тюрьму?

А л е н у ш к а. Во все газетах пишут.

С и р и н. А что случилось? Мы бродим по весям и долам все лето, газет не видели.

А л е н у ш к а. Говорят, проворовался. Будто можно самого себя и семью свою обокрасть.

В а с и л и с а. Обманули, разорили Савву Ивановича, уж это точно. Теперь и дом в Москве, и Абрамцево отберут, говорят.

А л е н у ш к а. А мы ведь здешние. В школе учились, в мастерской работаем. Что с нами будет?

Ф е б. Абрамцево — с молотка?

Б ы ч о к. С тем-то мы вступаем в новый век?

С и р и н. Нет, нет, что бы там ни случилось, Москва не даст в обиду Мамонтова.

А л е н у ш к а. Студенты! Идите-ка спать. Уже ночь. Утро вечера мудренее.

В а с и л и с а. У избушки на курьих ножках вас встретит дед. А мы принесем вам молока и хлеба.

Показывается Серов, разыгрывая из себя деда.

С е р о в. Да я их здесь встречу, не велик барин. Здравствуйте! Здравствуйте, господа художники! (Сплевывая в сторону) Народ добрый, да беспутный до легкомыслия и ребячества.

Девушки пугаются, художники переглядываются с недоумением.

А л е н у ш к а (шепотом). Дед, а, дед, ты ли это? Что-то я тебя боюсь. Не бес ли вселился в тебя?

С е р о в. Я, я! Кто же еще? У меня (Прикладывает пальцы к груди. )крест. Его же никакому бесу не перейти. Правильно?

Б ы ч о к. Да не сон ли все это? Прекрасный и ужасный. Можете ли представить, господа, чтобы Лоренцо Медичи посадили в тюрьму?

Ф е б. Очень легко. Медичи могли укокошить кого угодно и друг друга. Ренессанс в Европе — кровавая история, помимо взлетов человеческого гения и мысли. Примем наш век таким, каков он есть.

Б ы ч о к. Каков он есть? Нет, каким он будет.

Л е ш и й. Дед, а ты давно живешь здесь?

С е р о в. Давненько. Почти что с рождения. Еще прежних хозяев — Аксаковых — помню хорошо.

С и р и н. А ты, дед, будто не очень старый?

С е р о в. Да я могу сойти еще за молодого… Да еще шибче бываю иного хрена. Бабы знают хорошо. А вы покажите, что наработали.

Л е ш и й. А ты знаешь толк и в живописи?

С е р о в. А как же! Когда постоянно якшаешься с художниками, когда ты им и друг, и собутыльник, дедуля на побегушках, нельзя не разбираться в красках и линиях, что к чему как лежит и что думает о себе.

Ф е б. Кто думает о себе?

С е р о в. Ну, Феб или Леший, в зависимости от предмета.

Ф е б. Да откуда ты знаешь, как нас зовут?

С е р о в. Разве так вас зовут? Это я, к слову, о модели.

В а с и л и с а (рассмеявшись). Валентин Александрович, это же вы! Меня-то не проведете.

С е р о в. Ох, Василиса Премудрая! Околдовала ты меня. (Вдруг расхохотавшись, предстает в своем обычном виде и уходит в сторону Абрамцевского парка.)

С и р и н. Ну и чудеса!

                 С е р о в
(прохаживаясь один, про себя)
Заехал я в Абрамцево проездом,
Хотя и знал, что никого здесь нет,
Но точно, как по зову тихой дали,
Отрады русских деревень от века.
Здесь с детства я бродил и рос на воле.
В семействе Мамонтовых, как родной
Я принят был еще ребенком робким,
На ласку отзываясь, как подсолнух,
Что к солнцу обращается головкой,
Весь в лепестках, со множеством семян.
И, кажется, всю юность я провел
Не в Академии, а в сих пенатах
В веселых ученических забавах
И весь в трудах, в разлуке долгой с милой,
Пока любовь не повелела: к ней!
И я обрел приют для жизни новой,
Для счастья и трудов моих вседневных;
А милое Абрамцево с тех пор,
Как утро дней сияет лучезарно,
Исток добра и красоты предвечной.
Но тучи заволакивают небо,
И села погружаются во тьму,
И молнии сверкают в отдаленьи,
За краем горизонта, где бушует,
Ну, впрямь побоище небесных сил,
И что вещает нам Илья-пророк?

Облака проносятся быстро, и проступают небосклоны с очертаниями лесов, гор и городов с главами церквей.

2

Царское Село. Александровский дворец. Комната, отведенная для художника, с костюмами для модели и мольбертом. Входит Николай II. Женский голос за дверью: "Ники! Он не пришел еще?"

               Н и к о л а й
Что, Аликс? Как всегда, приберегла
Напутственное слово напоследок?
Но я ведь приступаю не к делам.

Входит Александра Федоровна.

Всего лишь буду я сидеть в тужурке,
Столь памятной для нас, и думать сладко
О счастье, что досталось тяжело,
Зато навечно…

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
                          Ники! Ну, не надо.
Я слышу в голосе твоем укор.
Ты знаешь, колебалась я в моей ли
Любви к тебе? И не в твоей ко мне.
Еще детьми судьба свела нас, к счастью.
В разлуке только крепли наши чувства.

              Н и к о л а й
Сестра твоя и дядя мой о нас
Заботились с участием сердечным,
Но втайне словно бы от нас самих
И всех. Уловка удалась отлично.

      А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Привезена в Россию на смотрины,
Как будто здесь я не бывала прежде,
Я поняла, не очень я угодна
Царю или царице, я не знала,
И силы снесть все муки, как всегда,
Нашла в религии моей, которой
Помыслить не могла переменить
С тех пор, хотя я знала от сестры
О верности твоей, пускай мужчины
По части женщин слабы, даже принцы,
Наследники престола.

              Н и к о л а й
                                          Аликс! Аликс!

     А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Ну, стало молодцу невмоготу,
Я знаю, да к актрисе ревновать
Принцессе не пристало; лишь досаду
И ропот на судьбу я испытала.

               Н и к о л а й
Когда же я вдруг превозмог судьбу,
Не ты ль едва не заявила: нет!

     А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
В религии моей найдя опору,
Ей изменить? А не лишусь ли я
И веры, и национальной почвы?
Я поняла: религия — мой козырь,
Как у тебя — империя в полмира.

               Н и к о л а й
Ах, Аликс! А любовь моя?

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
                                                 Она-то
Соединила нас, боюсь, к несчастью.
Ведь слава венценосцев не любовь.
Семейная идиллия у трона —
То рай земной…

               Н и к о л а й
                            С грехопаденьем сладким?

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Пожалуй, да. С изгнаньем из Эдема.

               Н и к о л а й
Что, Аликс, ты хотела мне сказать?

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Ах, да! Ужасный сон приснился нынче,
Когда ты навалился на меня
Спросонок или спьяну, не всегда
Мужичья грубость мне по нутру, знаешь.
Но увернуться, вскинуть не могу,
Поскольку не один ты, и другие
Мужчины добиваются меня,
И женщины, под колокольный звон.
"Иль то мистический мой брак с Россией?" —
Подумала я в страхе и восторге,
И груда тел содвинулась в овраг,
Как в ров для грешников по кругам ада.

                Н и к о л а й
    (доставая зажигалку с большим фитилем)
Когда бы это был всего лишь сон!

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
В объятиях твоих я пробудилась
И предалась тебе в истоме смерти,
Как я предстану вскоре перед Богом,
И в рай небесный он возьмет меня.

                Н и к о л а й
А знаешь, это ж было на Ходынке.
На празднество толпа собралась с ночи
И все теснилась к павильонам ближе,
Чтоб утром получить подарки наши.
Столпотворенье, давка, как в аду,
Раздавленные до смерти тела.
Мне предлагали праздник на Ходынке
Да и прием в посольстве отменить,
И объявить в первопрестольной траур.
Испортить и прервать все торжества,
Назначенные мною ли? Нет, свыше!
Так смерть отца отсрочить не могла
Венчанье наше царское надолго.

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
У гроба я переменила веру,
Да продолженьем похорон была
И свадьба долгожданная, не странно ли?
И коронация в Москве — мой брак
Мистический с Россией — вновь гробами
Отмечена. Что ж значило бы это?

               Н и к о л а й
          (закуривая папиросу)
Признаться, я боюсь, то знак худой.
Все с крови начинается и кровью
Не завершилось бы.

    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
                                     Не надо, Ники!
Страшнее снов моих твои слова.
      (Пошатывается.)

                Н и к о л а й
                (уводя жену)
Неуж-то я пророк? Иная доля
Мне предназначена Всевышним, Аликс.

У других дверей показывается дежурный скороход в костюме XVIII века; вслед за ним Серов.