Александр Терещенко - Быт русского народа. Часть I

• Название: Быт русского народа. Часть I
• Автор: Александр Терещенко
• Жанр: Прочая документальная литература

Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости. В них все трогает нас, потому что оно близко к нашим мыслям; потому что все это наше, русское, неподдельное; все проникнуто любовью к родине, отечеству.

В середине XIX в. вышла и почти сразу же стала библиографической редкостью книга известного ученого А.В.Терещенко «Быт русского народа» — первая попытка в России научной разработки этнографического материала. Однако до сих пор она не переиздана, хотя в свое время ею зачитывались и специалисты, и простолюдины.

Семь частей, составляющих это произведение, превосходят многие известные сочинения на аналогичную тему обстоятельностью изложения и объемом, но при этом изящно написаны и доступны восприятию любого, даже самого неискушенного любителя русской старины.

В первой части, которую мы предлагаем вниманию читателя, раскрывается понятие народности, дается подробное описание жилищ наших предков, повествуется об образе их жизни, домоводстве, одежде и музыкальной культуре.

---

Приглашение к царскому столу бояр и окольничих основывалось на их родословном старшинстве, а иногда на их родстве с государем. Люди неродословные приглашались ими по особенному к ним благоволению государя, или когда он хотел наградить их за службу: обыкновенно все награды объявлялись тогда после царского стола. — К столу выходил государь всегда в предшествии стряпчего, который нес царский скипетр.

Если по какому-либо случаю не готовился стол для патриарха, духовных властей и бояр, то посылали к патриарху целый обед под надзором ближнего человека или окольничего. — После стола дарили патриарха кубком, камкою и другими предметами. Митрополиту Дионисию было подарено (в 1584 г., дек. 26) Государева жалованья 10 арш. камки венедицкой багровой, цена по 10 алтын аршин и того шесть рубя, и кубок индийского ореха (кокоса), окованный серебром, но вместо кубка было выдано ему девять рублей. — Точно так дарили патриархов, из них самые богатые дары получал один Никон. В числе первых подарков всегда был кубок из индийского ореха, окованный серебром. Из рук митрополита и патриарха он переходил снова в царскую казну, из которой выдавали за него неизменные девять рублей. — От стола царского посылались еще подачи боярам, думным и ближним людям. Если подача не доходила по назначению, то этим наносилось оскорбление тому лицу, которому было послано. Крайчий кн. П. С. Урусов разослал однажды боярам, окольничим, думным дворянам, думным дьякам и ближним людям по две подачи с кубка, т. е. с винами, и сверх того отдельно боярам корки (род пирожного).

В день Рождества Христова (как и в другие большие праздники) цари не садились за стол, не накормив прежде тюремных сидельцев. — Так в 1663 г. было кормлено на большом тюремном дворе 964 тюремных сидельца.

Независимо от всех церемоний, происходивших в царских палатах, приносилась дань обычаям того времени в отделении дворца царицы. Окруженная дворовыми боярынями, она принимала в своей золотой палате духовенство, приходившее к ней славить Христа, и приезжих боярынь, которые являлись к ней с поздравлениями и по особому приглашению обедали за ее столом. — Каждая приезжая боярыня подносила царице и царевне по тридцати перепечей. Царице Марье Ильиничне и царевнам поднесли 14 приезжих боярынь (в 1663 г.) 426 перепечей. — После обедни царица посылала патриарху от себя и каждой царевны по 5 перепечей. — Ив. Забелин „Некоторые придворн. обряды и обычаи царей московских в праздник Рождества Христова“, см. „Ведом. С.-Петерб. городск. полиции 1847 года, № 5“.

Зная, что проклятие совершается, наши предки верили, что благословение и доброе слово сбываются. Всякий человек, встретившийся со знакомым или проходивший мимо незнакомого, но чем-нибудь отличаемого, приветствовал его снятием своей шапки и наклонением головы. Это делается поныне в отдаленных местах. Как прежде соблюдались, так и ныне соблюдают усладительные обряды набожности и чистосердечия. Посторонний человек, вошедший в избу или в пышные палаты, обращал впервые свои глаза на икону и молился; потом кланялся и приветствовал: „Будьте здоровы“ или „Здравствуйте“. — Когда посторонний входил во время обеда, тогда он, помолясь Богу, говорил: „Хлеб-соль“, — хозяин отвечал: „Добро пожаловать хлеба-соли кушать“; проходивший мимо работающего говорил: „Бог в помочь!“ — тот отвечал: „Спасибо“, выражая этим: спаси тебя Бог за доброе твое желание. При провожании кого-либо в дорогу говорили: „Счастливый путь“; при встрече со знакомым: „Здорово, брат“, или „Здравствуй, брат“, желая ему, чтобы он был здоров. — Расставаясь друг с другом, говорили: „Прощай“ или „Прости, брат“, т. е.: в чем я тебя оскорбил или какое я тебе сделал неудовольствие, забудь ныне все и не вспоминай лихом даже заочно; не кляни, не благослови. — Проходя мимо церкви или увидя издали крест, всякий снимал шапку и молился[305]. Ныне только делают купцы, мещане и простолюдины. Многие при звуке колокола вечернего или во время благовеста делают крестное знамение. Другие, когда зевают, осеняют свой рот крестным знаком не менее трех раз, — над этим простодушным обрядом издеваются некоторые. Когда кто чихнет, тогда считают невежеством, если не пожелают исполнения желания или не скажут: „На здоровье“, „Мое почтение“ или: „Встать и поклониться“[306]. Иные думают, кто чихнет при разговоре, тот подтверждает истину сказанного. Другие замечают еще: чихнуть в воскресенье — значит быть в гостях; в понедельник — будет прибыль в этот день; во вторник — будут ходить за долгами; в среду — будут хвалить; в четверг — рассердит кто-нибудь; в пятницу — получатся письма или будет неожиданная встреча; в субботу — придет весть о покойнике. Есть на свете люди, для коих обычаи, освященные временем, кажутся невежеством[307].

ОТЗЫВЫ ИНОСТРАНЦЕВ О СВОЙСТВЕ РУССКИХ

Наши свойства казались наблюдателям худыми и добрыми, а обычаи любопытными и странными. Контарени пишет, что москвитяне толпятся с утра до обеда на площадях и рынках: глазеют и шумят, а день заключают в медовых домах[308]. Герберштейн говорит с удивлением, что он видел работающих в будние дни, что им запрещалось тогда пить, что одни иноземные воины, служившие за деньги, имели право быть невоздержанными в употреблении хмельных напитков, для чего слобода за рекою Москвою, где они жили, называлась Наливайкою, от слова наливай. — В. к. Василий, опасаясь худого примера от иностранцев и дурных от них последствий, запрещал русским жить вместе с ними. У всякой рогатки на улице стояли часовые; никто не смел ходить ночью без надобности и фонаря. Тишина царствовала в городе. — Русские не злы, не сварливы, но москвичи склонны к обманам. Славили честность новгородцев и псковитян. Пословица „товар лицом продать“ оправдывала тогдашние времена[309]. Произнесенные слова „да будет мне стыдно“ — заменяли клятву. Имя Божие не смели призывать напрасно, боясь Его праведного гнева. Клялись пред св. Крестом и Евангелием, но с трепетом, зная, что за нарушение клятвы душа погаснет, как свеча. Не божились по произволу, зная заповедь: не произноси напрасно имени Господа Бога Твоего! — Эти достохвальные свойства изменились от угнетения татарского, почему неудивительно, если иностранцы осуждали наших предков прямодушных, клявшихся и в язычестве: „Да будем золоты, яко золото, и да будем иссечены своим оружием“, не дерзая призывать во свидетели даже своего идола Перуна. — Флечер укоряет тогдашние нравы. Москвитяне не верят чужим словам, говорит он, ибо никто не верит их слову. Воровство и грабеж, весьма частые от множества бродяг и нищих, которые, требуя неотступно милостыни, говорят: дай мне, или убей меня! Днем просят, ночью воруют, а вечером нельзя выходить из дома. Несмотря на это, он сознается, что искренняя набожность царствует между русскими[310]. Петрей говорит, что русские крепкие, сильные и не страдают никакими зловредными болезнями; но московитяне лукавые и обманчивые. Меч пишет, что русские одарены сметливостью, изобретательностью и остротой ума. Корб, восхваляя добродушие, говорит: „Достойно удивления, что в Московии никогда не было восстания“. Капитан Шлейссинг, бывший несколько лет в службе царей: Алексея, Феодора, Иоанна, Петра I и правительницы Софии, отзывается с особенной похвалою о верности русских: „Я никогда не слыхал и никогда не читал, — пишет он, — чтобы русские восставали когда-нибудь про-тиву своих государей, разве только противу самозванцев“.

Иностранцы с удивлением описывают еще строгость постов наших предков и говорят все единодушно, что в самых отчаянных болезнях не решались употреблять мясного; что все посты встречали с набожными чувствами, ознаменовывали их добрыми делами, чистосердечным раскаянием и братским угощением[311].

От тех же самых монастырей подносили хлебы, капусту и квас: патриарху, боярам, окольничим, думным и ближним людям, думным дьякам, крайчему, стряпчему с ключом и всем приказным людям.

Может быть, обычай собираться из монастырей в Москву и собирать монастырскую великопоспгую дань присвоил и первому воскресенью Великого Поста наименование Сборного воскресенья.

Монастыри тогда славились, и ныне славятся, искусным печением хлебов и отличным приготовлением капусты и квасов. При царе Михаиле Феодоровиче славился своими квасами монастырь Антония Сийеского (Архангельской губ., Холмогорского уезда), так что государь посылал туда для учены квасного варенья своих хлебников и пивоваров.

В субботу первой недели или в Сборное воскресенье, а иногда в другой какой-либо день после обедни, сам государь раздавал в столовой избе укрухи боярам и другим чинам. К патриарху же посылал их с боярином. В среду первой недели поста (1667 г.) была отправлена к патриарху укруха ее стольником кн. Петр Ив. Прозоровским, и она состояла: из кубка романеи ренского, мальвазии, хлебца кругличатого, полосы арбузной, горшочка патоки с имбирем, горшочка мазули с шафраном, горшочка мазули с имбирек и трех шишек ядер.