Анатолий Кожевников - Стартует мужество

• Название: Стартует мужество
• Автор: Анатолий Кожевников
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

В своих воспоминаниях генерал-лейтенант авиации А. Л. Кожевников воспевает героизм советских авиаторов. Тепло и проникновенно пишет он о друзьях однополчанах, об их нерушимой дружбе, которая помогала побеждать сильного и коварного врага. Автор посвящает несколько глав воспоминаниям послевоенной жизни.

---

 — Если японцев побили, значит, лучше, — ответил я.

 — Это верно, — согласился отец. — Лишь бы оружие было лучше, а солдат наш всегда был крепче. На германском, бывало, у нас артиллерии — кот наплакал, а стояли. Он замолчал и задумался, глядя перед собой, а когда поднял голову, со вздохом сказал:

 — Рано или поздно, а воевать и тебе придется, сыпок. Без войны не обойтись.

Меня война не страшила, по-настоящему я ее и не представлял.

 — При современном оружии война будет страшная, — сказал он, — не то что в четырнадцатом. Я вот с одним человеком говорил, он сказывал, что фашисты могут начать войну в любое время.

 — Справимся. Самураев разбили и фашистов разобьем, — бодро ответил я.

 — Разобьем-то разобьем, да народу много поляжет, — задумчиво продолжал отец. — Но уж если начнется, и в бой пойдешь — будь впереди, пример показывай. Смелого пуля боится. Когда идешь впереди и чувствуешь, что за тобой идут, и страху нет. Передовой солдат в большом ответе: он идет — и тысячи идут, он залег — и все залягут, повернет назад — и все побегут… Мне в атаках не раз приходилось бывать, тут уж помогай товарищу, самого себя не жалей, тогда и тебя не оставят в беде. Тебе-то не придется ходить в штыковую, но, как я понимаю из твоих рассказов, — воздушный бой то же самое, что и рукопашная, только в воздухе. Смысл-то один.

Отец по-своему, но совершенно правильно толковал взаимовыручку, необходимую в любом бою.

Отпуск пролетел как один день. Дорог родной дом, хорошо в нем, но о товарищах тоже вспоминалось все чаще и чаще.

 — Соскучился, наверное, по друзьям? — спросил перед отъездом отец.

 — Есть и это, — отвечаю ему. Отец улыбнулся:

 — Это хорошо, значит, народ у вас дружный, и служба не в тягость, коль скучать начал.

К вечеру я собрался. Присели на минуту по русскому обычаю — и в дорогу. На прощание отец обнял меня и со слезами на глазах сказал:

 — Служи верой и правдой, не за страх, а за совесть — вот тебе мой наказ.

Долго, не отрываясь, целовала мать. А когда поезд пошел, оба они стояли на платформе, не шелохнувшись, пока скрылся из глаз последний вагон.

На одной из станций к нам сел возвращавшийся из отпуска младший лейтенант — выпускник нашей школы. Разговор, конечно, зашел о летных делах и самолетах. Он рассказывал о своем полку, который стоял на западной границе, о странном поведении фашистской авиации.

 — Не проходит и дня, чтобы их самолеты не нарушили границу. Летают спокойно: у нас приказ — огня не открывать, но принуждать к посадке. А как его принудишь, если догнать можно только на полном газу, и то с потерей высоты.

 — А новые самолеты? — спрашиваю летчика.

 — Новых у нас пока нет, все полки на И-16 летают, — отвечал он разочарованно. — Говорят, весной поедем переучиваться на Як-1. Хорошо бы, если на «яках», говорят, отличная машина. А вот ЛаГГ-3 не хвалят — слишком тяжелый, и маневр хуже. Есть еще МиГ-1. Но он сделан для высоты. Интересная машина: у земли тяжелая, как утюг, а на высоте на редкость маневренная.

Летчик снизил голос до шепота и, оглянувшись, добавил: — Вообще-то дело пахнет керосином. Немцы скоро и с нами воевать начнут. У нас все об этом говорят.

 — А договор, они ведь с нами в дружбе, — возразил я.

 — В дружбе? А зачем они наши укрепленные районы фотографируют, границу нарушают, разве это по-дружески? Я как-то с одним танкистом разговаривал. Его отец, комбриг, однажды признался: если война начнется в этом году, то они не успеют переучиться на новые танки.

Мне вспомнились письма Рогачева. Они не расходились с тем, что говорил младший лейтенант. Но я не давал воли мрачным мыслям, надеялся, что в скором будущем мы переучимся на скоростные машины. О войне многие поговаривали, но никто, кажется, не верил, что она скоро может начаться.

Война

На фронт…

В Донских степях созревает пшеница. Дрожит, переливается волнами нагретый воздух. Хочется в тень, к воде. Но учебная эскадрилья, несмотря на воскресный день, с рассвета на аэродроме. До приезда приемной комиссии надо закончить подготовку курсантов-выпускников.

Истребители непрерывно заходят на посадку. Одни сразу же после пробега снова взлетают, другие заруливают на линию предварительного старта, чтобы уступить машину товарищу.

Все свободные от полетов курсанты и техники находятся в «квадрате» и внимательно следят за взлетом и за посадкой. Попробуй сесть неточно, тебя тут же нарисуют в стартовке верхом на козле. Зато первая колонка стенгазеты полностью отведена отличившимся. Среди них и мой курсант Гучек. Сегодня он заканчивает школьную программу.

Мне нравится этот стройный, широкоплечий парень. С удовольствием смотрю, как он ловко надевает парашют и садится в самолет. Вот он взлетел, набрал заданную высоту и приступил к выполнению задания.

 — Молодец! — не удержался я, наблюдая за ним — Настоящий истребитель.

Закончив последнюю фигуру, Гучек ввел самолет в крутую спираль, снизился и пошел на посадку.

 — Точно! — заметил кто-то из курсантов, оценивая отличный расчет и приземление у посадочного знака.

Гучек срулил машину с полосы, выключил мотор и проворно вылез из кабины. Лицо его светилось радостью. Еще бы: он стал летчиком-истребителем! Скоро наденет форму лейтенанта, съездит в отпуск, а потом начнет новую жизнь в дружной семье боевых летчиков.

Доложив о выполнении задания, Гучек садится в самолет, на котором только что летал, а я — на двухместный УТИ-4, и мы в паре отруливаем машины на ночную стоянку. Полеты окончены.

На «красной» линейке к нам подошел инженер эскадрильи. Он почему-то был с противогазом.

 — Тревога, что ли, товарищ инженер?

 — Тревога. И неизвестно, когда будет отбой. Война! Только что передали по радио: фашистская Германия напала на нашу страну.

Война… Мной овладевает одно желание — немедленно сесть в истребитель и лететь бить врага.

 — Вот как, Гучек, начинается твоя самостоятельная летная жизнь, — говорю я курсанту. — С учебного самолета прямо на боевой.

Он молчит, погруженный в свои думы: его родные живут в деревне близ западной границы. Потом, словно очнувшись, говорит:

 — Разрешите поблагодарить, товарищ инструктор, к сроку вы меня научили. Не подведу Батайскую школу. Мы крепко жмем друг другу руки.

 — Зачехляйте машины — и на митинг, — прервал нас инженер.

Митинг открыл всеобщий любимец батальонный комиссар Малолетков. Высокий, сухощавый, с простым открытым лицом, он стоял в кузове автомобиля и говорил. Рассказывал, как в гражданскую войну Красная Армия громила немцев под Нарвой и на Украине, побеждала полураздетая, голодная, не имея достаточно оружия. Сейчас Красная Армия имеет самолеты и танки, пулеметы и пушки. А наши бойцы все, как один, готовы выполнить свой долг перед Родиной.

 — Сомнений в нашей победе нет, но она сама не придет, ее будете добывать вы, дорогие товарищи. Враг силен, но мы сильнее. Мы победим! — закончил он свое выступление.

Старый комиссар говорил о тяжелых боях и сильном противнике, а мне тогда казалось все гораздо проще. Из головы не выходила одна мысль — поскорее попасть на фронт. Вечером мы с Колей Нестеренко подали рапорты с просьбой отправить нас в действующую армию.

О положении на фронтах поступали противоречивые сведения. Первая официальная сводка не внесла ясности. Сообщалось, что наши войска отходят на заранее подготовленные рубежи. Почему отходят? Значит, наступает фашистская армия?

Окончившие летную программу курсанты с нетерпением ждали экзаменационную комиссию, а мы — ответа на наши рапорты. Летали в те дни много, с рассвета до темноты, сколько хватало сил. Надо было ускорить очередной выпуск, дать фронту побольше летчиков. Работали в две смены, самолеты готовили ночью. Мы с Нестеренко делали в день по семьдесят — восемьдесят посадок.

Война… Всюду — затемнение. Ростов уже не сверкает огнями, как несколько дней назад. Заводы перешли на выпуск военной продукции. «Все для фронта, все для победы!» — призывали плакаты.

Около военкоматов — толпы людей. Бывалые казаки деловито, как на работу, собираются на войну, молодежь старается записаться в первую очередь. Через Ростов и из Ростова уже идут воинские эшелоны.

 — В городе появляться стыдно, — сказал мне однажды Нестеренко. — Люди едут на фронт, а мы в тылу сидим. Ребята, которые с нами кончали школу, сейчас уже дерутся в боевых полках.

Каждый вечер мы ложились спать с надеждой, что завтра утром нас вызовут в штаб и объявят о зачислении в действующую армию. Наконец в первых числах июля пришел приказ — вылететь на фронт. Наша группа состояла из летчиков-инструкторов. Лететь надо было на боевых самолетах, принадлежавших школе. Механики проверяли моторы, оружейники снаряжали патронные ящики, готовили оружие. Эту привычную работу они выполняли сегодня особенно старательно.