Данте Алигьери - Божественная комедия

• Название: Божественная комедия
• Автор: Данте Алигьери
• Жанр: Поэзия
• Год: 1967

«Комедия», ставшая для потомков «божественной книгой» — одно из величайших художественных произведений, какие знает мир. Это энциклопедия знаний «моральных, естественных, философских, богословских», грандиозный синтез феодально-католического мировоззрения и столь же грандиозного прозрения развертывающейся в то время новой культуры. Огромный поэтический гений автора поставил комедию над эпохой, сделал ее достоянием веков.

Перевод и примечания Михаила Леонидовича Лозинского.

Иллюстрации Гюстова Доре.

---

Песнь двадцать пятая

Круг восьмой — Седьмой ров (окончание) 1

По окончаньи речи, вскинув руки
И выпятив два кукиша, злодей
Воскликнул так: «На, боже, обе штуки!»

4

С тех самых пор и стал я другом змей:
Одна из них ему гортань обвила,
Как будто говоря: «Молчи, не смей!»,

7

Другая — руки, и кругом скрутила,
Так туго затянув клубок узла,
Что всякая из них исчезла сила.

10

Сгори, Пистойя, истребись дотла!
Такой, как ты, существовать не надо!
Ты свой же корень в скверне превзошла![337]

13

Мне ни в одном из темных кругов Ада
Строптивей богу дух не представал,
Ни тот, кто в Фивах пал с вершины града.[338]

16

Он, не сказав ни слова, побежал;
И видел я, как следом осерчало
Скакал кентавр, крича: «Где, где бахвал?»

19

Так много змей в Маремме[339] не бывало,
Сколькими круп его был оплетен
Дотуда, где наш облик[340] брал начало.

22

А над затылком нависал дракон,
Ему налегший на плечи, крылатый,
Которым каждый встречный опален.

25

«Ты видишь Кака, — мне сказал вожатый. —
Немало крови от него лилось,
Где Авентин вознес крутые скаты.

28

Он с братьями теперь шагает врозь[341]
За то, что обобрал не без оглядки
Большое стадо, что вблизи паслось.

31

Но не дал Геркулес ему повадки
И палицей отстукал до ста раз,
Хоть тот был мертв на первом же десятке».[342]

34

Пока о проскакавшем шел рассказ,
Три духа[343] собрались внизу; едва ли
Заметил бы их кто-нибудь из нас,

37

Вождь или я, но снизу закричали:
«Вы кто?» Тогда наш разговор затих,
И мы пришедших молча озирали.

40

Я их не знал; но тут один из них
Спросил, и я по этому вопросу
Догадываться мог об остальных:

43

«А что же Чанфа не пришел к утесу?»
И я, чтоб вождь прислушался к нему,
От подбородка палец поднял к носу.

46

Не диво, если слову моему,
Читатель, ты поверишь неохотно:
Мне, видевшему, чудно самому.

49

Едва я оглянул их мимолетно,
Взметнулся шестиногий змей,[344] внаскок
Облапил одного и стиснул плотно.

52

Зажав ему бока меж средних ног,
Передними он в плечи уцепился
И вгрызся духу в каждую из щек;

55

А задними за ляжки ухватился
И между них ему просунул хвост,
Который кверху вдоль спины извился.

58

Плющ, дереву опутав мощный рост,
Не так его глушит, как зверь висячий
Чужое тело обмотал взахлест.

61

И оба слиплись, точно воск горячий,
И смешиваться начал цвет их тел,
Окрашенных теперь уже иначе,

64

Как если бы бумажный лист горел
И бурый цвет распространялся в зное,
Еще не черен и уже не бел.

67

«Увы, Аньель, да что с тобой такое? —
Кричали, глядя, остальные два. —
Смотри, уже ты ни один, ни двое».

70

Меж тем единой стала голова,
И смесь двух лиц явилась перед нами,
Где прежние мерещились едва.

73

Четыре отрасли[345] — двумя руками,
А бедра, ноги, и живот, и грудь
Невиданными сделались частями.

76

Все бывшее в одну смесилось муть;
И жуткий образ медленной походкой,
Ничто и двое, продолжал свой путь.

79

Как ящерица под широкой плеткой
Палящих дней, меняя тын, мелькнет
Через дорогу молнией короткой,

82

Так, двум другим кидаясь на живот,
Мелькнул змееныш лютый,[346] желто-черный,
Как шарик перца; и туда, где плод

85

Еще в утробе влагой жизнетворной
Питается, ужалил одного;[347]
Потом скользнул к его ногам, проворный.

88

Пронзенный не промолвил ничего
И лишь зевнул, как бы от сна совея
Иль словно лихорадило его.

91

Змей смотрит на него, а он — на змея;
Тот — язвой, этот — ртом пускают дым,
И дым смыкает гада и злодея.

94

Лукан да смолкнет там, где назван им
Злосчастливый Сабелл или Насидий,
И да внимает замыслам моим.[348]

97

Пусть Кадма с Аретузой пел Овидий
И этого — змеей, а ту — ручьем
Измыслил обратить, — я не в обиде:[349]

100

Два естества, вот так, к лицу лицом,
Друг в друга он не претворял телесно,
Заставив их меняться веществом.

103

У этих превращенье шло совместно:
Змееныш хвост, как вилку, расколол,
А раненый стопы содвинул тесно.

106

Он голени и бедра плотно свел,
И, самый след сращенья уничтожа,
Они сомкнулись в нераздельный ствол.

109

У змея вилка делалась похожа
На гибнущее там, и здесь мягка,
А там корява становилась кожа.

112

Суставы рук вошли до кулака
Под мышки, между тем как удлинялись
Коротенькие лапки у зверька.

115

Две задние конечности смотались
В тот член, который человек таит,
А у бедняги два образовались.

118

Покамест дымом каждый был повит
И новым цветом начал облекаться,
Тут — облысев, там — волосом покрыт, —

121

Один успел упасть, другой — подняться,
Но луч бесчестных глаз был так же прям,
И в нем их морды начали меняться.

124

Стоявший растянул лицо к вискам,
И то, что лишнего туда наплыло,
Пошло от щек на вещество ушам.

127

А то, что не сползло назад, застыло
Комком, откуда ноздри отросли
И вздулись губы, сколько надо было.

130

Лежавший рыло вытянул в пыли,
А уши, убывая еле зримо,
Как рожки у улитки, внутрь ушли.

133

Язык, когда-то росший неделимо
И бойкий, треснул надвое, а тот,
Двойной, стянулся, — и не стало дыма.

136

Душа в обличье гадины ползет
И с шипом удаляется в лощину,
А тот вдогонку, говоря, плюет.

139

Он, повернув к ней новенькую спину,
Сказал другому[350]: «Пусть теперь ничком,
Как я, Буозо оползет долину».

142

Так, видел я, менялась естеством
Седьмая свалка;[351] и притом так странно,
Что я, быть может, прегрешил пером.

145

Хотя уж видеть начали туманно
Мои глаза и самый дух блуждал,
Те не могли укрыться столь нежданно,

148

Чтоб я хромого Пуччо не узнал;
Из всех троих он был один нетронут
С тех пор, как подошел к подножью скал;

151

Другой был тот, по ком в Гавилле стонут.[352]

Песнь двадцать шестая