Владимир Семичастный - Беспокойное сердце

• Название: Беспокойное сердце
• Автор: Владимир Семичастный
• Издательство: ВАГРИУС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-264-00721-7

Свои воспоминания В.Е.Семичастный частично написал, частично надиктовал незадолго до своей кончины.

Человек цельный, убежденный, бескомпромиссный, он попытался осмыслить в них и собственную жизнь, и историю страны, которой около полувека служил верой и правдой.

Книга откроет читателю немало любопытного о методах и стиле работы высших органов Советского государства, КПСС и Комитета Государственной Безопасности.

В ней содержатся яркие характеристики политических деятелей СССР (Н.С.Хрущева, Л.М.Кагановича, Л.И.Брежнева, Ю.В.Андропова, А.Н.Шелепина) и выдающихся советских разведчиков (Р.И.Абеля и К.Т.Молодого), а также интересные подробности о Карибском кризисе 1962 года, о нашумевшем «деле Пеньковского», о побеге за границу дочери Сталина Светланы Аллилуевой и многом другом.

---

— Давай мы твоего парня вторым сделаем, — предлагает он, — а потом мы его как-нибудь передвинем на первого.

— Нет, нет, — решительно возразил я, — мы таких ребят не размениваем. Не нужен он вам — я его увезу обратно. Выбирайте своего, но я обещаю, что через год вы его снимете, потому что он тупой и глупый, не годится в руководители.

Так и случилось: они снова попросили у меня Дыхнова, и мы его послали туда первым.

Все это — накопление опыта. И обожжешься, и глупость какую-нибудь сморозишь, и потом поправишься. Но когда знаешь, что прав, — отстаиваешь свою линию до конца.

Как-то вызывает меня Хрущев, когда я был первым секретарем ЦК ЛКСМ Украины.

— Ты был во Львове?

— Был.

— Вот читай, что пишут на Западе националистические «Посевы» и другие газеты: «Первому секретарю ЦК комсомола Украины, этому москалю, которого прислали из Москвы, нельзя доверять руководство украинской молодежью, потому что он, будучи во Львове, выступал только на русском языке». Это так?

— Да, выступал на совещании секретарей райкомов на русском языке.

— А ты что, на украинском не можешь?

— Могу. Но дело такое, зубодробительный был разговор.

— Ну, имей в виду….

И это все откладывалось, откладывалось, где зарубку делаешь, где-то ты учитываешь, учишься, например, с чем идти к первому секретарю ЦК на прием, а с чем — ко второму. В этом отношении я многому научился у Шелепина.

Когда приехал в Азербайджан, я уже прошел эту школу. Да и потом семья наша была такая большая, что тоже была. хорошей школой интернационального воспитания: кого только у моих братьев в женах не было — и гречанки, и еврейки, и азербайджанки, и армянки, и все это давало возможность широко взглянуть на проблему.

Ну а потом по характеру я не могу быть резким там, где это не требуется, это раз. Во-вторых, там, где ситуация, твое поведение связаны с дипломатией, политикой и ущемлением национального достоинства, — здесь ни в коем случае не перегибай палку, находи нужные слова и выражения, следи даже за своим поведением: и где тебе встать, и нужно ли тебе произнести речь или лучше промолчать — это все имеет колоссальное значение! Потому что народ наблюдает за тобой, члены партии, которые там присутствуют, порой не знают глубины всех вопросов, но по тому, как ты себя ведешь, они обязательно сделают какой-то вывод — в пользу дела или нет, в твою пользу или нет.

Когда я уехал из Азербайджана, мой брат отправился туда в командировку из Донбасса, чтобы договориться о битуме для асфальтирования улиц не то в Донецке, не то в Красноармейске. И вот он рассказывает: «Возвращаюсь в поезде в одном купе с азербайджанцами. Все выпили по рюмке вина, разговорились, я не представляюсь по фамилии, но они ко мне все уважительно относятся (он фронтовик, ногу еле волочит, и такой он всегда худющий был!.. — B.C.). Беседуем о том, о сем, и зашел разговор об обычаях и национальных особенностях разных народов. Один из них и говорит: „В каждой нации разные люди есть. Вот был у нас второй секретарь. Приехал с одним чемоданом и уехал от нас с одним чемоданом. А был и такой: приехал с чемоданом, а уехал с двумя вагонами“. И мне брат потом говорит: „Ни я не назвал своей фамилии и не сказал, кто я, ни он мне не сказал, кто он. Так просто, азербайджанец“. Поэтому второй секретарь все это должен учитывать.

Беда в том, что мы иногда посылали их, не научив уму-разуму по-настоящему. Это приносило вред Москве и нередко аукается и сейчас, подогревая антирусские настроения.

Когда я прилетел в Баку, был август 1959 года. В Москве остались жена, сын двенадцати лет и восьмилетняя дочка.

Я приехал с намерением не задерживаться там долго. Думал, год просижу, чтобы ребят не срывать с учебы и дать возможность жене защитить диссертацию, а потом решим, как быть. Тем более сын Олег — тот прямо сказал: „Я не поеду никуда. Я здесь буду“. И я не стал особенно настаивать. И потом была опасность, что с семьей я мог закрепиться там надолго. Мне этого не очень хотелось.

Однако я взял к себе дочь Лену — уж очень тоскливо было совсем одному — и отправил в местную русскую школу. Но вскоре пожалел об этом. Она вдруг стала круглой отличницей, фотография ее — на Доске почета, а вечером я прихожу — в ее тетрадях черт-те что. Я ей пишу записку: „Все перепиши, все переделай так-то и так-то“.

На следующий день она ничего не делает, но обиженно говорит: „Вот ты меня ругаешь, а мне учительница говорит, что я отличница“. Я вижу, что „отличницей“ ее делают как дочь второго секретаря ЦК и ни к чему хорошему это не приведет. Дальше — больше. Иду на работу пешком, а шофера прошу:

— Иван, подвезешь Лену, но не близко к школе, а высадишь подальше.

— Я так и делаю, как вы говорите, но директриса ее каждый день сама встречает у подъезда школы.

Тут мое терпение кончилось. Я тут же позвонил супруге: приезжай и поскорее забирай ее, иначе испортят нам девку совсем.

Жена с детьми приезжала ко мне на все лето, на каникулы и праздники. Приезжали и бабушки — моя мама и мама жены, жили на даче близ Баку. И вопрос, почему я не привожу туда семью насовсем, не возникал ни у руководства Азербайджана, ни в ЦК партии.

Встретили меня в Баку с величайшим уважением. Начали работать. Первый Новый год решили встречать вместе в домике для гостей. Вначале я предложил устроить там елку для детей» членов Бюро, а через час-полтора — встречу Нового года. Вежливо напомнил, чтобы все пришли с женами.

Потом только узнал, что они никогда не брали с собой жен. Во время этого новогоднего торжества меня женщины очень благодарили за то, что впервые в жизни они отмечают вместе с мужьями такой праздник. Я им потом всегда новогодний праздник устраивал.

Навел порядок и с подарками. Они там в день рождения каждого одаривали за счет партийных денег дорогущими презентами.

— Никаких подарков за счет ЦК больше не будет, — категорически заявил я. — Собираем в складчину. Вы что, не можете дать 50 или 100 рублей? Например, часы подарить. Это стоит тысячу рублей. А ну-ка, давайте соберем по 100 рублей с брата и надпишем: «От друзей — членов Бюро ЦК».

Когда я уезжал, члены Бюро ЦК партии вручили мне часы: «По Вашему образцу и по Вашему совету».

Я очень уважительно к людям относился. Шел к любому секретарю ЦК в кабинет, если мне был необходим с ним разговор, а не вызывал его к себе. Мог зайти к предсовмина и с ним провести нужную беседу, а не на ковре и не в положении: «Зайди — я тебе объясню». Заходил вроде бы для дружеской беседы:

— Мамед Абдулович, так нельзя. Ты вот в академики подал заявление, а зачем ты туда идешь? Ты доктор наук. Ты предсовмина. Тебе мало работы на этом посту? Ты еще академиком хочешь стать? Или тылы готовишь? Зачем ты это делаешь? Ты знаешь, что в Армении случилось? Секретарь ЦК подался в академики, выставил свою кандидатуру, а его провалили. Ты тоже хочешь этого? Но имей в виду, тогда мы освободим тебя от Предсовмина. Если тебя академики провалят, значит, академики тебя не уважают не только как ученого, но и как предсовмина. Так что подумай.

— Пожалуй, я не буду.

— Ну, так, может, это и лучше.

Я считал, что не надо приказывать, не надо давить на человека. Нужно действовать уважительным убеждением.

Или был такой предсовнархоза Сабиров. Потом стал министром нефтяной промышленности, человек с большим апломбом даже для восточного человека. Еще будучи начальником Управления по добыче нефти, он получил Сталинскую премию за открытие Нефтяных камней — месторождения в Каспийском море, откуда добывали и продолжают добывать нефть. Там, на Каспии, вырос город посредине моря на сваях и эстакадах. И дома там построили, и автомобили ездят по десяткам километров разветвления этих эстакад. И вот Сабиров, уже будучи министром, добился, чтобы его вновь выдвинули на Ленинскую премию за освоение этих же Нефтяных камней.

Я находился в это время не то в Нагорном Карабахе, не то в Нахичевани, и мне аж туда присылают гонца — завотделом нефтяной промышленности ЦК партии. Обрусевший армянин, очень толковый парень, бывший второй секретарь ЦК комсомола Азербайджана, разыскал меня, чтобы я подписал как член Бюро ЦК ходатайство на выдвижение Сабирова на Ленинскую премию, потому что все члены Бюро поддержали.

— А я не подпишу, — твердо сказал я.

— Почему? — искренне изумился посланец.

— Сабиров уже получил один раз премию — Сталинскую — за открытие, а сейчас хочет за освоение. Новых людей надо выдвигать, ну что же мы одних и тех же будем награждать за одно и то же? Недавно его наградили орденом. Сколько же можно одного и того же человека? Я не против него лично, он хороший человек, но надо и меру знать, друзья дорогие.

И не подписал. Ахундов потом мне говорил:

— Он обиделся.

— Ну и что. А мы что-то противозаконное сделали? Или мы дали ему отрицательную характеристику?