Геннадий Сазонов - И лун медлительных поток...

• Название: И лун медлительных поток...
• Автор: Геннадий Сазонов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5—7529—0226—6

«Неохватные кедры просторно раскинули тяжелые кроны, словно держат на себе задремавшую тяжесть времени…» В безбрежность тайги, в прошлое северного края погружаемся мы с первых страниц этой книги. Здесь все кажется первозданным — и природа, и борьба за существование, и любовь. «И на всю жизнь, на всю долгую жизнь в Мирона вошло и осталось пронзительное, неугасимое удивление перед женщиной, что горячим телом, обжигающим ртом защитила его, оборонила от смерти. Она обнимала его нежно и плотно, обнимала волной от головы до пят, она словно переливала себя в Мирона, переливала торжественно и истово…»

Роман-сказание — так определили жанр книги ее авторы тюменский писатель Геннадий Сазонов и мансийская сказительница Анна Конькова. Прослеживая судьбы четырех поколений обитателей таежной мансийской деревушки, авторы показывают, как тесно связаны особенности мировосприятия и психологии героев с поэтичным миром народных преданий и поверий, где «причудливо, нерасторжимо сплетались вымысел и чудо, правда и волшебство».

В центре произведения — история охотничьего рода Картиных с начала XIX века до последнего его десятилетия. Авторы хотели продолжить повествование, задумана была вторая книга романа, но кончина писателя Геннадия Сазонова (1934–1988) оборвала начатую работу. Однако переиздается роман (первое издание: Свердловск, 1982) в дополненном виде — появилась новая глава, уточнен ряд эпизодов.

На переплете — фрагмент одной из картин художника Г. С. Райшева.

---

— Ты — это я! — крикнул Сандро.

— Я — это ты! — эхом откликнулась Саннэ.

— Ты не умещаешься у меня в груди! — крикнул Сандро.

— Ты переполнил меня всю! — эхом откликнулась Саннэ.

— Ты река моя, река в нересте, полная рыбы! — крикнул Сандро.

— Ты урман мой в лосином гоне, — тихо ответила Саннэ. — Прокричи, протруби сохатым, и я снова твоя важенка…

И так ненасытно накинулись они снова друг на друга, что Глухарка шарахнулась, вспорхнула и вылетела из чума.

— Щох! Щох! — вскрикнула неслышно Глухарка и быстро, как стрела, почти не взмахивая крыльями, полетела. Ей сейчас нельзя пугаться, нельзя метаться, иначе она заплутается в буреломах, замерзнет в пурге-метели, и метаться и блуждать станет во сне Тимофей, и замерзнет в сугробах. Глухарка, едва дыша, добралась до тлеющей нодьи, впорхнула в Тимофея, тот потихоньку вытянул скрюченные холодные ноги, приоткрыл мутные ото сна глаза и привстал с усилием.

— Ай-ей! Пупий Самт — на глазах у Шайтана чуть было не околел, — тихонько выговаривал Тимофей. — Девка приснилась голая, давно с женой Околь не ложился. — Помахивая топориком, он свалил сушину, смахнул вторую, обрубил смоляной корень. Подбросил смолья и бересты — костер сразу взялся, и ярко вспыхнул, и откинул предутреннюю туманную темноту. Перед Тимофеем в трех саженях стоял волк с золотой цепью на шее.

Исподлобья, внимательно, словно желая запомнить навсегда, рассматривал волк Тимофея. В прозрачных глазах его не было страха, они оставались холодными и настолько осмысленными, что Тимофей физически ощутил взгляд Волка-Леськи. Клочкастый, взъерошенный, с запавшими боками волк пристально вглядывался в Тимофея, и тот не мог избавиться от внезапно возникшего ощущения вины перед зверем. Мелькнула, слабо прорезалась догадка: волка ожидает беда, и он, Тимофей, каким-то краем к ней причастен. Причастен, хотя и невольно, — зверь-то взращен людьми, ему недоступны сейчас тайны урмана — тайна погони, тайна звериного следа, запаха, звука… Волк ничего не знает о жизни леса. Он, такой сильный и могучий, слабее пятилетнего ребенка. А Тимофей погнал его пулей в дикую чащу. И волк, наверное, сейчас спрашивает его: «Зачем ты поломал мою жизнь?»

Зверь долго не отводил глаз от глаз человека, но Тимофей выдержал взгляд. Шумно выдохнул волк и медленно, всем туловищем повернулся. Отступил несколько шагов, остановился, снова исподлобья глянул на Тимофея и медленно побрел к реке. Там его ждала темногривая волчица.

«Гляди-кось! — вытер взмокший лоб Тимофей. — Ишь какой, золотой цепочкой женщину себе подманил. Ежели он мужем ее сделается, то выживет…»

Волчица, изгибаясь телом, пританцовывая, приблизилась к Волку, и тот на глазах преобразился. Подобрался, распрямился, обозначились сильные мышцы, плотно прилегла шерсть, и словно распахнулась широкая грудь. Волчица приблизилась почти вплотную, тихонько прорычала, но Волк-Леська не знал обычаев древней игры. Он изумленно и радостно смотрел на гибкую, стройную волчицу, что делала ему таинственные знаки, и, не понимая, потянулся к ней. Та легонько кусанула волка в плечо, сильно толкнула в грудь и отпрыгнула в сторону.

— Устэ! Устэ! Так-так! — одобрительно крякнул Тимофей, заваривая крепкий чай. — Береди, буди его душу. Глупый он, совсем молодой. Смотри-ка, у волчицы черная грива… Ведь она же, поди, собака… Но что он мне хотел сказать? Грозил или предупреждал, чтобы я не заглядывал в урман?

Черногривая толкала грудью Леську и уводила его в лес. Вот они скрылись в кедраче. И Тимофей тоже стал собираться в путь.

…Саннэ у костра обдирала белку, распяливала на плашке, Сандро выстругивал лыжи. Покойно горела нодья. Сын в нетерпении бросился к отцу, помог снять лыжи, Саннэ бросила в котелок кусок мяса, и Тимофей легонько вздохнул: дома.

— Отчего, тетюм, такая тяжелая пайва? — спросил Сандро, пытаясь заглянуть внутрь.

— Не трогай, — тихо попросил Тимофей. — Потом…

— Выпей чего, милый тетюм! — запахнув куском ткани лицо, поднесла кружку Саннэ. — Мы тебя так долго ждем, милый отец.

— Как твое здоровье, отец? Не опасна ли была твоя тропа? — Сандро усаживает отца на мягкую пихтовую постель и стаскивает с него обледенелую обувь, а Саннэ уже согрела у костра меховые носки. — Что видел? Кого встретил?

— Много видел, много слышал, много встретил. Устал… и есть хочу! А поем, спать буду! Слушай меня, сын Сандро. Леська исчез. Искали, не нашли… Власти наедут, сыск начнут. Иду в Евру, буду на сходе просить за вас, но, чую, сход не позволит. Так чует мое сердце. Завтра поутру идите по моему следу в Леськин урман. Там, на берегу Зимней реки, поставьте чум и начинайте лесовать — зверя много. Я приду к вам, но не скоро… А ты, Сандро, на всякий случай сработай лодку.

— Пусть будет так! — покорно согласился Сандро. — Но знай, отец, с Саннэ меня ничто не разлучит.

— Оружие и собак я тебе оставлю.

— Спасибо… спасибо, отец! Ты самый лучший из отцов, — горячо благодарит Сандро. — Я добуду пушнины, построю лодку, мы будем ждать тебя сколько угодно.

— Ставь петли и кулемы, береги порох. И береги Саннэ, видно, так судьба поворачивается…

— Как будто это было вчера, — вздыхает старая Околь. — Разве я могу забыть горе своего сына? Разве можно забыть горе Саннэ? Они насквозь проросли в мою душу, они — все сыны мои и дочери — живут во мне. И память наша — то лун медлительных поток…

«Лун медлительных поток», — эхом отдаются в сердце Апрасиньи слова матери. Но как же так? День стремительно врывается в ночь, и ночь откидывает рассвет, и ночь угоняет день… Как же может быть, что память — медлительный поток? Ведь у нее, Апрасиньи, воспоминания вспыхивают и сменяют друг друга так же быстро, как волны в весенней реке.

— Медлительно цедит себя время над вечным покоем урманов, — качает головой старая Околь. — Но что-то уходит… И я вижу: жизнь моих внуков не повторит мою жизнь.

Склонясь над берестяной люлькой, задумчиво гладит Апрасинья золотистые волосы дочки своей — Околь.

Словарик некоторых мансийских и местных русских слов и выражений, встречающихся в книге

Ай-е! Ай-е! — восклицание «Ой, что это?!»

Ай-ю, ай-ю! — восклицание «Больно, больно!»

Акынь — домашние божки, деревянные идолы — хранились в шайтанском амбаре. Считалось, что они приносят удачу охотнику.

Аньсих Сисьва Пялт — Старик Длиной с Зайца, персонаж мансийских сказок.

Апа — берестяная люлька.

Ас — река Обь.

Астюх! — восклицание «Как холодной водой меня облили!», «Дрожь пошла по телу!», «Холодный пот прошиб!»

Вись — малый, маленький.

Вись-кял — домик, куда женщина уходила рожать, где отдыхала перед родами.

Виткась — лягушка, обжора, злой дух — Пожиратель Всего Живого.

Вор-кял — лесовняя юрта, охотничья избушка.

Вор-Люльнэ — лесная женщина, лешачиха.

Ворнэ — лесная богиня, покровительница охотников.

Вор-Кум (Выскорь) — леший.

Вуй — сказочный зверь.

Вуй-аньсих — медведь.

Вата хум — торгующий человек, купец.

Ватлан, ватланчик — берестяная посудина с плотной крышкой.

Губа — нарост гриба на стволе дерева.

Ёкым — сестра.

Ёнкып — месяц.

Касюм — младший брат.

Кидус — помесь соболя и куницы. Колташиха — котел.

Комполэн — Болотный Дух, получеловек-полузверь, персонаж мансийских сказаний.

Кул Вытнэ Ёнкып — месяц посадки рыбы в садки.

Кулнэ — женщина-рыба, речная богиня.

Кул Тослэн Ёнкып — месяц копчения рыбы, приготовления урака.

Куль Ноер — царь чертей.

Кумпалка — шест с широкими поперечными дощечками на конце.

Кухта — снег на ветках.

Кялкеле — маленький домик.

Кямка — морда, плетенная из тальника. Лыенъях — беличья шуба.

Люль — плохой, дурной.

Макса — печень.

Нёхыс — соболь.

Нёхысъях — соболья шуба.

Нильсап — костяной нож для чистки рыбы. Ниры — женская обувь.

Нодья — костер из стволин, положенных друг на друга.

Нянь — хлеб.

Нельман тур кул — толстоязыкий карась, враль.

Неплюй — мех олененка, не достигшего полугода.

Омпъях — собачья шуба.

Орп — зимний запор на реке.

Пайва — берестяной заплечный кузовок.

Пасе олын сим ком! — «Здорово живи, милый мужчина!»

Пасе олын сим нэ! — «Здорово живи, милая женщина!»

Переновка — прочный наст.

Постегонка — дратва для починки обуви.

Пурлахтых — моление и принесение жертвы Шайтану.

Пупий — земной бог Шайтан.

Пупий Самт — на глазах Шайтана.

Пынзян — олений аркан.

Пыса — брага.

Сайрын Коталум! — восклицание «Белый Светлый День!»

Саламат — мучная каша, заваруха.