Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

• Название: Тигр, олень, женьшень
• Автор: Валерий Янковский
• Издательство: Тропа
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1993
• ISBN: 5-7194-0028-1

Автор книги, человек интереснейшей судьбы, рассказывает об увлекательных и опасных приключениях семьи охотников в дебрях Дальнего Востока и Крайнего Севера.

---

Мне выпало идти правее, по возвышенности; Шин должен был держаться слева, пересекая мелкие распадки. Трава уже стояла в полколена. По пояс в росе, сыпавшейся с кустов, я тихонько шагал в предрассветном лесу, стараясь обходить поля мерцавших под ногами ландышей. На хребтике лес поредел, стало светло. Первые солнечные лучи окрасили палевым светом вершины высоких гор.

Меня удивило поведение ворон, пикировавших с горы в такой ранний час. Они не каркали, но одна за другой бесшумно опускались в распадок, следуя в одном направлении. Подошел ближе и остановился. Странный шум донесся со дна оврага: треск, похожий на тот, что возникает при сдирании древесной коры. Я замер, вытянув шею. Звук повторился более явственно, он шел снизу, от ствола черного обгорелого дерева, торчавшего среди зелени высоких кустов шагах в ста ниже меня. Показалось, что большой куст прикрывавший основание дерева, шевелится… Тихо вынул и навел бинокль. Да, куст дергался, шум исходил именно оттуда.

В этих горах мы часто встречали деревья, разодранные медведями в поисках меда диких пчел. «Медведь нашел улей в этом старом дереве и отдирает когтями щепу, подбираясь к меду… Рано или поздно он где-нибудь покажется, лишь бы не учуял», — подумал я.

Между зеленью мелькнуло что-то черное. Маузер у плеча, на боевом, жду. Медленно всплыла черная ушастая голова на фоне яркой зелени: очевидно, зверь тоже прислушивался, но смотрел куда-то вниз распадка. Я тщательно прицелился и выстрелил.

Раненый обычно прыгает, бьется или убегает, а медведь еще громко ревет. Но этот не шелохнулся, не пискнул. Просто исчез, как провалился куда-то.

Я постоял минуту, две, три — никто не шевелился, не бежал. Это было подозрительно. Однако ничего не оставалось, как спуститься вниз, выяснить, что произошло.

Тихо-тихо, палец на спуске, раздвигая концом ствола росистые ветки кустов, приблизился вплотную к обгорелому дереву, но ничего не увидел. Постояв и прислушавшись, мягко отклонил последний куст и вздрогнул: прямо передо мной торчало крупное кабанье копыто!

Галлюцинация? Стрелял в черную голову медведя, откуда кабан?

Шаг — и я поражен еще больше: поперек секача-кабана, придавив его могучим телом, лежал большой гималайский медведь! Но тут я увидел разодранный, развороченный бок вепря и все понял. Медведь только что драл крепчайшую шкуру секача: вот что я принял за треск древесной коры.

Взял за мохнатое ухо и повернул набок большую лобастую голову. Пуля вошла в затылок и вышла ниже подбородка. Она оборвала жизнь мгновенно, видимо, он не вздрогнул…

До сих пор я полагал, что на копытных нападают только бурые медведи. Странно. И тут вспомнил: Валентин говорил недавно о раненом секаче; возможно, этот прожорливый «гималаец» нашел его издыхающим или уже мертвым. Но факт — он ел кабана уже не первый день. Все брюхо и заднее стегно съедены. Медведь спал тут же рядом, отпечатав в траве свою лежку, и часто ходил пить на ключ, выдавив на косогоре целую лесенку.

Я услышал долетевший по распадку легкий свист. Дал в ответ два коротких: «Иди сюда». Скоро над кустами замаячил поднятый на фуражку темный накомарник Шина.

— Кого стрелял? A-а, медведь? Ну и здоровый! Давайте сразу обдирать.

Как часто бывает в это время года, самое дорогое — желчь оказалась небольшой, но шкура была очень хороша и сам зверь упитан, несмотря на голодное для медведей время — начало лета.

Нелегко обдирать большого жирного медведя. Солнце вышло из-за горы, нещадно жгло затылок. Когда сняли шкуру и разделали тушу, мне вдруг стало плохо, очевидно, получил солнечный удар. Шин велел лечь в тень, принес воды, а сам пошел на участок за носильщиками. Я пластом пролежал часа три-четыре, но к приходу людей отошел настолько, что мог идти самостоятельно. Пять здоровенных лесорубов едва унесли сложенные в мешки ярко-красное мясо и шкуру. Мы взяли только небольшой кусок мякоти, желчь и коленные чашечки — ценное азиатское средство против ревматизма. Под вечер вернулись в палатку.

Все эти дни стояла отличная погода, а утро девятого июня было особенно тихим и ясным; в такое утро звуки долетают издалека очень четко. Накануне Шин рассказал, что разглядел в бинокль на поляне в горах большого пантача, но подойти на выстрел не сумел. Изюбр скрылся.

Охотились мы всегда в одиночку, но выходили одновременно. Сегодня же старик, поднявшись до рассвета, никого не дожидаясь, не сказав ни слова, исчез в темноте. Однако к его чудачествам все давно привыкли: не иначе видел вещий сон…

Описав по горам большую дугу, я спускался в направлении палатки, считая утренник законченным. Первые лучи окрасили вершины деревьев, переползли на траву и цветы: я с сожалением топтал сплошные ковры ландышей. Где-то закуковала кукушка… И вдруг — пак-ххх! — перепрыгивая из оврага в овраг, длинно раскатился одиночный выстрел.

Шин? В его стороне… Неужели нашел вчерашнего пантача? Долго стоял, прислушиваясь, однако ни звука больше не родили примолкшие горы, и я сбежал в падь.

Среди зелени перед палаткой вился сизый дымок, на таганке парили чайник и кастрюля, приглашая к завтраку. Пак и Валентин тоже слышали далекий выстрел.

Обычно садились есть, когда соберутся все. Мы умылись, протерли и смазали после утренней сырости винтовки. Ждали около часа. Наконец из-за деревьев показалась высокая фигура в куртке цвета хаки. Наш компаньон ничего не нес за плечами, но приближался с таким выражением, которое говорит лучше слов: мы сразу поняли — случилось что-то необычное…

— Как? Что? Кого стреляли? — три вопроса обрушились почти одновременно. Но невозмутимый сын славного Син Солле молча прислонил к дереву винтовку, опустился на валежину и закурил. Он не удостоил нас ответом… Потом повернул голову в сторону и, глядя в пространство, сказал без выражения, ни к кому не обращаясь, всего два слова: «Тигра ранил…»

Летом, среди такой чащи — тигра?

— Где? Когда? Как? — все вскочили на ноги.

Наконец Шин заговорил.

Он уже шел к табору, спускаясь по длинной стрелке, упиравшейся в поляну, поросшую высокой травой. Прямо посредине поляны увидел рыжий предмет, который сначала принял за лежащего изюбра, но потом в бинокль различил черные полосы и решил, что это обломок упавшего толстого дерева с выгоревшими во время весеннего пала черными пятнами. Однако по многолетней привычке еще раз навел бинокль и поразился удивительной симметричности этих черных полос…

Шин не мог поверить своим глазам. Он не допускал мысли, что такой дьявольски хитрый и осторожный зверь может лежать при свете дня на совершенно открытой травянистой поляне, как кот на ковре гостиной. Но слишком уж ярки были краски, правильны интервалы и направление полос…

Длинная японская арисака была у плеча, предохранитель сдвинут на боевой взвод. Не спуская глаз со странного предмета, Шин нащупал под ногой сухой сук и надавил. Раздался треск переломленной ветки, и вдруг бревно ожило: огромная рыже-черная голова поднялась из травы и медленно повернулась в его сторону: «Кто посмел нарушить дрему повелителя дальневосточных джунглей?»

Хищник был настолько самоуверен, так привык к трепету любого зверя и человека, что не счел нужным подняться. Он грозно смотрел на застывшую вдалеке фигуру, но не видел маленькой круглой дырочки, нащупавшей его крутой бок. Он был сыт, и ему было лень даже рыком напугать это легкомысленное двуногое существо…

Но тонкая шестимиллиметровая пуля вдруг прожгла бок слева направо!

Шин говорит: тигр оглушительно рявкнул, опрокинулся, но моментально вскочил и, в три прыжка достигнув леса, исчез, растворился в нем. Некоторое время доносился шум прыжков, ломаемых кустов, потом все стихло. На месте лежки Шин обнаружил кровь, рядом — крупную голову и остаток медвежьей лапы: видимо, властелин отдыхал после обильного завтрака.

— Такого следа, понимаете, за всю жизнь не видел… Как моя шапка! Лезть за ним в лес один не рискнул. Если ранен смертельно, пусть сам кончится; в общем надо идти теперь всем втроем…

На этот счет иного мнения быть не могло. Раненого, даже небольшого тигра и зимой, когда на белом снегу все относительно хорошо и далеко видно, очень опасно преследовать в одиночку. А летом, в густой и непролазной чаще, равносильно самоубийству.

Мы быстро позавтракали и стали собираться, но неожиданно возникло непредвиденное препятствие: Пак в панике категорически отказался оставаться в палатке. До чего велик ужас лесных людей при одном упоминании о раненом тигре! До этого он спокойно наблюдал следы на тропе и на берегу речки, но теперь стал неузнаваем.

— Вам хорошо, вы все с оружием, а я? Он разгневан, придет без вас сюда и отомстит за свою рану — сожрет меня!.. Валери-сан, дайте ваш пистолет, пойду вместе с вами…

У меня действительно был восьмизарядный браунинг калибра 32, который держали заряженным в условленном месте, ибо пистолет для обороны может оказаться полезнее винтовки. Но как дать его Паку? Что, если в момент нападения хищника он с перепугу откроет беспорядочную стрельбу, стоя позади охотников? Тогда предназначенная тигру пуля неминуемо попадет в спину кого-либо из нас.