Михаил Филин - Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина

• Название: Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина
• Автор: Михаил Филин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03621-5

Вниманию читателей предлагается научно-художественная биография Ольги Калашниковой — дворовой девки помещиков Пушкиных, которой выпало стать «крепостной любовью» нашего прославленного стихотворца и матерью его ребёнка. Роман столичного барина и «чёрной крестьянки» начался в псковском сельце Михайловском во время ссылки Александра Пушкина, на иной лад продолжился в дни знаменитой «болдинской осени», завершился же он и вовсе своеобычно. За долгие годы общения поэт вкупе со своей избранницей (которая превратилась в дворянку и титулярную советницу) создали самобытный жизненный текст, где романтические порывы соседствуют с пошлыми прозаизмами, блаженство с горестью, а добродетель с пороком. Перипетии данного романа нашли художественное отражение в пушкинских произведениях — таких как «Евгений Онегин», «Русалка», «Сказка о рыбаке и рыбке» и др. Обо всём этом повествует, опираясь на разнообразные (в том числе архивные) источники, известный историк и писатель М. Д. Филин.

Возрастные ограничения: 16+

---

У Михайлы тогда тяжело заболела жена. «Того и глежу что оставить» — так он оценивал состояние старухи Вассы в 1832 году (XV, 17)[165]. Плохи были и дела служебные, хозяйственные. Хлеба ежегодно урождались скудные. Перезаклад кистенёвских крестьян двигался черепашьим шагом. Со сбором оброка в принадлежащей Александру Пушкину части деревни Калашников ещё кое-как справлялся, но в Болдине он, несмотря на все уловки и крутые меры (доходило до привлечения земской полиции), терпел неудачу за неудачей. Крестьяне изнемогали и собирались «идти в С. Петербург», жаловаться на изверга «господину милостивому государю Сергею Львовичу» (XV, 91). Беды, словно калики перехожие, обычно бродят гурьбой: в ту же пору «плут земской» настрочил на Михайлу «донос» (XV, 17), а на селе случился пожар, сгорело четыре дома.

И находившийся в «большом затруднении»[166] Сергей Львович Пушкин, подстрекаемый Павлищевыми, перешёл от порицаний и грозных ультиматумов к решительным действиям. Он вплотную озаботился поисками более смышлёного и добропорядочного наместника.

Отставной чиновник П. С. Ключарёв порою протрезвлялся и отлучался из Болдина в Горбатовский уезд, пробовал что-то сделать для спасения Новинок (которые выставлялись на торги), однако неизменно возвращался оттуда с пустыми руками. И однажды бедствующие супруги — возможно, по инициативе Ольги — воззвали к покровителю Калашниковых. «По-видимому, уверенность этого семейства в безотказности и великодушии поэта была беспредельной, раз они осмелились обратиться к нему с подобной просьбой», — заметила современная исследовательница[167].

11 января 1833 года Павел Степанович Ключарёв от имени (и по поручению?) своей жены адресовал Александру Пушкину душещипательное, с «канцелярским словоизвитием» (П. Е. Щёголев), письмо такого содержания:

«Милостивый государь! Александр Серьгеевич.

Взяла ещё смелость бесспокоить Вас сими строчками, с коими прибегаю к вашему благодетельному покровительству, и будучи уверена в Вашей благотворительной душе, которая истинно создана от Бога, чтоб творить добро людям тем, которые просят руки помощи, и я себя считая участницею оных, не отринте меня, с усердно к Вам прибегающей прозьбой. Теперича срок наступил в продажу, с акционнава торгу, крестьян моего мужа, за которых должно мне взнести 2000 тысячи[168] рублей, за 15-ть душ мужеска пола. Я не имею даже и двадцети рублей, буди же лишусь оных, то совершенна буду без куска хлеба. Одна толька и есть надежда на Вас, милостивый государь, Александр Серьгеевич, Вы можите навек меня осчастливить своим благотворением; за что я буду просить со слезами Всемогущего Творца за сниспослание Вам всех блах, чего Вы от Бога желайте. Могу Вас смело уверить, тем что есть свято, когда я их выкуплю на своё имя, потому что мой муж отдал их мне в полное распоряжение, и когда Вам случится надобность в деньгах, то я тогда их заложу в Апекунской совет и получа деньги, могу Вам с благодарностию доставить. Итак прошу Вас не оставить меня вашим милостивым ответом, я буду льстить себя надеждою, что сии строчки прочтены будут Вами, ответом Вашим прошу покорнейше уведомить отца моего.

И наконец ограничиваюсь к Вам с истинным моим почтением и преданностию покорная к услугам Ольга Ключарёва.

Генваря 11-го дня 1833-го года. С<ело> Болдино» (XV, 41–42).

Поэт получил данное послание в Петербурге. По всей видимости, Пушкин, распознав «мужскую руку»[169], догадался, кто выводил слезливые строки. Откликнулся он быстро, но его ответ (адресованный Михайле Калашникову) был неутешительным для Ключарёвых[170]. Правда, Александр Сергеевич пообещал заехать в обозримом будущем в Нижний Новгород и имение, однако просьбу о деньгах отклонил, а само письмо из Болдина назвал «кудрявым». Очевидно, у него при чтении chef-d’œuvre’а произошло разлитие желчи.

Почувствовав это, Ольга постановила действовать впредь по-иному — тоньше, с меньшим размахом. Ей надо было разжалобить раздражённого Пушкина, подвигнуть-таки бывшего любовника на благотворительность и прочие пользительные действия — и не потерять при этом его расположения окончательно. Тайком от мужа Ольга подговорила конфидента — брата Гаврилу, который служил тогда конторщиком при болдинской вотчинной конторе[171], — соорудить ещё одно письмецо в столицу.

В заговоре участвовал и отец. Продумывая всякое слово, сверяясь с пушкинским текстом и стараясь ничего не упустить, они сочинили 21 февраля дипломатичную и сентиментальную эпистолу.

Сперва, после этикетных расшаркиваний, новообращённая дворянка принесла в жертву репутацию никудышного супруга:

«Милостивый государь Александр Сергеивич,

Я имела счастие получить от вас письмо, за которое чувствительно вас благодарю что вы не забыли меня находящуюся в бедном положении и в горестной жизни; впродчем покорнейше вас прошу извинить меня что я вас беспокоила насчёт денег, для выкупки моего мужа крестьян, то оные не стоют чтобы их выкупить, это я сделала удовольствие для моего мужа, и стараюсь всё к пользы нашей но он не чувствует моих благодеяний каких я ему не делаю, потому что он самый беспечный человек, на которого я ни надеюсь и нет надежды иметь куска хлеба, потому что какие только могут быть пасквильные дела то всё оное есть у моего мужа. Первое пьяница и самой развратной жизни человек; у меня вся надежда на вас милостивый государь что вы не оставите меня своею милостию, в бедном положении и в горестной жизни, мы вышли в одставку и живём у отца в Болдине, то и не знаю буду ли я когда покойна от своего мужа или нет…»

И тут, буквально на середине фразы, Ольга сменила тему и обратилась к более значимым для неё и остальных Калашниковых материям:

«…а на батюшку всё Серьгей Львович поминутно пишит неудовольствия и строгие приказы то прошу вас милостивый государь защитить своею милостию его от сих наказаний; вы пишите что будите суда или в Нижний, то я с нетерпением буду ожидать вашего приезда, и о благополучно<м> пути буду Бога молить, о себе вам скажу что я во обременении и уже время приходит к разрешению, то осмелюсь вас просить милостивый государь, нельзя ли быть восприемником, естьли вашей милости будет не противно хотя не лично, но имя ваше вспомнить на крещении».

Финальные же строки Ольгиного послания способны были вызвать у Александра Пушкина грустную усмешку:

«О письмах вы изволити писать, то оные писал мне мой муж, и не понимаю что значут кудрявые, впродчем писать больши нечего, остаюсь с истинным моим почитанием и преданностию известная вам, — [172]

Село Болдино. Февраля 21 дня 1833 года» (XV, 49–50)[173].

Сударыня с квазиромантической вуалью («известная вам») не могла взять в толк, каким образом бумажные письма становятся вдруг «кудрявыми». Зато она прекрасно знала, что восприемники, в том числе заочные, делают, по обычаю, подарки роженицам и младенцам. Разумела Ольга и то, что никакие, даже самые щедрые, гостинцы не будут в радость, если её отец лишится должности управляющего. Отправить же Калашникова в отставку раздосадованные господа могли, увы, со дня на день, и посему брюхатая титулярная советница горячо молила покровителя побыстрее добраться до Болдина — дабы тот здесь, на месте, как-то обелил гонимого Михайлу, предотвратил близящийся крах семейства.

Три письма направила она Александру Пушкину после памятной болдинской осени 1830 года, — и в каждом из них были только очередные назойливые просьбы. Значение этих женских писем для русской литературы трудно переоценить; самой же Ольге они принесли гораздо больше вреда, чем пользы.

В конце зимы 1832/33 года уснул навеки пасынок Ольги Ключарёвой, девятилетний Михаил[174]. А вскоре, в первый день апреля, она разродилась. Появившемуся на свет мальчику дали имя недавно умершего. В метрической книге болдинской Успенской церкви, в графе «У кого кто родился», записали 1 апреля: «Титулярного советника г-на Павла Степанова Ключарёва вторым браком законной жены ево Ольги Михайловой Калашниковой сын Михаил». В столбце же «Кто были восприемники» значилось: «Титулярный советник Александр Сергеевич Пушкин, полковника Николая Николаевича Анненкова жена Евдокия Васильевна»[175].

Судя по этому документу, поэт удовлетворил просьбу Ольги. Сверх того, тороватый Александр Пушкин отписал Михайле Калашникову, чтобы тот оставил себе часть собранного оброка; сие означало прибавку к жалованью. «Получил от вашей милости письмо, — жеманно отвечал управляющий 17 апреля 1833 года, — в котором изволите писать чтобы я взял жалованья, то я как могу без воли вашей себе положить сколько вашей милости пожалует я всем доволин сим буду ждать приказание…» (XV, 60). На какой сумме сошлись стороны и когда это произошло, мы не знаем.