Нина Михальская - Течёт река…

• Название: Течёт река…
• Автор: Нина Михальская
• Издательство: Литературный институт им. А. М. Горького
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005

Мемуары известного советского литературоведа-англиста охватывают период с середины 20-х годов XX века до 2006 года.

---

Подруга Анны Ивановны работала медицинской сестрой в клинике на Большой Пироговской улице Жить они стали вместе лет десять назад, и квартирка в мезонине принадлежала Евдокии Сергеевне, а Анну Ивановну она взяла жить к себе, поскольку у той своего жилья не было. Но почему так получилось и что произошло с Анной Ивановной, мне неизвестно. Речь об этом никогда не заходила. Могу сказать, что в убранстве комнат, в тех молитвенных книгах, которые лежали на столике перед иконами, в какой-то общей обстановке всего жилища этих двух пожилых женщин было много общего с тем, что так любила наша Мария Андреевна и что приходилось видеть в домах, где жили её сызранские «сестры» по монастырю. Сама тётя Маша называла такие комнатки «кельями».

Анна Ивановна и Мария Андреевна сблизились. После урока Анна Ивановна оставалась минут на двадцать, чтобы выпить чашечку чая; так как в это время дома мы были только с тетей Машей и Мариной, то беседа шла между старшими, то есть между Марией Андреевной и Анной Ивановной. Тётя Маша не раз рассказывала о своей жизни за монастырскими стенами, о том, как вместе с другими сестрами летом они работали в поле, а зимами стегали одеяла или занимались другим рукоделием. Анна Ивановна рассказывала о своих учениках. Пригласила нас с тетей Машей на концерт своего выпускного класса в музыкальную школу. Мы ходили и остались довольны. А один раз Анна Ивановна задержалась у нас дольше обычного, сказав, что надо ей поговорить об одном очень важном деле, и мы с маленькой Мариной пошли погулять во дворе. Учительница ушла, улыбнувшись нам на прощание, а тётя Маша вслед за ней вышла во двор в приподнятом настроении.

Через некоторое время к нам в гости приехал Алексей Николаевич Голубев, уже довольно старый человек с седой бородкой, в красивой меховой шапке и в шубе на меху. Он был знаком маме по Сызрани, а потом уехал оттуда и поселился в Краскове, под Москвой. С тетей Машей он тоже был очень хорошо знаком. У нас бывал изредка, но я его знала. Привез он тёте Маше, как и в прежние свои визиты, просфору и новую книжечку-поминание, а ещё календарь христианских праздников. Пили они все вместе чай — и мама, и отец, и тётя Маша. В этот день у нас с Анной Ивановной был урок, но она тоже, по просьбе мамы, осталась, как раз не была занята она во вторую половину этого дня, и сидели они за столом долго. Я пошла гулять, а они все ещё разговаривали.

На следующем уроке музыки Анна Ивановна говорила со мной о том, что все русские люди едины в своей православной вере, а потому и я должна к ней приобщиться. Она и раньше говорила со мной о религии, спрашивала, бываю ли в церкви. Я к этим вопросам относилась спокойно, отвечала, что ходила в церковь несколько раз, но мне там не очень интересно, больше ходить не хочется. Надо сказать, что до этого не один раз заводил разговор об этом же со мной и Алексей Николаевич, приезжая из своего Краскова. Я знала, что в Сызрани он был учителем закона Божия в младших классах гимназии. Мама как-то говорила об этом, вспоминая о своих учителях. И вот как-то все пришло к тому, что прямо обо всем мне сказала тётя Маша; меня решили окрестить, и родители не отказали Анне Ивановне, батюшке Голубеву, как а первый раз назвала она при мне Алексея Ивановича, и ей самой — тёте Маше, в их просьбе. Обряд крещения состоялся недели через две не в церкви, а дома. Совершил его священник Голубев, крестной матерью была Анна Ивановна. Родителей при этом не было. Что касается меня, то отнеслась я к этому без внутреннего трепета и особых переживаний. Разговоры, которые по этому поводу велись со мной в преддверии этого важного события, глубоко в душу не проникли и большого значения им я не придала. Восприняла все как что-то естественное. Вошло это в мою жизнь и осталось в глубине существа моего. А дальше все шло, как и прежде. Родители разговоров обо всем этом со мной не вели. Тётя Маша была рада, сказала, что за меня она теперь спокойна. Но, как и прежде, в церковь я с ней не ходила. С Анной Ивановной больше, чем прежде, меня это тоже не сблизило. Никаких воспитательных бесед на религиозные темы она со мной не проводила. И все-таки что-то произошло, свершилось, придав мне внутреннюю силу и то ощущение стойкости, которого прежде не было.

15

В восьмом классе мы чувствовали себя почти совсем взрослыми. Даже рядом с учителями не ощущали свою детскость. Заболела наша учительница химии Анна Николаевна, которая в восьмом классе стала нашим классным руководителем, и мы запросто отправились к ней домой узнать о её самочувствии и отнести цветы. Анна Николаевна жила в 7-м Ростовском переулке в четырёхэтажном доме. Пошли навещать её человек пять. Впустили нас в квартиру — большую коммунальную квартиру на втором этаже, показали соседи её комнату. Постучали и на слабый её отклик вошли. Анна Николаевна лежала в кровати, закрывшись до самого подбородка одеялом. Пригласила нас сесть и чувствовать себя свободно. Женя Коробкова сразу же нашла вазу для цветов (это был букет мимозы), смело пошла на кухню за водой, успела там познакомиться с двумя любопытными соседками, рассказать им, какая Анна Николаевна хорошая учительница, знающа буквально все о химии, как мы её любим и как высоко её ценят в школе. Одна соседка тут же поставила на плиту чайник и сказала, что сообщит, как только чайник закипит, а другая принесла баранки и несколько пряников, с которыми мы и пили чай. Ещё было варенье сливовое у Анны Николаевны в шкафчике. Болела она воспалением легких, а после этой болезни надо долго приходить в себя, вот она и приходила, отдыхая и от болезни, и от нас. Сообщили учительнице все школьные новости, главной из которых было скорое вступление учеников нашего класса в комсомол. Она посоветовала внимательно читать газеты, слушать радио, чтобы быть в курсе происходящих в мире и в стране важных событий.

Шла весна сорок первого года, и событий было много. О каких же вы знаете? — спросила Анна Николаевна. Все знали о войне, которую вели фашисты с тридцать девятого года. Знали о том, что бомбили Англию, особенно Лондон, о том, что захватили Чехословакию. Но особенно тема эта нас и не захватывала. На уроках в школе об этом речи не шло. Гораздо больше волновали скорые экзамены и разговоры о предстоящем лете, о каникулах. Теперь уже многие ребята ив нашего класса готовились ехать в пионерские лагеря, и не просто, как прежде пионерами, а помощниками старших пионервожатых. Я же знала, что поедем мы вместе с Мариной и тетей Машей в Ясную Поляну, где в Тульских засеках с марта месяца работал со своей экспедицией отец.

Возвращались от Анны Николаевны пешком по Ростовскому переулку, мимо церкви, стоявшей на подходе к Бородинскому мосту, потом по набережной шли к Горбатому переулку. У своего дома попрощалась со всеми, свернула в свой двор, а ребята двинулись дальше — к зоопарку, Большой Грузинской и к своим домам.

В тот год мы не раз устраивали вечера, собираясь тесной компанией у Жени Коробковой. её отец — Борис Михайлович Коробков был генерал-майором танковых войск. Жили они в новом доме на углу улицы Горького и Большой Васильевской в просторной по тем временам квартире, какой ни у кого из членов нашей компании не было. Потому и рады мы были гостеприимству Жениных родителей. Отводилась для наших встреч самая большая комната, и предоставлена была полная свобода. Никто из старших не заглядывал сюда в течение всего вечера, только в самом начале Женина мать ставила на стол посуду и легкое угощение. Но торт был у них всегда. Проходили эти вечера весело. Встречи такого рода приобретали для некоторых особую значительность. Таня Саламатова оживлялась, разговаривая с Вилькой Кушнером, ничуть не скрывая, что только с ним ей и интересно беседовать. Они говорили о музыке, о концертах в консерватории. На двух последних концертах были они вместе, а на тех, что были в этом сезоне раньше, встречались случайно: у того и другого были абонементы. Дима Полонский с нетерпением ждал начала танцев под патефон. Танцевал он с Олей Кирзнер. Лемберг рассказывал анекдоты нам с Женей. Совсем по-новому, не так, как в классе, где он был хмур и замкнут, проявлял себя на наших вечерах Орик Семенов. Оказывается, он умел и танцевать, и веселиться. Мне было приятно узнать однажды от него самого, что ходит он сюда, чтобы поближе узнать меня. Мальчишки, когда вечер кончался, а расходиться нам надо было не позднее половины десятого, шли нас провожать. Я жила дальше всех, но все равно провожали до самого дома, проезжая часть пути на трамвае. Но таких вечеров с провожанием было совсем немного. Они только входили в нашу жизнь, и Орик Семенов так и не успел до летних каникул ни разу проводить меня один, но не скрывал, что ему этого хотелось Мне же не особенно хотелось. Был он длинен, худ, нескладен и некрасив длинный нос на длинном лице, узкие глаза, очки, худющая шея. Ничего привлекательного.

В апреле начался приём в комсомол. Сказали, что принимать начнут с тех, кто учится очень хорошо. Выбрали человек десять, побеседовали с нами в школьном бюро комсомола, а за несколько дней до первомайских праздников надо было идти в райком комсомола, где предстояла ещё одна беседа на райкомовском уровне, как было сказано. Мы пошли. Со мной вели беседу о текущем положении и об успехах в развитии промышленности в нашей стране. Никаких показателей об успехах развития промышленности, её разных видов — нефтяной, угольной, машиностроения — назвать я не смогла; не знала, существуют ли пионерские организации в других странах. Решили, что мне надо прийти на собеседование в другой раз, когда подготовлюсь основательно, а пока в комсомол не приняли. Никаких похожих вопросов на школьном собеседовании нам не задавали. Потому было особенно обидно. К тому же и спрашивали обо всем как-то так, что голова переставала думать. Анна Николаевна сказала, что для неё это полная неожиданность. Всегда сдержанный отец сказал, что он-то как раз и ждал чего-нибудь в этом роде, а мама спокойно сказала, что на вопросы надо уметь отвечать и во второй раз все пройдет хорошо. Она была невозмутима. В конце мая мы сдавали экзамены. Все отметки у меня оказались отличными. Раздали нам похвальные грамоты, книги с надписями поздравительного характера и отправили на каникулы, снабдив при этом списками литературы для чтения. Началось новое лето. Мама пока осталась в Москве. Отец ждал нас в Туле, вернее, в Ясной Поляне, куда мы и поехали с тетей Машей и Мариной. Марине летом должно было исполниться шесть лет. Была она к этому времени круглолицей улыбчивой милой девочкой, со светлой челочкой коротко подстриженных волос. У неё шла своя детская жизнь, о которой в те годы знала я мало, занятая своими школьными делали. Десять лет разницы в нашем возрасте тогда значили многое. У Марины были свои друзья и подруги на дворе — Зоя Проскурякова, Саша Виноградов, Вадик Бычков. Это — уже следующее за нами поколение. Но я с самого начала не только любила свою сестру, но с гордостью прогуливалась изредка с нею по переулку, водила её в дом пять, на Чурмазовский двор. Она всем нравилась, и ей нравилось знакомиться с людьми и здороваться с ними. Ходили мы с ней в зоопарк, катались на пони и осликах, покупали петушков на палочке и большие баранки с маком, которые она очень любила, Один раз успели побывать в кукольном театре. Я все думала, что скоро смогу взять её на «Синюю птицу», в цирк. Но пока мы ехали в Ясную Поляну. Для Марины это было одно из многих путешествий, которые она уже успела за свою недолгую жизнь совершить: ездила она в Сызрань, была в Уфе, Красноусольске, в селе Привольное; когда ей было года три, жили мы с ней недолго в селе Борском у тети Вали, а летом 40-го года родители сняли дачу под Москвой — на Клязьме, на улице Ленточка, рядом с Пчелиными — Марией Михайловной (маминой двоюродной сестрой), её мужем Василием Григорьевичем и их дочкой Люсей.