Алексей Ливеровский - Охотничье братство

• Название: Охотничье братство
• Автор: Алексей Ливеровский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-00581-1

Проза одного из старейших ленинградских писателей Алексея Ливеровского несет в себе нравственный, очищающий заряд. Читателя привлекут рассказы о Соколове-Микитове и Бианки, об академике Семенове, актере Черкасове, геологе Урванцеве, с которыми сблизила автора охотничья страсть и любовь к природе.

---

У лесного костра рассказы Ильи… (1974 г.).

Час за часом наедине с машиной. Одиночество? Отрешенность? Нет! Напротив: друзья в гараже, знакомые на фермах и в придорожных деревнях, попутчики. В обширную кабину «молокана», конечно, попадали люди. Наверно, это запрещено инструкцией, но не могу представить, как Ильюша промчится мимо старушки, что бредет с клюкой из одной деревни в другую, откажет подвезти больного. И при этом помыслить нельзя, чтобы деньги взял.

В выходные дни, если сезон, — с охотничьей компанией за город. И вот тогда — по дороге в машине, у лесного костра или в избушке лесника — рассказы Ильюши. Нет, не про себя — он человек обыкновенный, и жизнь у него такая же, ничего примечательного. Вокруг него — это дело другое. Еще в компании отца были дела, и случаи, и замечательные люди, а сегодня попутчик интересный попался, а в гараже сменщик…

Быстрый ум, наблюдательность охотника, большой жизненный опыт и слегка иронический взгляд на жизнь позволяют ему замечать и запоминать интересное. Рассказы самые разные: взволнованные и раздумчивые, живые и степенные. Если веселые, хитроватые, то это обычно от сменщика по «молокану»:

— Вот у моего сменщика, Петра Ивановича, был полушубок — шерсть росла. Семь лет его стриг. Спрашиваю: «Часто ли?» — «Два раза в год, говорит, приходится». — «А ты брось». — «Рукава зарастают, руку не просунуть». Я заинтересовался: «Приду посмотреть». А он: «Нельзя, вчера украли».

Нет! Трудно передать! Тут нужен спокойный, правдивый тон, милое выразительное лицо Ильюши, глаза с хитринкой. Левый, кажется, даже подмигивает!.. Но вернемся к рассказу:

— Сменщик мой парень шутной и замечательно умеет подражать разным голосам. Раз шел из бани, запихнул в водосточную трубу сверток белья, наклонился, мяукает. Люди подходят, интересуются, а он будто тащит — «она» не идет, фырчит, царапается. Кучу народа собрал. Надоело — взял сверток под мышку, раскланялся и пошел.

Подселили Петру Ивановичу в квартиру кляузную бабу, — житья не дает. Решил проучить. Принялся носить пустые кастрюли на чердак и там хрюкать. Пришел участковый, поднялись на чердак — там пустой чистый закуток: «Вот видите, какой она вредный человек? И что пишет!»

Серьезные, даже грустные жизненные случаи передавал Ильюша со слов попутчиков, или происходили они на местах, в деревнях, где он брал молоко. Охотничьи байки — тоже не от себя, чаще всего от знакомого в детские годы приятеля отца и земляка, пана Гарабурды. Я записал несколько таких рассказов, добавил свое, и вот в альманахе «Охотничьи просторы», а затем в книжке «Радоль» появилась небольшая повесть «Из рассказов о пане Гарабурде». Посвятил эту работу Илье Селюгину.

Большой мастер охотничьего дела был пан Гарабурда, любому охотнику не зазорно взять у него совет. Жалуется молодой гончатник: «Кровного щенка вырастил — и вот досада! — работать не принимается, не понимает ни следа, ни зверя. Что я ни делал… даже так: стропил зайца, заметил, в кусту лежит, потихоньку подвел выжлеца, взял на руки и кинул прямо на спину русака. Не помогло — заяц в одну сторону, гончак в другую». — «Не так надо, не так, — посоветовал Гарабурда, — аж и у меня был гончий, русский, кличка Финиш, тоже два года не принимался. Я его свел в кусты, вынул из мешка здорового русачищу, живого, — к соседу в хлев забежал — и ка-ак дал этим зайцем по Финишу. Обидчивый был выжлец, бросился за русаком с голосом, — да каким породным, трехтонным! И пошло. Аж надо не выжлецом по зайцу, а зайцем по выжлецу».

Укоряет Гарабурда спутника: «Ты что это? Бах да бах! Лес гудит, а все мимо. Говоришь, в густом вылетел? И я был рядом, только первым выстрелом всегда в гущарке просеку вырублю, вторым — аж как на чистом».

Надоели легавые гонялы. «Мне нужна собака с мертвой стойкой», — заявил в компании молодой охотник. Гарабурда головой покачал, говорит: «Не дай бог! Аж была у меня ирландка с такой стойкой, и, скажи, почуяла бекаса на островине, потянула вплавь через протоку, все тише, тише — и стала мертво на глубоком. Утонула! Аж забыть не могу, до сих пор жалко — богатое чутье у сучки было».

Как я уже сказал, В. А. Селюгин, отец Ильюши, был кинологом, экспертом высокого класса. Сам Илья к судейству не стремился, однако знатоком этого дела стал отличным. Стоя с ним на выставках у канатов ринга, я неоднократно убеждался в верности его прогнозов. Если судья квалифицирован и нелицеприятен, собака, примеченная Ильей в начале судейства даже в самом хвосте ринга, подвигалась вперед неукоснительно. И натасчик он отменный.

История с Ладой, рассказанная мной в начале, чтобы показать мягкость характера Ильи, в какой-то мере случайна. Поставленные им собаки отличались вежливостью и, можно сказать, добровольным послушанием. Не раз мы встречались с Ильей на картах Пробы и Владыкина, занимаясь одним и тем же любимым делом — обучением молодых собак. Неторопко, заложив руки за спину, идет он по высокой уже отаве. Ни плетки у него, ни прутика, даже поводок спрятан в карман (ударить собаку — избави боже!). Следит за ученицей и все время негромко с ней разговаривает:

— Хорошо, хорошо, ну вот, а это зачем? Брось! Птичка! Тише! Тише! Тут надо поаккуратнее, бекас не дупель, разом столкнешь. Тише!

Понимает работу легавой. Помнится, я решил показать ему работу только что поставленной в поле ирландки. Недолго мы ходили по болоту: он смотрел на работу собаки внимательно, не отрываясь. Сказал: «Будешь дипломами баню оклеивать». Оказался прав: это была будущий всесоюзный чемпион Искра. Совсем не значит, что Илья снисходительно подходил к оценке полевого досуга собаки. Крепко запомнил я обидный для меня, собаковода, случай.

Была у меня гончая, англо-русская выжловка Радоль. Илья слушал ее, когда выжловочке не было еще года. Сказал: «Работать будет, старательная, но… голос, голос — льет хорошо, двоит, но писк, доносчивости нет. Нельзя таких в породу пускать: у гончих первая цена голос, а тут…» Прошло несколько лет. К тому времени Радоль имела четыре диплома первой степени, дважды — звание чемпиона области и всесоюзную известность за второе и третье места на межобластных состязаниях при твердой семерке за голос.

Чемпион Радоль Ливеровского на выставке.

На наших встречах друзей-гончатников Илья твердил свое. Мне казалось это обидным и неверным, говорил: «Ильюша, ты Дольку первопольной слушал, она же щенилась, взматерела — послушал бы теперь, а?» Он был не против. И вот так сошлось, что в охотничий сезон мы вдвоем оказались на охоте в новгородской деревне Изонье, что на реке Увери. Удивительная вещь — человеческая память! Бывает, что года не вспомнить, какой он был и что в нем было, а бывает день — так врежется в память, будто вчера все случилось. Так запомнился мне один красивый день первозимья.

В ночь была перенова — на довольно глубокий уже снег пала легкая порошка пальца на полтора. Мы с Ильей и Радолью-Долькой на поводке спустились с деревенского бугра на поле по Чебеневской дороге. Солнце встало и зажгло в снегах искры. Разноцветные. Мне особенно приглянулась одна, густо- и ярко-красная. Захотелось посмотреть, как это получается. Не поворачивая головы — иначе искра пропадала, — я присел как можно ниже, убедился, что горела льдистая пластиночка — скорее иней, чем снега, — и… опрокинулся на спину: Долька рванулась на какой-то след.

— Держи, держи, — закричал Илья, — не спускай!

С поля вышел и потянулся по дороге свежайший малик. Вот отчего так дернула выжловка.

— Держи, — повторил Илья, — бог знает сколько он пройдет по дороге, набросим — отстанем.

Илья внимательно пригляделся к следу, сказал:

— С поля пришел; подумалось — не с черным ли надхвостьем? Нет, гляди, беляк.

Я посмеялся:

— В книжках теперь и беляков принято с черными хвостиками рисовать.

— Это точно. Мать-дорога!

Илья поскользнулся, совершил в воздухе немыслимый поворот и грохнулся во всю свою немалую длину. Ружье с оборванным погоном отлетело далеко в сторону.

— Жив? Не ушибся?

— Ничуть. Хорошо, ГАИ поблизости нет. Твердый прокол.

— За что?

— Покрышки лысые, рисунка протектора не видать, и занесло — скорость не обеспечивала безопасности. Подожди маленько: ремень подвяжу, есть веревочка.

Кончились поля, дорога идет вдоль склона в лиственном молодняке. Долька попискивает и тянет. Прошли с полкилометра. И вот она, скидка! Издалека заметили сияющую голубую лунку за обочиной. Подошли. Налево березняк вплотную. Направо, начиная с дороги вниз, долинка, открытая до опушки леса. На скате два густых ивовых куста, малик уходит к первому, а дальше…

Илья потихоньку смеется:

— Гляди! Ну и нахал! Рядом с дорогой…

Сверху нам хорошо видно: от первого куста ко второму цепочка концевых прыжков — и все. Дальше вокруг чистейший ровный снег. Принудить Дольку стоять со снятым ошейником, как полагается перед набросом, было трудно. Гоном молотит, попискивает, с трудом заставил, наконец: