Алексей Ливеровский - Охотничье братство

• Название: Охотничье братство
• Автор: Алексей Ливеровский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-00581-1

Проза одного из старейших ленинградских писателей Алексея Ливеровского несет в себе нравственный, очищающий заряд. Читателя привлекут рассказы о Соколове-Микитове и Бианки, об академике Семенове, актере Черкасове, геологе Урванцеве, с которыми сблизила автора охотничья страсть и любовь к природе.

---

— На Севере везде такие люди отчаянные. Вы знаете, он мог так поступить не только чтоб не делить добычу — это само собой; а по бесшабашности, лихости.

Николай Николаевич задумался, начал как бы в раздумье, закончил с большой убежденностью:

— Смелость надо расценивать, отвечая не на вопрос «почему?», а на вопрос «для чего?». Да, важна цель. Я вам расскажу историю, случившуюся на зимовке, где нужна была большая храбрость. Елизавета Ивановна, можно про Журавлева?

— Не надо, Николай Николаевич: грустные дела.

— Прости, но так яснее получится. В тридцать третьем году зимовали мы с женой на острове Самуила — это Западный Таймыр, — я начальником экспедиции, Елизавета Ивановна — судовым врачом. В разгаре зимы появился нежданный гость — старый знакомец Журавлев. Я вам рассказывал. Мы с ним две зимы провели на Северной, в нашей четверке он был каюром и охотником. Отчаянный мужик, лихой и пьяница изрядный.

Встрече обрадовались. Он сосед — начальник бригады промысловых охотников, от нашего зимовья они не так уж далеко — конечно, по северным масштабам. У него беда: все больны, все перессорились, мужики баб колотят.

Елизавета Ивановна поехала туда с Журавлевым на собаках; попали в пургу, бедовали в снежном сугробе двое суток. А на месте Елизавета Ивановна застала картину страшную: грязь, вонь, цинга, непрерывная пьянка, издевательства над женщинами…

— Сам Журавлев хотел свою жену на цепь посадить, — добавила Елизавета Ивановна.

— В общем, мрак и безысходность. Елизавета Ивановна поглядела везде, видит: продуктов достаточно, даже лук и чеснок есть. Нашла в кладовке Журавлева припрятанный бочонок спирта, взяла топор и — трах! — разбила, да, расколотила до донышка. Представьте, что было, когда мужики обнаружили: «Ты что натворила, так и едак!» — закричал Журавлев, зверем, медведем пошел на Елизавету Ивановну. Она схватила топор, кричит: «Зарублю!» Вот тут нужна была храбрость не меньше, чем у Витьки с медведем, и, главное, бесспорно для доброго дела. Перезимовали журавлевцы благополучно.

Я прервал разговор: надо было подумать о завтрашней охоте и определить, кому где стоять. Оклад маленький, стрелковая короткая. Урванцевы решили стоять вместе — значит, номером меньше.

Спали на свеженабитых холодноватых сенниках на полу большой комнаты. Хозяйка предложила Урванцевым свою кровать, но они, поблагодарив, устроились с нами вместе.

Морозное утро. Все на лыжах. Идти недалеко — два с небольшим километра. Моя лыжня видна отлично. На ней следы зайца: пробежал, сдвоил и скинулся. Это хорошо — выходит, не было переновы и номера, нарисованные лыжной палкой, будут заметны. Круглое низкое солнце светит сквозь лес на опушке: не греет, только играет искрами на мертвенной глади и шапках еловых вершин. Руки зябнут, беру палки под мышки, не торопясь иду впереди всех. Нарочно медленно, чтобы стрелки на ходу не согрелись. Оглядываюсь, смотрю, не отстал ли кто. Нет, ровная цепочка людей в белых халатах и шапочках. Знаю, по своему опыту знаю, что те, кто впервой по медведю, в настроении необычном — волнуются, а кто и побаивается до сухости во рту.

Очень тихо. Ушли из живого поселка, впереди безлюдные заснеженные леса на много километров. Белая стылая пустыня — правда, нам туда не надо, нам ближе. Когда медленно и плавно идешь — обязательно думы. Сейчас о предстоящем деле. «Надо бы не вдвоем Урванцевых ставить, а порознь, и каждому из них придать надежного стрелка. Стрелковая линия в густом ельнике — иначе не выходило, — медведя заметишь шагов на пятнадцать-двадцать: сможет ли успеть Николай Николаевич? А Елизавета Ивановна? Правда, за спиной редколесье, можно повернуться и в угон. Но это уже другой вопрос. Почему не соглашался Витя рассчитываться с пуда? Почему поморщился, когда я удивился, что он не пригласил в загонщики Ивана Вешкинского, сказал: „Ну его на фиг!“ Может быть, Иван что-нибудь знает? Как дойдет лошадь — пусть без саней, только с хомутом и веревками — по такому глубокому снегу? Самим придется тащить до дороги». Заботы, заботы — немало их у ответственного.

Расставил людей, сам отоптался на номере. Просечка с небольшим изгибом — вижу справа Урванцевых, за ними Фрейберг, влево — никого, ближайший показался и скрылся, других не вижу. Знаю, все рядом, место густое, линия короткая. Смотрю на часы: правильно все, через минуту Витя пойдет заводить кричан.

Так закутало снегом молодой лес, что загонщиков я услышал и увидел почти одновременно и сразу же заметил, что Евгений Николаевич поднимает ружье, целится — на морозе щелчок выстрела не громче пастушьего кнута. С места не сходит, приглядывается и начинает ругаться. Иду к нему. Замечает меня и прибавляет голос:

— Черт бы вас с таким медведем! Пригнали кота. Сроду их не стрелял, так разэтак… Почище бы место, разглядел бы и ручкой ему вслед помахал — иди подрасти, тогда встретимся!

Я подошел. Прямо против номера Фрейберга, шагах в пятнадцати, утонув в снегу, лежал медведь, маленький: на взгляд — пуда на два. Две лайки — видимо, загонщиков, — стояли рядом ощерившись, боясь дать хватку. Протрубил отбой. Медведика, без всякой лошади, вытащили артелью, положив на лыжи.

И в доме Фрейберг продолжал ругаться. Виктор был несколько сконфужен или делал вид. Я довольно резко упрекнул его в недобросовестности. Он оправдывался: «Такое дело: ростепель была, когда окладывал, — видать, следы оплывши были: лапы мне показались во-о!» Слушал это вранье, и пришла в голову догадка: вместе с той медведицей, что убил Витька, лежал лончак, он поднялся, дал след, и Виктор его обложил. Да, да! — так оно, наверно, и было.

Урванцевы — люди, не умеющие делать что-либо наполовину. Николай Николаевич, заключив, что на охоту надо будет выезжать из Ленинграда в лес по плохим дорогам, загорелся купить машину повышенной проходимости и вскоре купил подержанный «Иван — Виллис»; с великим удовольствием занялся его ремонтом. Елизавета Ивановна активно поддержала предложение нашей компании сообща приобрести смычок гончих и держать его поближе к городу. Вскоре по совету Николая Константиновича Черкасова мы с Урванцевым приехали на Суходольскую и остановились на даче Черкасова. Сам Коля был в отлучке, по его просьбе хозяин смычка привел собак, и рано утром мы пошли на пробу. Смычок англо-руссов — Шугай и Волга — по статям был подобран довольно удачно, так же, как скоро выяснилось, и по ногам. Работа собак понравилась. Покупка состоялась.

На даче Черкасова Е. И. и Н. Н. Урванцевы. В. В. Щербинский.

Устроили смычок в охотничьем хозяйстве Лесотехнической академии, в Лисино — Корпусе. Началась для собачат счастливая жизнь: старый хозяин кормом не баловал, теперь Елизавета Ивановна сама заботилась о них. С охотой получилось неважно. В первый же день мы набросили смычок на лесных пожнях, скоро услышали азартный дружный гон смычка и… собаки сошли со слуха, исчезли. Мы их искали, разойдясь широко. Николай Николаевич разогрел машину, ездил по Кастенскому шоссе, останавливаясь и прислушиваясь. Все напрасно. Поздно вечером мы встретили лесника, он сказал: «Я от Сярдца иду. Слышно было на карьере — там завсегда лисьи норы — собаки гамели — наверно, ваши». Собаки пришли ночью, грязные по уши, усталые.

Еще две поездки, и выяснилось печальное обстоятельство: Волга оказалась отчаянным лисогоном, все время искала лисицу, хуже того — видимо, бывший ее хозяин ходил с ней и по лосям: Волга гоняла их довольно настойчиво. Шугай, как верный друг, следовал за ней, в одиночку же интересовался только зайцем. Кто-то из нас предложил смычок продать. Урванцевы возражали: «Славные песики, привыкли мы к ним, они — к нам».

Выход, правда, довольно канительный, был найден. С утра мы пускали в полаз одного Шугая, Волгу вели на поводке. Услышав голос Шугая, шли к нему, убеждались, что он работает по зайцу, — набрасывали Волгу. Тут уж она вынуждена была гонять в паре. Так и охотились, и довольно успешно.

Много лет мы ездили с Урванцевыми на охоты. По лесным трудным дорогам мы проводили машины, подваживали, подбрасывали, вываживали, подкапывали, буксировали в грязи, воде, в глубоких снегах, ползли по гололедице, бились с заводкой в большие морозы, пешком пробирались по весенним разливам речушек и гатям на тока, мокли под осенними затяжными дождями, до кишок промерзали, стоя в крепкие морозы на номерах, осмеркнувшись с гончими в осеннем ненастном лесу, с великим трудом, чуть живые, выбирались на огонек лесной сторожки, спали у друзей в благоустроенных дачах, на пружинных койках в гостиницах, вповалку на полах деревенских изб, скорчившись в машинах, спали на воле в роскоши сенных сараев или лесных шалашей, где так остро и памятно пахнет хвоя еловых лапок.

И по-прежнему Елизавета Ивановна сама наслаждалась общением со всем лесным и успевала баловать нас изобильными вкусностями, а Николай Николаевич возился с машиной и, чем длиннее и труднее был предстоящий путь, тем больше был доволен, особенно когда приобрел проходимого «Ивана — Виллиса». Надо было видеть, с каким удовольствием он, приехав ко мне в деревню Владыкино на Увери, проводил своего «козла» через знаменитый на всю округу «Грязный мост» — зыбучий кусок дороги на Карманово, как в далеком углу Псковщины, подойдя к берегу у брода довольно широкой речки, глянул на него взором Суворова перед переходом через Чертов мост, сел за руль, в брызгах и пене, и первым перевел машину через воду.