Леэло Тунгал - Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

• Название: Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы
• Автор: Леэло Тунгал
• Издательство: КПД
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-9985-899-87-8

Книга воспоминаний Леэло Тунгал продолжает хронику семьи и историю 50-х годов XX века.

Её рассказывает маленькая смышлёная девочка из некогда счастливой советской семьи.

Это история, какой не должно быть, потому что в ней, помимо детского смеха и шалостей, любви и радости, присутствуют недетские боль и утраты, страх и надежда, наконец, двойственность жизни: свои — чужие.

Тема этой книги, как и предыдущей книги воспоминаний Л. Тунгал «Товарищ ребёнок и взрослые люди», — вторжение в детство. Эта книга — бесценное свидетельство истории и яркое литературное событие.

«Леэло Тунгал — удивительная писательница и удивительный человек, — написал об авторе книги воспоминаний Борис Тух. — Ее продуктивность поражает воображение: за 35 лет творческой деятельности около 80 книг. И среди них ни одной слабой или скучной. Дети фальши не приемлют».

---

Потом Юхо заговорил громче и обратился к сидящим на заднем сиденье. Подумать только, он решил, что тётя Анне моя мама!

— Нет, к сожалению, — сказала тётя Анне тем низким и солидным голосом, каким она читала вслух татино письмо. — Мама Леэлочки сейчас в университетах жизни…

— А-а! — произнёс Юхо и некоторое время помолчал. Затем снова обратился к тате: — А ты сам… во время войны был на правильной стороне?

— Какая сторона для эстонца правильная — русская или немецкая? — спросил тата и попросил разрешения закурить.

— Что за вопрос! — воскликнул Юхо и сунул руку в карман рубахи. — Ты «Друг» куришь или у тебя марка получше?

До чего же красивая у него была коробочка с сигаретами. На красной крышке красовалась морда собаки, радостно свесившей наружу язык.

Но тата запривередничал: у него в нагрудном кармане был жестяной портсигар, перетянутый резинкой, и в нём плотный ряд папирос, которые он собственноручно набил табаком.

Тётя Анне, покрутив ручку, опустила заднее окошечко и сказала:

— Поверите ли, господин Юхо, до войны Феликс не курил и не пил ни вина, ни водки! Даже рюмочку за здоровье не пригубил!

— Да, до войны всё было по-другому, — сказал Юхо, кивнул в подтверждение и добавил со смехом: — Деревья были выше, и сахар был слаще, и снег был белее!

Какое-то время все молчали, словно вспоминали довоенные высокие деревья, сладкий сахар и белый снег. Я начала привыкать к тому, что все лучшие вещи и времена были и окончились ещё до моего рождения.

— Сколько она получила? — немного погодя спросил Юхо, быстро взглянув на тату. — Я имею в виду, сколько лет дали твоей жене?

— Двадцать пять плюс пять.

На это Юхо даже присвистнул.

— Хреново! А у тебя в безопасности знакомств нет? Ты не смейся, в наши дни надо иметь знакомых повсюду, иначе невозможно! У меня есть пара знакомых, они, конечно, не друзья, но года два мы ходили вместе на охоту…

— Феликс у нас тоже страстный охотник! — объявила тётя Анне.

— Папа брал его ещё мальчишкой с собой, когда ходил охотиться на зайцев, как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Другие братья тоже иногда охотились, но Феликс — он просто на этом помешан. Вчера, кстати, ходил в лес заготавливать веники для оленей на зиму, словно дома было мало дел.

— Перестань! — рассердился тата. — В здешних местах оленей нет…

— Ну, дикие козы, какая разница! — продолжала тётя. — Если бы узнать, куда Хельмес отправили, можно было ей посылку послать… Кто знает, жива ли она вообще-то…

— А у тебя и собака тоже есть? — спросил Юхо, не обращая внимания на тётю Анне.

— Есть, а как же — эстонская гончая.

— Да что ты! — обрадовался Юхо. — Это совсем новая порода, для охоты на зайцев — прима! Такое дело следует обсудить!

Обычно, когда речь заходила об охоте, тата очень оживлялся, но на сей раз он почему-то был скуп на слова. Зато тётя Анне пришла прямо-таки в восторг от «господина Юхо» и болтала с ним всю дорогу про всякую всячину. Когда мы, приехав в Таллинн, вылезли в конце улицы Виру из машины, Юхо достал из багажника большую рыбину, похожую на судака, завернул её в голубую бумагу, которую тоже достал из багажника, и протянул тёте Анне, чем полностью завоевал её расположение.

— Ах, судака я и не помню когда пробовала! — запричитала тётя Анне. — Пусть ваша супруга приходит в наше заведение делать завивку, как мы говорим, моё рабочее место крайнее слева!

Когда Юхо уехал, тётя Анне принялась выговаривать тате:

— Ты там, в деревне, совсем одичал! Раньше был душой любого общества, разговор шёл как по маслу — а теперь вёл себя как старый пень! Человек такой милый и добрый…

— Ладно, — перебил ее тата. — Таких милых, добрых и разговорчивых мы и раньше встречали! В Котласе синефуражечники увели несколько эстонских парней, которые в разговоре с парочкой милых и добрых незнакомцев излили душу… Больше этих эстонских парней никогда не видели… Не хочу сказать ничего этакого, ибо некрасиво думать о людях плохо, но, честно говоря, я этого человека со стадиона «Калев» не помню… Конечно, пацанов там вертелось много, всех не упомнишь…

— Ты действительно считаешь, что… — испугалась тётя Анне и уставилась на выглядывавшую из голубой бумаги рыбью голову, словно она могла что-то сказать.

— Ничего я не считаю. — Тата махнул рукой, поднял меня к своему лицу и сказал: — Будь хорошим ребёнком, дочка! Может, я вечером зайду к Анне, если успею. Держи кулачок, чтобы я услыхал от адвоката хорошие новости!

Я крепко зажала большие пальцы обеих рук в кулаки. Тёте Анне, пока мы шли, было непросто держать меня за руку, сжатую в кулак.

Лёгкие и печёнка

В городе у тёти Анне я пробыла несколько дней, потому что хождение по врачам оказалось совсем не таким простым делом, как она думала. У меня об этих врачебных делах есть своё понятие, потому что одно время моей любимой книжкой была «Малле хочет стать врачом», и я даже подумывала, а не заделаться ли мне самой врачом, в случае, если не удастся стать кондукторшей в автобусе. Красные с поперечными полосками штаны, как у Малле в книжке, у меня имелись, нужны были белый халат с карманами, докторская шапочка и — самое главное — на ремешке через плечо белая сумка с красным крестом, в которой были бы касторка и клизма для медвежонка, валерьянка и бинт для куклы. Некоторые стихи из этой книжки я помнила, например, такой:

Малле знает, что здоровье
для работы нужно всем.
Чтобы мог народ построить
жизнь счастливую совсем.

Я думала, что как только придём к врачу, меня сразу положат в кровать с красивыми металлическими спинками, какая была на картинке в книге. Затем доктор сунет в уши красные трубки, прижмёт висящую на конце трубок металлическую штуку к моей груди и сделает мою жизнь совсем счастливой. Однажды, когда из Лайтсе в Руйласкую школу приехала врач Колесникова для медицинского осмотра учеников, тата и меня привёл в школьную канцелярию, где по пояс раздетые дети ждали своей очереди. И мои лёгкие и печёнки доктор прослушала тоже. Наверное, лёгкие и печёнки во мне были самыми важными и рассказали о себе доктору Колесниковой на русском языке, которого я не понимала. А по-эстонски доктор говорила только одно: «Всё в порядке, следующий, пожалуйста!»

Правда, зимой, когда доктор приезжала, болей в животе у меня и не было. В тот раз, узнав о приезде доктора, мама сочла, что тата мог бы на всякий случай дать ей осмотреть и меня, ибо, поди знай, как подействовала на ребёнка жизнь в холодной и сырой квартире. И в тот раз, приведя меня домой из школы, тата сказал маме гордо: «Здорова, как щука в реке!» Так что и я почувствовала гордость, будто сама случайно, ничего об этом не зная, сделала для мамы и таты что-то хорошее.

На самом деле и в городе, в полуклинике, куда мы пришли с тётей к врачу, живот у меня тоже совсем не болел, и я сказала об этом тёте. Но она утверждала, что умные врачи смогут и так определить, почему вчера у меня была эта боль. Однако оказалось не так-то просто найти такого умного врача, которому был бы интересен разговор с моим животом. Сначала мы с тётей Анне стояли в длинной очереди, пока не подошли к стеклу, за которым сидела молодая докторша в очках, и она дала тёте какую-то бумажку. Затем мы поднялись по лестнице, высоко-высоко, и попали в длинный светлый коридор, где надо было встать в новую очередь — там мы, к счастью, смогли сидеть на стульях и постепенно пересаживались всё ближе к двери кабинета, где был врач. Но как раз к тому моменту, когда мы, пересаживаясь, оказались на стульях у самой двери, оттуда вышли, держа в руках какие-то папки, две тётеньки в белых халатах — одна молодая, а другая постарше, — и молодая объявила: «На сегодня приём закончен, пожалуйста, больше не ждите!»

Когда тётя Анне поспешила вслед за врачами и крикнула: «Но у меня талон на три часа!», та же самая молодая сказала: «Извините, но уже четверть четвёртого, Возможно, регистратура что-то напутала. Приходите завтра, гражданка!»

— Говорят учёными словами, негодяйки! — рассердилась тётя Анне. — Вот чему они научились при советской власти!

Когда мы спустились по лестнице и сели перед этой полуклиникой на лавочке передохнуть, тётя Анне продолжала ворчать:

— В этом государстве даже у больных должно быть лошадиное терпение! Действительно, не поликлиника, а, как ты говоришь, полуклиника! Вот тебе бесплатная медицинская помощь! Никакой помощью и не пахнет!

— Врачами пахнет, — сказала я. Противным запахом лекарств, в котором мы просидели довольно долго, пахла наша одежда ещё и на улице. — И немножко пахнет рыбой тоже…

— Господи! — испугалась тётя. — У меня судак в сумке, совсем вылетело из головы! Пойдём быстренько домой, а то дорогой продукт протухнет при такой жаре!