Генри Джеймс - Мадонна будущего. Повести

• Название: Мадонна будущего. Повести
• Автор: Генри Джеймс
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-7516-0480-6

Генри Джеймс (1843–1916) — признанный классик мировой литературы, мастер психологического анализа и блестящий стилист. Своими учителями он считал Бальзака и Тургенева и сам оказал заметное влияние на всю психологическую прозу XX столетия. В сборник Г. Джеймса вошли малоизвестные или вовсе не известные в России произведения, объединенные темой конфликта между искусством и обыденной жизнью, свободным художником и обществом.

---

— А, так это Пуднеи!

Мне были знакомы их конверты, хотя они никогда не видали моих. Они всегда покупали конверты в почтовых конторах — с уже наклеенной маркой; данное письмо было не отправлено, а передано с оказией — следовательно, они понапрасну истратили на меня целый пенс. Я просматривал их чудовищные эпистолы, адресованные Малвиллам, однако сам в корреспонденцию с ними не вступал.

— Мне поручено доставить письмо вам, в собственные руки: отправители утверждают, что им неизвестен ваш адрес.

Я повертел конверт в руках, не взламывая печати.

— С какой стати им вздумалось обращаться именно ко мне?

— Им необходимо сообщить вам нечто важное. Худшего и быть не может, — сухо добавила миссис Солтрам.

Я почувствовал, что открыта новая страница прискорбной распри между супругами, на всем протяжении которой оба выказали лютую мстительность и редкостное криводушие, однако нельзя было не признать, что в данной истории Солтрам заслуживал более сурового осуждения, чем за любую другую из своих эскапад. Он начал с того, что тяжко оскорбил несравненных Малвиллов в угоду новым покровителям, ловко умеющим пускать пыль в глаза, но затем — еще и полгода не истекло, — согласно своему обыкновению, вырыл свежий, еще более непроходимый ров отчуждения, нежели та пропасть, которую оставил за собой. Зиявший в Уимблдоне провал ныне, благословение небесам, удалось засыпать вровень с землей, но Пуднеи, окопавшись по противоположную сторону разверстой бездны, упорно продолжали вести через нее жесточайший обстрел. Пуднеи (я ничуть в том не сомневался) имели на то более чем веские основания и с самого начала настоятельно советовали не выступать на защиту Солтрама, справедливо полагая, что если не отражать атаки, то запал нападающих, быть может, вскоре выдохнется. Ничего иного я и не желал — и в своих доводах преуспел настолько, что сумел прекратить переписку как раз вовремя: в противном случае нашему тесному кружку был бы нанесен такой сокрушительный удар, от которого он вряд ли бы отправился в будущем. Более того: я знал (а вернее, предполагал), что Пуднеи предъявили далеко не все имеющиеся у них улики — лишь настолько, насколько у них хватило духу, ибо вполне отдавали себе отчет в несовершенстве собственной добродетели, в самое уязвимое место которой Солтрам мог вонзить свою рапиру. Им оставалось только гадать, осмелится ли на безоглядный выпад грешник, у которого за душой столько тайных провинностей: итак, затаив едкую злобу и взаимную подозрительность, противники предпочли временное затишье в военных действиях. Я, разумеется, предполагал, что рано или поздно настанет день, когда Пуднеи по той или иной причине избавятся от всякой опаски и угостят нас откровением, которое по силе причиненного ущерба далеко превзойдет все предшествующие. Письмо от мистера Пуднея, вложенное мне в руку, недвусмысленно означало, что роковой час пробил… Пуднеи отбросили все свои страхи.

— Я вовсе не желаю знать о худшем, — демонстративно отрезал я.

— Вы должны вскрыть конверт. Туда вложено еще одно письмо.

На ощупь вложение было плотным, вселяющим ужас.

— Какая круговерть! — вскричал я. — Я тоже должен кому-то его передать?

— Именно так: второе письмо предназначено для мисс Энвой.

Я вздрогнул; по спине у меня пробежал холодок.

— Почему же письмо не направлено ей самой?

Миссис Солтрам замялась:

— Вы же знаете, она живет в доме Малвиллов…

— И в чем же тут препятствие?

Моя посетительница вновь смешалась — и мне как нельзя более явственно представилась гротескная несообразность ее поступка, о которой сама она и не догадывалась. Помимо Джорджа Грейвнера и четы Малвиллов, только мне было известно о посмертной воле сэра Грегори Коксона и о феноменальной щедрости мисс Энвой! Трудно было найти пример более вопиющего непонимания сложившихся обстоятельств: с какой невозмутимой бесцеремонностью миссис Солтрам выбрала самый подходящий момент, чтобы очертя голову ринуться прямо в капкан…

— Может статься, что ее письма попадут в руки к Малвиллам. Почерк мистера Пруднея им известен.

Я не сразу понял, о чем идет речь, но, как только сообразил, взорвался от возмущения.

— Выходит, по-вашему, Малвиллы способны перехватить чужое письмо? Да как вам только в голову могла прийти мысль о подобной низости? — негодовал я.

— При чем тут я? Так сказал мистер Пудней, — вся вспыхнув, запротестовала миссис Солтрам. — Это его идея.

— Почему же тогда он не поручил вам передать письмо непосредственно мисс Энвой?

Миссис Солтрам, густо покраснев до корней волос, вперила в меня тяжелый взгляд:

— Вам это самому должно быть ясно.

Догадаться, в самом деле, было несложно.

— Здесь что, содержатся обличения?

— Истинная леди никогда не осудит своего мужа! — надменно воскликнула сия добродетельная особа.

Я расхохотался — причем, боюсь, довольно-таки невежливо.

— Ну разумеется, не осудит, и в особенности перед лицом мисс Энвой — ведь она так впечатлительна! Но с какой стати необходимо посвящать ее во все эти пакости? — продолжал я недоумевать.

— Да потому, что она, живя с ним под одним кровом, беззащитна перед его уловками. Мистер и миссис Пудней вдоволь ими нахлебались; они предвидят грозящую ей опасность.

— Искренне признательны вам за беспокойство! Но какая разница, попадется она на крючок или нет? Денег на субсидии у нее теперь все равно нет!

Миссис Солтрам помолчала, а потом с достоинством произнесла:

— Не все на свете измеряется деньгами. Существуют и другие ценности, помимо них.

Эта истина, очевидно, не являлась миссис Солтрам во всей своей наготе, пока кошелек у Руфи не пустовал. Бросив взгляд на конверт, моя гостья уточнила, что отправители наверняка подробно излагают мотивы, побудившие их обратиться к мисс Энвой с посланием.

— Ими движет исключительно душевная доброта, — заключила миссис Солтрам, поднимаясь с кресла.

— Доброта по отношению к мисс Энвой? Мне кажется, до того, как ее постигли неприятности, вы руководствовались несколько иными представлениями о доброте.

Моя посетительница улыбнулась не без язвительности:

— Вероятно, и на вас нельзя положиться так же, как и на Малвиллов!

Мне не хотелось укреплять ее в этом мнении; тем более нежелательным был ее рапорт Пуднеям обо мне как о ненадежном посреднике. Помнится, именно в эту минуту я дал себе мысленную клятву любыми средствами убедить мисс Энвой при разборе корреспонденции даже не притрагиваться к конвертам с непогашенной маркой. Меня охватила тревога — смятение мое, должен сознаться, все возрастало: я разрывался между страстным желанием нагнать на мисс Солтрам побольше страха и надеждой путем дипломатических уверток хотя бы отчасти утихомирить Пуднеев и умерить их неусыпное рвение.

— Полагайтесь только на мою предусмотрительность! — нашелся я наконец с ответом.

Миссис Солтрам изобразила непонимание, и я поспешил добавить:

— Может случиться так, что впоследствии вы, послужив вестницей, будете горько раскаиваться в своем поступке.

Вескость моего тона явно встревожила мою собеседницу. Еще две-три фразы намеренно обескураживающего свойства, подкрепленные помахиванием конверта в воздухе, окончательно сбили миссис Солтрам с толку — и она с жадностью проводила глазами донесение мистера Пуднея, когда я поспешил сунуть его — от греха подальше — себе в карман. Вид у нее был озадаченный и раздраженный: казалось, она готова была выхватить у меня пакет и доставить его по обратному адресу…

Проводив гостью, я почувствовал себя так, как если бы дал слово ни за какие блага в мире не передавать письма мисс Энвой. Во всяком случае, порывистое движение, с которым я, оказавшись один, извлек из кармана адресованный мне конверт, позволяло судить о многом: посвященный наблюдатель, видя, как я бросил его в ящик стола и повернул ключ в замке на два оборота, наверняка бы пришел к выводу о моей неколебимости.

XII

Миссис Солтрам ушла — и дышать мне вдруг стало трудно, в груди сделалось больно, будто только-только я чудом избежал невосполнимой для меня утраты. Непросто было сказать, с чем я едва не расстался — уж не с честью ли? Переживание обострялось еще и тем, что до сих пор все мое существо переполняло трепетное ликование, с которым я накануне, благодаря выпавшей на мою долю удаче, внимал самому вдохновенному собеседнику на свете. Нежданная встреча с Солтрамом на вересковой пустоши близ Уимблдона словно высвободила меня из тесных пут — сразу избавила от стремления подыскивать ему место на шкале ценностей. Пора было, черт возьми, сделать для себя решающий выбор — и я его сделал: вознес Фрэнка Солтрама на головокружительную высоту, вознес окончательно и бесповоротно…