Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2012)

• Название: Новый Мир ( № 6 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Что нового произошло? — вопрошает тот,

кто поднимается. Второй отвечает ему:

То и ново, что я спускаюсь, а вы поднимаетесь. Вот,

пожалуй, и все. Подробности ни к чему.

Расширются русские земли — императрица тогда

сама разрастается, тяжелеет, будто масса ее телес

пропорциональна размерам страны, и это в ее года!

Стране — территория, Кате — излишний вес.

Где-то за кадром Крым, степь юго-запада, флот,

Константинополь-то будет наш, на то и внук — Константин.

Россия проглотит Турцию, быстро, в один проглот.

А дальше все как обычно: бал, конфетти, серпантин.

Оды высокоторжественные по случаю новых побед.

Поэт читает, откинув голову, выставив ногу вперед.

Обед в честь генералиссимуса. Вполне хороший обед.

Скачки на жеребцах благородных пород.

Охота пуще неволи. Лай собак, трубы, окрики егерей.

И опять гром победы, и вновь — веселися, росс!

А Вольтера интересует, как там живет еврей

на захваченной территории. Довольно жалкий вопрос.

Не сказать, что Катя уродлива. Скорее — крупна и полна.

Лицо краснеет — приливы избыточной крови. Опять же, дама в летах.

Но отвращение к горлу любовника подкатывает, как волна,

и Ея Величество чувствует — что-то опять не так!

И этот тоже не справился, службу не сослужил,

и этот тоже не понял счастья, выпавшего ему.

Приходит врач с ланцетом — выпустить лишнюю кровь из жил.

Царица не терпит запаха крови.

Обморок. Все проваливается во тьму.

 

 

*      *

    *

          

Вопиют в небесах ангельские хоры,

на землю направляют умиленны взоры,

на белые стены, на город Холмогоры,

на келии тюремны, на крепкие запоры.

Плачут о покойных Антоне и Анне,

а паче о во младости погибшем Иоанне.

Собор пятиглавый меньшей головою

кивает солдатикам — секретному конвою.

Кого стерегут, солдатики не скажут —

языки урежут или хуже накажут.

Тюремщики тоже на вечном поселенье,

все-то их провинности — знание и зренье.

Что тут, в Холмогорах, — российская столица,

а в Санкт-Петербурге лже-императрица.

А истинных царевичей Петра и Алексея

забыла полоумная матушка-Рассея.

И ходят наследники в рубахах полотняных,

в рубахах полотняных, рубахах покаянных,

а каяться им, бедным, незачем и не в чем,

подпевают на земле ангелам певчим.

Живут и не знают, как с ними обойдутся,

авось и на земле им защитники найдутся:

задушат, обезглавят, а потом прославят,

а может быть, бесславно в Данию отправят.

*      *

    *

          

Философ Вольтер — государыне Екатерине:

“Катя, а что ты думаешь об Украине?

О Днепре-Днестре, о горах Карпатах,

о соломою крытых беленых хатах,

не в последнюю очередь и об этих, пархатых,

которых ты проглотила совместно с большей

частью страны, именуемой Польшей?

Что думаешь делать с их мишпухой и их кагалом,

их писателем Шолом-Алейхемом, живописцем Шагалом,

эсерами и эсдеками, больше-меньшевиками,

с их убеждением, утвержденным веками,

что до них народы были только черновиками,

а на них, как на свитке, Господь начертал Свою Тору.

Тору читала, Катя? Хорошая книга, нет спору”.

Екатерина — Вольтеру: “Вчера приказала

испечь пирог с начинкой из медвежьего сала.

Также ели ломтики подсоленной лососины.

И еще — велела мужчинам носить обтягивающие лосины.

Чтобы достоинство было видимо сразу

близорукому, но пытливому глазу”.

Вольтер — Екатерине: “Что делать с украинской речью,

к которой вы, россияне, относитесь как к увечью,

как быть с Запорожской Сечью, саблями и картечью,

как быть с казаками и казацким барокко,

с морем, которое раскидывается широко,

с броненосцем „Потемкин”, кстати, а как сам Потемкин, здоров ли?

Как его деревни, с домами, лишенными стен и кровли?

Что до хаджибеевских турок, они не хуже одесских урок

и комиссаров с маузерами из-под тужурок.

Мне все равно, жизнь моя на закате,

а ты молодая, есть над чем задуматься Кате”.

Екатерина — Вольтеру: “При личной встрече

я бы тебе положила, Вольтер, ноги на плечи,

прямо в парадном зале, не слазя с трона,

от этого дела с меня не упадет корона.

За ум я плачу любовью, за любовь отплачу сторицей.

Почему бы философу не встретиться с императрицей?

Приезжай в Петербург, познакомься со мной поближе!”

Вольтер — Екатерине: “Знакомиться лучше в Париже”.

 

*      *

    *

          

Ночь. Петр Третий пошел смотреть на пожар.

Бревна трещат. Пламя возносится к небесам.

С самого детства Петя огонь обожал.

Горит дом камердинера. Поджог совершил он сам.

Дым затмевает Луну. Говорят, Луна это — шар.

А выглядит как тарелка. Не стоит верить глазам.

Еще известно, что на Луне людишки живут,

размером гораздо меньше, но в остальном

такие же, как и мы, живущие тут,

глазеющие на пожары, упивающиеся вином.

Говорят, что на Луне такие цветы цветут!

У роз не шипы, а штыки на стебле стальном.

Но Петя думает: лунные люди — это наверняка

ожившие наши игрушки, наши любимые, те,

что послушны, не плачут из-за каждого пустяка,

маршируют рядами, подчиняясь любой мечте.

И это не суеверие, не какая-то мистика,

это порядок, возможный лишь на большой высоте.

Огонь облегчает фантазию. А в дальнем крыле дворца

Екатерина мучится родами. Сын или дочь?

Все равно, Петра тут не выставишь, как отца:

два года не прикасался. Лишь пламя может помочь.

Пока не родится младенец, дом не должен сгореть до конца,

пока младенца не спеленают и не вынесут прочь.

Камердинер молится: пусть она побыстрее родит!

Пусть дом подольше горит, пусть искры взлетают ввысь!

Господь, простри над несчастной Катей огненный щит!

Гори-гори ясно, дом, гори, но не торопись.

Екатерина рожает, пламя стихает, дерево, догорая, трещит.

Петр мочится на головешку, как брюссельский манекейн-писс.

*      *

    *

          

Снится Катерине убиенный Петр,

в камзоле гольштинском, выпрямлен и бодр.

Стоит, топочет ножкой, просит: “Кать, а Кать,

пошли оловянного солдатика искать!

Как душили меня, так во время смертных мук

выпал тот солдатик у меня из рук.

Красивый солдатик, в треуголке, в парике,

косичка сзади, сабелька в руке.

Он лежит в траве, я лежу в гробу,

оба мы не жалуемся на судьбу.

Ты лежишь в кровати, рядом — фаворит

тяжко дышит в ухо, радости дарит.

Любимцы твои, убивцы мои,

я лежу в забвении, в забытьи.

А ты при полной памяти, Кать, а Кать,

пошли оловянного солдатика искать!”

Былое и выдумки