Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2012)

• Название: Новый Мир ( № 10 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Она вынула фотографию из-за стекла и положила на холодильник.

— Потом уберу куда-нибудь. Или в рамочку и на стену, вон как исцарапалась. Пусть висит — теперь уж можно не бояться. Да и отбоялась я уже. А так посмотрю — и нормальную жизнь вспомню... Вот как раз на той полке еще, как сейчас помню, стояли пятитомник Хлебникова, гослитовский Пруст и много томиков “Academia”. Впрочем, эти томики и на другие полки переползали.

— Ну, это-то уж точно не родительские книги и не из вашего поэтического набора. Уже, наверно, намного позже покупали? Сами? Набор отличный.

Елизавета Аркадьевна усмехнулась:

— С кем поведешься! Еще и в тридцатые все вокруг только о литературе и говорили — трезвые ли, пьяные ли. Про что другое уже бояться начали. Да и тут можно было на неприятность налететь, но ведь про что-то надо же разговаривать. Вот и продолжала покупать и читать, чтобы соответствовать. Теперь уже никто не дарил. Да и работать в каком-то государственном тресте начала — поэтов-то вокруг уже не было. Но втянулась. Впрок покупала. Думала — поспокойнее жизнь станет, тогда все и прочитаю. Да так и не пришлось. А в начале тридцатых еще и замуж решила выйти. Так — за болвана одного. Через две комнаты от моей работал. Только чтобы фамилию поменять. Моя-то снова опасной стала. Опять стали всех бывших арестовывать. Думала, пронесет. Тогда-то и правда пронесло, но потом все равно добрались, хоть и не из-за фамилии. А мой Макаров-то прямо на следующее утро после моего увода и исчез. Больше его не видели...

— Что, тоже арестовали?

— Да какое там! Кому он такой нужен. Сбежал просто со страху. Похоже, даже ничего из дому не взял. Все соседи растащили, включая большую комнату из двух. Только фамилия и осталась. Да на следствии мне происхождения и не предъявляли. Только то, что из доноса вычитали: раз люди ко мне заходили и непонятные разговоры разговаривали, значит, контрреволюционный заговор. Вот за него и отвечала. Ну а жених у Деникина, пусть и погиб двадцать лет назад, только подтверждал гэпэушникам, что я с давних пор не на той платформе. Врагиня то есть. А все потому, что этим подонкам, что квартиру у меня оттяпали, еще одна комната понадобилась. Сын подрос — в будущее смотрели, где селить, когда женится. Вот потому и донесли в тридцать девятом, когда почти и не брали уже. Такое уж мое счастье. Так и осталось почти все нечитаное. Да и то — эти книжки даже и читать тогда стало опасно: чуть не в каждой второй или предисловие, или комментарии, или редакторство какого-нибудь врага народа из знаменитых большевиков. Особенно в издательстве “Academia”. Недаром их всех и пересажали. А я ни в одной книжке ни одной страницы не вырвала и ни одного имени чернилами не замазала!

Вот как раз изданий “Academia” я у нее немало купил — что поделаешь, первая любовь. И брешей в своем наборе закрыл достаточно. И томик Светония, который до сих пор часто открываю, тоже от нее. Ох, сколько у него оказалось словно про наше время написано! Уже в 90-е я обратил внимание, как его Клавдий напоминает тогдашнего российского пахана. Не верите? Пожалуйста:

“Наружность его не лишена была внушительности и достоинства… был он высок, телом плотен, лицо и седые волосы были у него красивые, шея толстая... Гнев и вспыльчивость он сам признавал в себе, но в эдикте оправдывал с разбором и то и другое... Одного писца из казначейства, а потом одного сенатора преторского звания он без вины и не слушая оправданий отправил в ссылку... В словах и поступках обнаруживал он часто такую необдуманность, что казалось, он не знает и не понимает, кто он, с кем, где и когда говорит”.

Чем не Ельцин? В общем, угодила мне Елизавета Аркадьевна.

Вот о чем до сих пор жалею, так это о журналах. В последнем из ее стеллажей полно разных комплектов было — от “ЛЕФа” и “Печати и революции” до “Маковца” и “Записок мечтателей”. Глупый был — на советские журналы внимания не обращал, все больше на “Аполлоны” целился. Только “Записки мечтателей” у нее и взял, да и то больше за номер, посвященный Блоку, и за головинскую обложку. Остальное распродал. Теперь этого ни за какие деньги не купишь. Да и не только в деньгах дело... Обидно. Даже не могу сказать, что наука на будущее — ни в каком будущем мне уже ничего подобного не попадалось...

А тогда дошли мы до последнего стеллажа, составили в него все, что хотела она у себя оставить, да и распрощались. Расстались почти друзьями. Позванивать обещал. Да и правда — позванивал иногда...

 

VIII

 

Вспоминал я про дом на Маросейке и его обитательницу, вспоминал и через какое-то время решил, что надо-таки рассказать Рождественскому про его московскую родственницу все, что я знаю. Какое у меня право скрывать — его ведь семья. А что жизнь у нее такая была — так не ребенок же он, знать должен, каково людям из “бывших” при советской власти жилось. Вот и его родню не миновало. Так что позвонил я ему как-то вечером в кабинет, сказал, что поговорить надо наедине по одному деликатному делу, пришел да все и выложил. И как с ней познакомился, и как книжки покупал, и что она мне про родителей рассказывала, и как ее прислуга сначала квартиру у нее отобрала, а потом и вообще в лагерь загнала, и как она свои пятнадцать лет ни за что отсидела, и как жила потом среди тех, кто ее предавал и грабил. И про фотографию адмирала Рождественского за стеклом на книжной полке. И про то, что ее девичьей фамилии так никогда и не узнал — только фамилию исчезнувшего мужа, что была у звонка написана. И про саму нее постарался как умел рассказать.

— Понимаете, какая-то необычная она была, — пытался я сформулировать свои впечатления многолетней давности, казалось бы давным-давно похороненные в памяти, но вот таки вытащенные на свет случайно увиденной фотографией человека в адмиральском мундире царских времен. — Нет, не в смысле странная... Ну вот не могу толком объяснить... В ней как будто разные люди жили. Не в смысле там раздвоения какого-то, а вот так вместе и жили. Ну вот, скажем, когда мы с ней стали много разговаривать, у нее такое лицо становилось, когда она про книги говорила или поэтов своих знакомых вспоминала — понимаете, светлое такое, одухотворенное... И голос — сильный, красивый, интонации такие, вроде как у вас — барские, если можно так сказать. А с соседями или по телефону — ну вот говорит как обычная московская старушенция, и лицо при этом тоже какое-то простое, старушечье. А если кто из соседей говорил ей слово неудачное или поперек — то такой блатной прищур у нее получался и отбривала таким текстом, что мало не покажется. Я, конечно, понимаю, что пятнадцать лет лагерей — не шутка, любого переделают, да и советская действительность и не таких людей меняла, но вот она как-то сразу все в себе сохранила... Не уверен, что понятно, но лучше не могу...

— Послушайте, Леня... — Олег Николаевич выслушал мой рассказ с по-детски широко раскрытыми глазами. — Ведь все это каких-то двадцать лет назад было. Ну до войны я еще помочь ничем не мог — мальчишкой был. Да и родители не смогли бы — никаких связей с Россией не было. Но когда она уже опять в Москве жила! Я уже полным профессором был. Если бы знал, что ей так живется, то и деньгами помог бы, и письмами поддержал... Даже и через наше посольство в Москве. Да и еще мало ли как. Что же такое с людьми делали, что я тогда даже найти ее не мог в России? Я ведь отправлял запросы в ваше Министерство иностранных дел, просил помочь родню найти. Так даже не ответили ни разу! А ведь все могло по-другому быть... И как же могли так с ней обойтись — и прислуга ее, и полиция ваша. И как могут соседи все растащить, пока человек в заключении мается? Ведь не по-человечески это! Не по-людски!

— Такая у нас страна была, Олег Николаевич... И людей именно таких вырастила...

Я на него даже разозлился почему-то — что он из себя дитя невинное корчит, а то не знал, как люди на одной шестой добрых семьдесят лет жили. Это мы ничего толком узнать не могли, только подпольно. А у вас-то — все к твоим услугам: и книги, и статистика, и кино снимали, смотри — не хочу. Разуй глаза да почитай что-нибудь. Хоть Солженицына — сразу поймешь “как же так”. Вот как раз именно так...

А потом успокоился — чего это я на него в душе накинулся? Ну повезло человеку — жил себе в нормальном мире с рождения и жил, пусть даже за малым перерывом, которого по возрасту толком и не запомнил. На хрена ему все эти заморочки насчет того, каково нам было, а еще больше — каково было тем из них, кто в Харбине или еще где не оказался, — только сон и аппетит портить. Сидит вроде человек себе за богатым столом и ужином наслаждается. А я ему такую гадость на стол кинул, что уж и не до ужина теперь...

Я поднялся: