Борис Мансуров - Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская

• Название: Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
• Автор: Борис Мансуров
• Издательство: Инфомедиа Паблишерз
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91057-013-3

В основу этой книги положены записи бесед автора с Ольгой Ивинской — последней любовью и музой Бориса Пастернака. Читателям, интересующимся творчеством великого русского поэта, будет интересно узнать, как рождались блистательные стихи из романа «Доктор Живаго» (прототипом главной героини которого стала Ивинская), как создавался стихотворный цикл «Когда разгуляется», как шла работа над гениальным переводом «Фауста» Гете.

В воспоминаниях Б. Мансурова содержатся поистине сенсационные сведения о судьбе уникального архива Ивинской, завещании Пастернака и сбывшихся пророчествах поэта.

Для самого широкого круга любителей русской литературы.

---

«Я подошла к двери, собираясь выйти, но он держал дверь и улыбался. Тогда так сблизились наши чуб и челка. Я просто сказала с укоризной: Боря!.. и дверь тут же открылась».

В 1935 году Зинаида вынуждена была приехать в Ленинград, чтобы доставить Пастернака в Москву. Поливанов знает, что в автобиографическом очерке Пастернак описал события 1937 года:

Зина, находясь в положении, валялась в ногах и умоляла подписать расстрельное письмо на Тухачевского, Якира и других героев Гражданской войны, которое привез мне Ставский. Я в гневе отверг это требование и заявил Зине: «Ребенок, который родится не от меня, а от человека с иными взглядами, мне не нужен, пусть гибнет». В это время под окном дачи сидел доносчик из органов и записывал все речи.

Об этом случае Пастернак говорил и с Зоей Маслениковой, что отражено в ее дневнике.

В начале 1941 года у Пастернака был полный разлад с Зинаидой, и он принял решение о разводе, о чем писал сестре Ольге в Ленинград, но начавшаяся война развод остановила. Во время эвакуации в 1942–1943 годах в Чистополе Пастернак с Зинаидой практически жили отдельно, и он был лишен заботы с ее стороны. Наталья Громова в интересной книге «Эвакуация идет» приводит эпизод из воспоминаний Ольги Дзюбинской, находившейся в чистопольской эвакуации:

Мы с Пастернаком сидели на берегу с утра, нас назначили караульщиками. <…> Жара была изнуряющей. <…> Замечаю, что он изнемогает в своем коричневом зимнем костюме. И вырывается глупая фраза:

— Борис Леонидович, а вы бы сняли пиджак.

В ответ слышу:

— Вы знаете, я бы с удовольствием, но у меня такая рваная рубашка…[311]

После смерти Сталина в марте 1953 года Зинаида требовала от Пастернака написать оду памяти ушедшего вождя всего прогрессивного человечества, но Борис Леонидович отверг это дикое требование восхвалять убийцу. Главная, по мнению Поливанова, женщина, Зинаида, в период нобелевской травли Пастернака сообщила ему: «Нам с Леней придется отречься от тебя, ты понимаешь, конечно, что это будет только официально».

В сентябре 1959 года Пастернак пишет к Жаклин во Францию о Зине: «Она мне как дочь, как последний ребенок. 51 ее люблю, как ее любила бы мать, скончавшаяся в незапамятные времена».

Конечно, все эти свидетельства в передаче на радио «Россия» не прозвучали. Поливанов, как и другие советские пастернаковеды, не исполнил завет Пастернака: «Не говорите за меня. Дайте говорить мне самому. Моим письмам и произведениям».

Поливанов не приводит текста письма Пастернака о Ларе романа «Доктор Живаго», которое Борис Леонидович поспал 1 ноября 1957 года сестре в Англию: «Ольга Ивинская — Лара романа, перенесшая четырехлетнее тюремное заключение, поскольку была моим самым близким другом. Она невообразимо много делает для меня. Это единственная душа, с кем я обсуждаю, что такое бремя века, что надо сделать, подумать, написать».

Поливанов также забыл о том, что в мае 1958 года Пастернак написал Ренате Швейцер:

Во втором послевоенном времени я познакомился с молодой женщиной — Ольгой Ивинской. <…> Она и есть Лара моего произведения, которое я именно в это время начал писать (с перерывами для «Марии Стюарт», «Фауста»). Она олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. <…> Она посвящена в мою духовную жизнь и во все мои писательские дела.

Читателю уже известно, что 31 октября 1958 года, в период нобелевской травли, Масленикова записывает в дневнике слова Пастернака об Ольге: «Это мое счастье».

Прикованный с начала мая 1960 года смертельной болезнью к постели, Пастернак пишет Ольге, которую не допускают к нему органы: «Все, все главное, все, что составляет значение жизни — только в твоих руках».

Ничего этого в передаче на радио «Россия» у журналистки Хмелевой не прозвучало. Скромно промолчал об этом и приглашенный знаток жизни Пастернака Поливанов. Митя, прослушав эту передачу, сказал:

— Как символично звучат слова из последнего стихотворения, написанного Пастернаком в пасхальные дни апреля 1960 года:

В компании личин и кукол
Комедии я не ломал,
И в тон начальству не сюсюкал
В толпе льстецов и прихлебал.

* * * * *

• Борис Пастернак, 1959 г. Тенистый уголок переделкинской дачи.

• Переделкино, Большая дача. Весна, 2008 г.

• Борис Пастернак с Ольгой и Ириной в 1958 г. Фотография из книги И. Емельяновой.

• «Жизнь моя… Я крепко люблю тебя», — писал Борис Пастернак Ольге 4 апреля 1947 г. Фотография 1947 г.

Глава пятая Как сбылось пророчество Бориса Пастернака

«Важно знать всю правду», — повторяла Ольга Ивинская. Наш обстоятельный разговор о Евгении Борисовиче, сыне Пастернака от его первой жены Евгении Лурье, состоялся в начале 1994 года. На необходимость раскрытия этой темы особо указывал мне Митя. Потому сюда включены многие его замечания и мысли. Для целостности и полноты картины я прибегаю и к другим источникам — в том числе и к тем, что уже были представлены в предшествующих главах.

О ЕВГЕНИИ БОРИСОВИЧЕ, ДУШЕПРИКАЗЧИКЕ И ПАСТЕРНАКОВЕДЕ

В начале 1994 года я прочел в книге воспоминаний Зинаиды Николаевны описанный ею случай, произошедший в 1953 году. Заканчивался май и учебный год у Лени, и она собиралась переезжать на дачу в Переделкино, где после болезни и пребывания в Болшевском санатории постоянно жил Пастернак. Но Зинаиде позвонил Николай Асеев и доложил о «возмутительном» поведении Пастернака. Зинаида Николаевна пишет:

Только я собралась ехать в Переделкино, как раздался звонок — звонил Асеев. Он с возмущением сказал, что Ивинскую освободили. Боря встречался с ней, и она таскает его на дальние прогулки, что после инфаркта вредно. Асеев считает, что я должна принять меры. <…> Ехать к Боре мне не хотелось, и я позвонила Бориному сыну от первой жены Жене. К счастью, он оказался дома. <…> Женя согласился тотчас же поехать в Переделкино, сделать все процедуры, переночевать и наутро привезти отца на рентген. Я просила его передать отцу, что больше не могу бывать на даче. Часов в 12 ночи раздался телефонный звонок. К моему удивлению, это звонил Женя уже из Москвы. Оказалось, отец его выгнал[312].

Пастернак вернулся из Болшевского санатория в марте 1953 года после двухмесячного лечения от обширного инфаркта и стал постоянно жить в Переделкине. Ольга Ивинская вышла из концлагеря в мае 1953 года, после смерти кремлевского хозяина. Справка об освобождении Ивинской выдана была 4 мая 1953 года. Первая встреча Пастернака с Ольгой состоялась в мае на Чистых прудах у той самой скамейки, где они были вместе 6 октября 1949-го перед арестом — арестовали Ольгу поздним вечером того же дня дома, на Потаповском.

Об их встрече на Чистых прудах подробно рассказано в комментарии к «Фаусту». Борис Леонидович настоял, чтобы Ольга жила рядом с ним, около Большой дачи, пока он найдет ей постоянную переводческую работу. Переводами Ивинская успешно занималась и раньше. Пастернак снял для Ольги комнату в Измалкове, и с конца мая 1953 года она жила в избе хозяйки Полины. Пастернак приходил ежедневно и проводил с ней много времени в прогулках и беседах, что стало известно всей писательской среде в Переделкине, а затем и в Москве. Зинаида Николаевна после донесения Асеева и конфуза Евгения Борисовича не решалась ехать в Переделкино.

Я спросил у Ольги Всеволодовны, почему в обширных «Материалах к биографии», выпущенных Евгением Борисовичем в 1989 году, ни слова не сказано об этом случае его приезда к отцу в Переделкино? Более того, он пишет, что Ивинская вернулась из лагеря осенью 1953 года. Зачем ему нужна эта неправда? Ольга Всеволодовна тяжело вздохнула и ответила:

Я уже в 1990 году поняла всю важность и пророческую глубину предупреждения Бори — не иметь дел с Евгением. А тот случай появления Евгения в Переделкине в июне 1953 года, чтобы нас разлучить, Борю возмутил и запомнился навсегда. Боря говорил мне:

— Олюшка, предупреждаю тебя, не имей никаких дел с Евгением. Малодушие и ненависть к тебе у Евгения в крови. И он будет постоянно пытаться дискредитировать тебя как свидетеля его низких поступков.

Я всегда старалась как-то оправдать неблаговидные поступки Евгения и Лени перед отцом, говоря Боре, что их заставила это сделать жестокая власть. Зинаида постоянно устраивала Борису Леонидовичу скандалы, требуя от него не ссориться с властью[313]. Конечно, Борю это раздражало, но то, что в дни нобелевской травли сыновья пошли на унижения и предательство, его возмущало беспредельно:

— Как же они, приспособленцы, станут жить? Какой порядочный человек станет их уважать? Они же позорят имя моего отца, даже если им наплевать на меня! Нет, Олюша, ты их не защищай. Ведь ты знаешь, что честь берегут смолоду, и не все дети в России становятся Павликами Морозовыми. Какой пример Евгений подает своему сыну?