карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

• Название: медведица,или легенда о Черном Янгаре
• Автор: карина
• Жанр: Фэнтези

---

   - Знает, - в голосе Пиркко мне почудилось разочарование. - Скажи, это он тебя наградил?

   Она почти коснулась собственной щеки, но в последний миг опомнилась и руку одернула. Трижды сплюнув через левое плечо - вдруг да тень моего уродства за нею увяжется - Пиркко велела:

   - Отвечай.

   - Нет.

   Зачем я лгу?

   Не знаю сама.

   - На редкость уродливо, - сестрица качает головой. - Ему, должно быть, противно смотреть на тебя.

   Нельзя ее слушать.

   Нельзя смотреть в ее голодные глаза. Куда угодно.

   На алмазы в волосах... на золотые звенья ожерелья... на искрящийся мех снежных лис... на тонкие пальцы, ласкающие камни.

   Только не в глаза.

   В них уже осталось немного человеческого.

   - Я бы умерла, - мягко произнесла Пиррко, - если бы со мной произошло что-то подобное...

   Молчи, Аану.

   Она ждет ответа, но любое твое слово, отравит.

   - Твой муж жалеет, что ты жива?

   - Нет.

   - Жалеет. Просто не говорит. Я видела его... он красивый. По-своему.

   Мне неприятно думать, что Янгхаар встречался с ней. Если он видел Пиркко, то... то ко мне не вернется.

   - Мне даже немного жаль, что его придется убить... Янгхаар замечательный любовник.

   Пиркко подается вперед, жадно вглядываясь в мое лицо.

   А я... я отворачиваюсь и вдыхаю сладкий яблочный аромат.

   Ложусь на солому.

   Сворачиваюсь комком, сжимая яблоко в руках. Мне хочется есть, но тогда у меня не останется солнца, которое защитит от жестоких слов Пиркко. Закрывать глаза нельзя, но я закрываю. И морщусь от боли. Это не сон - полудрема. В ней медная кожа Янгара касается белой - моей сестры. Ее голова запрокинута, губы приоткрыты, и на шее узором вьется нить жилы. Сердце Пиркко грохочет.

   И я изнываю от желания вырвать его.

   И то, второе, предавшее, тоже.

   В полусне я удивляюсь собственному желанию остаться человеком.

   Кого ради?

   Тем, кто приходит на задний двор, нужно чудовище. Их много, а я одна. И быть может, именно они правы в своем желании?

   Солнечного яблока слишком мало, чтобы удержаться на краю. И голод пробуждает, я переворачиваюсь на бок, касаюсь куска печени, почерневшего, в запекшейся крови, от которой исходит дурманящий аромат. Мне противно прикасаться к этому куску, но...

   Беру в руку.

   Обнюхиваю.

   Зажмуриваюсь, чтобы не видеть. И подношу к губам, почти решаюсь попробовать.

   - Не делай этого, - говорят мне.

   Его я сразу не узнала. Темно уже. И Олли сроднился с темнотой. Прежде он ходил, гордо расправив плечи, не замечая никого и ничего вокруг, а ныне превратился в сгорбленную тень, одну из многих в отцовском дворе.

   - Не делай этого, Аану, - повторил Олли. - Не позволяй им сломать себя.

   Он оглянулся в темноту и, сунув руки под петлю ошейника, болезненно скривился.

   - Здравствуй, - я разжала пальцы, позволяя куску выпасть. И подняв пук соломы принялась тереть ладонь, счищая запекшуюся коровью кровь.

   Что еще сказать?

   Что я рада его видеть? Или что мне жаль видеть его таким?

   Не рада и не жаль.

   Молчали оба. Долго? Как показалось - да. Но Олли тряхнул головой и решительно шагнул к клетке. Он подошел вплотную и, коснувшись прутьев, пробормотал:

   - Все стало иначе, да?

   Да.

   Я - нежить. Он - раб. И оба - позор рода Ину.

   - Ты... не боишься?

   - Чего? - он сжал прут и дернул, пробуя на прочность. - Ты пока никого не убила. А если вдруг, то... невелика беда.

   - Не выломаешь.

   - Пожалуй, - согласился Олли, запуская руку в темные волосы, обрезанные короткими прядями. - Ключ у отца, да?

   - Да.

   Он похудел. И взгляд стал... диковатым, что ли?

   - Я попробую без ключа. Завтра.

   Олли вытащил из-за пазухи пару сухих лепешек и кусок козьего сыра.

   - Возьми.

   Его рука пролезла между прутьями клетки, и я, приняв неожиданный подарок, коснулась пальцев.

   - Не убегай, - Олли сжал мою ладонь, осторожно, точно опасаясь причинить вред. - Посидишь со мной?

   Он опустился на колени возле клетки. И я ответила:

   - Посижу.

   Мы оба рассмеялись, поняв нелепость его просьбы и моего же ответа. Странно как... раньше я была никем, а Олли...

   - Отсюда все иначе выглядит, - он разглядывал мою руку, и большой палец его нежно гладил мою ладонь. - Как-то так вышло, что... знаешь, я думал, отец меня сразу убьет.

   - Как ты...

   - Оказался здесь? - Олли прижался лбом к прутьям клетки. - Жил здесь, когда дом принадлежал Янгару. По-моему, твой муж не знал, что со мной делать.

   - И ты?

   - Просто жил. Злился вот за это, - он указал на ошейник. - Искал способ отомстить... дурак, да?

   Не знаю. Мне ли его судить?

   Я помнила Олли совсем иным. И в человеке, который пытался дыханием отогреть замерзшие мои пальцы, мало что осталось от прежнего моего брата.

   - А потом дом и прочее... имущество отошли отцу.

   Его губы болезненно дрогнули.

   Имущество.

   - Тогда-то я и понял, что значит - быть рабом. Рабы не играют с хозяевами в нарды. Не спят до полудня. Не напиваются вином из жалости к себе. Не дерзят... слишком дерзких рабов порют. А если порка не помогает, то садят в колодки.

   Он отвернулся, скрывая от меня выражение глаз, но я все равно ощутила его боль.

   - А еще у рабов нет семьи.

   У меня получилось дотянуться до жестких темных волос.

   - Я знал, что отец от меня откажется. Если бы решил убить, я бы не сопротивлялся. Но он даже не глянул в мою сторону. Для него я уже умер. Но остальные... Якки... Талли... я ведь когда-то учил Талли с лодкой управляться. И в море впервые он на моем корабле вышел. И... и это вдруг стало не важно.

   Олли не отстранился. И я перебирала короткие прядки, вскользь касалась щеки.

   Про Пиркко он не говорит. А я не спрашиваю.

   - Почему ты от меня не отказалась? - он подается назад и руку мою перехватывает. - У тебя-то есть причины.

   Были.

   Старые обиды, душные, как слежавшиеся за лето меха, поточенные молью и пылью пропитавшиеся. Стоит ли вытаскивать их?

   ...синяя лента для волос, которую я вышивала долго, стараясь, чтобы стежки были ровными, аккуратными, повисла на молоденькой груше. Выбросили ее? Обронили?

   Так ли важно? Главное, этот подарок не столь дорог, чтобы беречь его.

   ...заливистый смех Пиркко и качели, летящие к небу. Ей шесть, а я на год старше и, спрятавшись в тени, наблюдаю, как Олли толкает качели выше и выше. Он высокий и красивый, и мне кажется, что если подойти и попросить, то Олли покатает и меня. Я подхожу, но не успеваю открыть рот. Олли замечает меня:

   - Принеси воды, Аану. Душно.

   ...и очередное его возвращение. От Олли пахнет морем, а кожа его почернела от загара, волосы выгорели до рыжины. От смеха его вздрагивает дом, а он, сев на лавку, спешит развязать сумки. Олли привез подарки семье... всем, кроме меня.

   Меня не существовало в его мире.

   Точнее была, но... кем? Кровной родственницей? Служанкой?

   И я убираю руку, обхватываю холодный железный прут.

   - Я бы многое хотел изменить, - Олли трется носом о мои пальцы. - И кое-что попробую. Если получится, мы уйдем.

   - Куда?

   - Куда-нибудь, - он улыбается той своей прежней улыбкой, только чуть более безумной, чем обычно. - Главное, чтобы отсюда. Но если не выйдет... Аану, не давай им сломать себя.

   Олли разжимает мои пальцы, вцепившиеся в прут.

   - Я слышал, что она сказала. Я не знаю, солгала она или сказала правду, но... когда я впервые встретил твоего мужа, он спрашивал не о ней. О тебе.

   Возможно.

   Но было ли это до того, как Янгхаар Каапо увидел мою сестру?

   - Ешь. Тебе надо поесть, - пообещал Олли и добавил: - Я приду завтра. Никуда не уходи.

   - Я постараюсь, - я улыбнулась в ответ.

   Не отказалась?

   Да. И не откажусь, теперь, когда у меня все-таки появился брат.

   Лишь после его ухода я вспомнила: овсяные лепешки пекли для рабов. Олли отдал мне собственный ужин.

   А он и вправду вернулся на следующий день, дождавшись наступления ночи. И до утра просидел, пытаясь справиться с замком. Олли был упрям... и возвращался вновь и вновь.

   Он говорил. И шутил.

   Рассказывал истории, которые, казалось, на ходу придумывал. И сам над ними смеялся в полголоса. Он расковыривал замок и воровал на кухне хлеб, клянясь каждый раз, что это - последний его набег.