Андрей Валентинов - Нам здесь жить. Тирмен

• Название: Нам здесь жить. Тирмен
• Автор: Андрей Валентинов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45754-0

Белые буквы барашками бегут по голубизне экрана, врываются в городскую квартиру архары-спецназовцы, ловят убийц Первач-псы, они же "Егорьева стая", они же "психоз святого Георгия", дымятся на газовых конфорках-"алтарках" приношения утопцам и исчезникам, и звучит в эфире срывающийся вопль: "Всем! Всем, кто нас слышит! Мы - Город, мы гибнем!.." До конца ХХ-го века оставалось меньше шести лет, когда они встретились в парковом тире. Мальчишка-школьник бежал от преследований шпаны, старик-тиршик ожидал прихода "хомячков" местного авторитета. Кто они, эти двое - торговцы расстрельными услугами, стрелки без промаха и упрека? Опоры великого царства, знающие, что не все на этом свете исчислено, взвешено и разделено?! Они - тирмены. Рыцари Великой Дамы. Но об этом не стоит говорить вслух, иначе люстра в кафе может рухнуть прямо на ваш столик. Удивительное соавторство Г.Л. Олди и А. Валентинова - и два удивительных романа "Нам здесь жить" и "Тирмен", две истории одного города, где играют в пятнашки быль и небыль... Содержание: Нам здесь жить (роман), стр. 5-568 Тирмен (роман), стр. 569-924

---

Главное, чтоб «свой» в доску; не то что в центре…

– Хотя, Алька, нашему брату-кенту нынче не до приглядок. Того и гляди не служивые – народишко сам на улицы ломанется, «колесатых нелюдей» на фонарях развешивать. Девку-школьницу снасильничали – кенты; собак бродячих повымело – опять кенты, сожрали под пиво; гололед – кенты, с-суки, колесами отполировали… Видать, кому-то сильно громоотвод занадобился, нашими задницами свою шею отмазать! Санкцию-то на наш митинг отменили, в мэрии! – говорят, провокации ожидаются, не дадим жориков в оцепление, к чему лишний раз гусей дразнить?! А зато как кентовский погром, так сразу «зачинщики не обнаружены»! Ладно, что это я раскаркался… у тебя своих забот по горло…

Тут он прав, хотя мне смутно кажется: заботы у нас все-таки общие.

– Про Фимку ничего не слыхать? И про Ерпалыча? – запоздало спохватываюсь я.

– Глухо. Фима твой, похоже, сидит, только непонятно, где; а Ерпалыча наши ищут, ты не думай…

– Окстись, Хволище! Мы, писаки, этому делу не обучены, – развожу руками, потупив очи. – Макулатуру кропать завсегда пожалста, а вот думать…

Фол наконец улыбается, и мы отправляемся вкушать хлеб насущный.

– Меня-то ищут? – интересуюсь я, хлебая разогретые гостинцы благодарных Руденок.

– Да утопец их разберет! – пожимает плечами Фол. – Если и ищут, то втихаря. Рожа твоя алкогольная на стендах не висит, особого шухера в городе нет, а так – кто их, гадов, знает? Может, землю носом роют, а, может, плюнули. Хотя это – вряд ли…

Я давлюсь борщом.

Я согласен с Фолом.

Вскоре кентавр снова уматывает, и я остаюсь, скукою томим: книжки читаю, телевизор смотрю, муть всякую. Даже думать пытаюсь.

Бесполезно.

Хорошо хоть, паника больше не возвращается. Ее место медленно, но верно заполняет вселенская апатия, а в просторечии – глобальный облом.

Пытаюсь продолжить неоконченных «Легатов Печатей», со скрипом рожаю двойню абзацев-близнецов – но компьютера у Ерпалыча нет, а от дребезжащей и лязгающей печатной машинки я, как выяснилось, настолько отвык, что ничего путного из моей затеи не выходит.

Облом одолевает.

Вечер.

Ночь.

Нахожу в тумбочке, за стопкой древних журналов (два, кстати, порнуха! – у-у, кобель старый…), записную книжку Ерпалыча. Листаю преисполнен стыда, ибо читать чужие записи нехорошо, а не читать – любопытство и скука вконец заедят.

«17.01. Вышняя Марьяна Вячеславовна. Муж докучает излишними постельными утехами; в случае отказа грозится бросить, уйти к молодой. Шпагат канцелярский на восемь узлов и по три тыквенных семечки в обувь. Когда угомонится – развязывать по узлу в неделю. При рецидиве повторить.

24.01. Москович Эсфирь. Угнали машину; жорики разводят руками, молебен результатов не дал. Рекомендовано в солнечный полдень поставить на ребро водительские права и в образовавшуюся тень вбить заостренную спичку. Если в трехдневный срок машина не отыщется или не будет возвращена, процедуру повторить, но спичку зажечь.

3.02. Третий крестник жаловался: дом 16-й по Маршала Уборевича злыдни заедают. Велено приобрести в булочной N 13 четыре буханки „Бородинского“ и бутылку пальной водки-„ряженки“. Потом…»

Дальше не читаю.

Иду спать.

Снится коренастый бородач с блекло-рыжей копной волос. Только теперь рядом с ним из мрака, пахнущего грибами, проступает окровавленная туша. Коза? Овца? Собака?

Мне так и не удается разобрать.

«После (когда обещание дашь достославным умершим), черную овцу и черного с нею барана – к Эребу их обратив головою, а сам обратясь к Океану…»

А человек все копает и копает.

* * *

Отворите мне темницу,
Дайте быстрого коня…

Четвертые сутки. Будит меня переливчатый «звонковый» свист Фола. Ого! Уже первый час! Ну, я и разоспался… Вместе с кентавром является дородный детина в потертом кожане и с увесистой раскоряченной сумкой через плечо.

– Дроты есть? – деловито осведомляется детина.

Но нас уже на мякине не проведешь!

– Сколько надо? – не менее деловито интересуюсь я, игнорируя подмигивания Фола.

– Ну, пучок…

– Пучок? Целый пучок?!

– Ну, хоть десяточек…

Я молча иду в комнату и приношу оперенные электроды.

Восемь штук.

Посетитель заметно веселеет, извлекает из сумки еще теплую кастрюлю с вареной в мундирах картошкой (это я выяснил уже после, когда на кухне заглянул внутрь) и основательный кус копченого сала – и собирается уходить.

По всему видно: сало он сперва давать не собирался.

– В отвар Мать-рябины не забудь окунуть, – бросаю я ему в спину, вспомнив работу Валька-матюгальника.

– Да уж не забуду! – детинушка расплывается в ухмылке. – Не впервой! Спасибочки…

И уходит.

Хлопает дверь.

– Ну, Алька! – с минуту я наслаждаюсь восторгом кентавра, но Фол почти сразу становится серьезным.

– Старшины насчет приятеля твоего, Крайцмана, разузнать пробовали – ни хрена не вышло! Держат его где-то, а где – не ясно. Матери его звонили: тут один на очистных работает, знает Фиму… Он и позвонил. Якобы по работе очень нужен. Так и мать в неведении: откуда-то выяснила, что сын якобы задержан за сопротивление при аресте – и все. Она сама не своя, бегает по конторам, а толку – как с козла молока…

Фол крупно отрезает себе сала и кидает ломоть в рот целиком. Какой же кентавр сала не ест?!

– А Ричарда Родионыча опять видели. В прокуратуру заходил. Небось, к той самой следовательше. Вроде как при ней он теперь состоит. В записных шестерках.

– И то хорошо. Может, мне тоже… к следовательше? Как мыслишь, Фол?

– Не лезь поперед исчезника в стену, – осаживает меня кент. – Приглядеться к этой следовательше надо. С Ричардом Родионычем связаться. Тогда и решим. А пока – сиди. Если в другом месте сидеть не хочешь.

Вернулся Сват-Кобелище (Фол открыл ему дверь) и громогласно потребовал свою долю харча. Небось, на запах примчался!

– На уж, жри! – я бросаю ему кусок, который пес немедленно проглатывает.

Бьет, что называется, влет, будто сокол добычу… у-у, проглот!

Вскоре приходит Валько. Деловито оглядывает «Лявтылевала» и «каракатицу», солидно кивает – мол, теперь-то мы им жару зададим! – и торопится восвояси: видать, клиенты заждались.

Следом уезжает Фол.

Под сводами моего пристанища вновь медленно, но неотвратимо воцаряется скука.

Хоть что-то мало-мальски интересное случается лишь к вечеру, когда я смотрю на гору грязной посуды в мойке.

Пес лает с неодобрением.

– Вот сам бы и вылизал. Языком, – вяло пытаюсь я увильнуть, но пес пресекает это дело в зародыше, просто-напросто покинув кухню.

Сунувшись к мойке, я обнаруживаю отсутствие воды в кране. Ничего особенного в этом нет, и что делать в таком случае, я знаю прекрасно. Ведь вы, наверное, тоже не особо задумываетесь, как завязать на ботинке шнурок?

Булка и постное масло под рукой.

А вот и горелка.

В трубах булькает, урчит, из крана вытекает несколько капель ржавой жижицы – и все. Сволочь-квартирник явно отлынивает от работы. Жертву-то мою он сожрал, не поперхнулся – а заниматься прямыми обязанностями ему лень! Или это мой облом ему каким-то образом передался?

– Ах ты, тварюка, – бормочу я во злобе. – Матюгальника на тебя нет!

В трубах урчит сильнее – и тут на меня снисходит озарение!

Конечно, мои познания в великом и могучем искусстве сквернословия и в подметки не годятся изыскам Валька. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Я от души обложил квартирника всеми известными мне ругательствами (повторившись всего дважды!) – и напоследок со злорадной ухмылкой, нарисовав пальцем в воздухе косую пентаграмму, швырнул сквозь нее в мойку случайно завалявшегося в кармане «Мойдодыра». Живо представив при этом, как квартирник испуганно ищет местного утопца, как суетится в трубах Тот, спешно пробивая пробку из ржавчины, как долгожданная вода устремляется…

Результат превзошел все ожидания. В трубах панически взвыло, и вода из крана ударила бешеным напором, а я стоял и смотрел на плоды своего камлания, не в силах сдвинуться с места.

Ведь получилось же! Получилось!

Кажется, я действительно понемногу становлюсь шаманом…

* * *

Ты начальничек, ключик-чайничек,
Отпусти до дому…

Четвертые сутки (продолжение, м-мать его, следует!). Бесконечные, резиновые… тянутся, не рвутся. Продолжает сниться чертов мужик с мечом (уже днем мерещится, с-сволочь!), и постепенно вокруг него прорисовываются всякие детали: три темные чаши с росписью, крутобокая амфора, кривой иззубренный нож, вязанка хвороста…