Борис Соколов - Рокоссовский

• Название: Рокоссовский
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03233-0

Маршал Константин Рокоссовский (1894–1968) известен как один из крупнейших полководцев Второй мировой войны, творцов Великой Победы советского народа над фашизмом. При всем интересе к его личности в существующих биографиях остаются непроясненными многие вопросы: точная дата рождения Рокоссовского, его участие в Гражданской войне, обстоятельства его ареста и заключения, непростые отношения с другим «маршалом Победы» — Георгием Жуковым. Почти не изучены его деятельность на посту министра обороны Польши и последние годы жизни. Все эти темы детально исследуются в самом полном на сегодняшний день жизнеописании Рокоссовского, созданном известным историком Борисом Соколовым. Эта книга, не обходящая «острых углов» биографии прославленного военачальника, предназначена всем, кого интересует великая и трагическая история России XX века.

---

В одной из таких групп мое внимание привлек сидящий под сосной пожилой человек, по своему виду и манере держаться никак не похожий на солдата. С ним рядом сидела молоденькая санитарка. Обратившись к сидящим, а было их не менее сотни человек, я приказал офицерам подойти ко мне. Никто не двинулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй, третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность. Тогда, подойдя к пожилому „окруженцу“, велел ему встать. Затем, назвав командиром, спросил, в каком он звании. Слово „полковник“ он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня. Выхватив пистолет, я был готов пристрелить его тут же, на месте. Апатия и бравада вмиг схлынули с полковника. Поняв, чем это может кончиться, он упал на колени и стал просить пощады, клянясь в том, что искупит свой позор кровью. Конечно, сцена не из приятных, но так уж вышло.

Полковнику было поручено к утру собрать всех ему подобных, сформировать из них команду и доложить лично мне утром 26 июня. Приказание было выполнено. В собранной команде оказалось свыше 500 человек. Все они были использованы для пополнения убыли в моторизованных частях корпуса».

В дни приграничного сражения Рокоссовский писал жене и дочери, о местонахождении которых после эвакуации семей комсостава из Новограда-Волынского еще ничего не знал:

«Дорогая Люлю и милая Адуся! Как мне установить с вами связь — не знаю. Я здоров, бодр, и никакая сила меня не берет. Я за вас беспокоюсь. Как вы там живете? Забирайтесь куда-нибудь в маленький городишко подальше от больших городов, там будет спокойнее. До свидания, мои милые, дорогие, незабвенные. Заботьтесь о себе и не беспокойтесь за меня излишне. Еще увидимся и заживем счастливой жизнью. Целую крепко-крепко, безгранично любящий вас Костя. 8 июля 1941-го».

О том, что происходило с семьей Рокоссовского после начала войны, внук маршала Константин Вильевич рассказывал со слов матери:

«Штаб корпуса, которым командовал Рокоссовский, располагался в небольшом приграничном городке. 22 июня мама встала очень рано и побежала к Дому культуры, откуда должна была отправляться машина с участниками самодеятельности. Они собирались давать концерт в одной из частей. На полдороге мама встретила деда, который быстро шел к дому. Он велел ей немедленно возвращаться домой, сказал: „Война, дочура“. Через несколько минут он уехал в дивизию, и до самой осени они не знали, где он и что с ним. Адъютант деда посадил маму с бабушкой в Киеве на поезд, который должен был везти их в Москву к родственникам. Но на подъезде к столице поезд повернули и всех пассажиров направили в эвакуацию в Казахстан. Оттуда они решили уехать к бабушкиному брату в Новосибирск. К тому моменту, когда дедушкино письмо нашло их, они жили в очень стесненных условиях — бабушка с мамой, сестры и брат бабушки, их дети — все в одной комнате. Когда, наконец, стало известно, что бабушка — жена того самого Рокоссовского, громившего немцев под Москвой, им выделили небольшую квартиру…

В Новосибирске бабушка работала при военкомате — искала людей, которые могли бы работать вместо тех, кто уходил на фронт. Мама еще училась в школе.

После возвращения из эвакуации бабушка стала работать в совете жен фронтовиков при Советском районном военкомате Москвы. Они собирали посылки для фронтовиков, организовывали концерты для раненых, лечившихся в московских госпиталях.

Маме было тогда семнадцать лет, и, как и многие юные девушки, она хотела попасть на фронт. Чтобы ее удержать, бабушка написала деду, и тот потребовал, чтобы сначала мама выучилась военному делу. Тогда она пошла на курсы радистов при Центральном штабе партизанского движения. Выпускников этих курсов готовили для заброски в тыл врага. Понятно, что, когда в 1943 году мама окончила эти курсы, такая участь для единственной дочери не порадовала Рокоссовского. В то время как большинство ее соучеников действительно были отправлены к партизанам или стали радистами при диверсионных группах, маму, несмотря на ее отчаянные попытки присоединиться к друзьям, оставили в Москве при Центральном штабе. Она ужасно переживала, ссорилась с дедом, и в итоге ему пришлось-таки забрать ее на фронт, пристроить на подвижной радиоузел. Мама была боевой девушкой, характер у нее был мужской и, хотя она и обещала не подвергать себя опасности, держать слово не особенно старалась. Дед ужасно волновался, особенно когда обострялась обстановка на мамином участке».

Но вернемся в 1941 год. 14 июля Рокоссовский был отозван с Юго-Западного фронта в Москву, откуда его направили под Смоленск, где сложилось критическое положение. Вот его впечатления о действиях командующего Юго-Западным фронтом в первые недели войны. Утром 15 июля он

«представился командующему фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу. Меня крайне удивила его резко бросающаяся в глаза растерянность. Заметив, видимо, мое удивление, он пытался напустить на себя спокойствие, но это ему не удалось. Мою сжатую информацию об обстановке на участке 5-й армии и корпуса он то рассеянно слушал, то часто прерывал, подбегая к окну с возгласами: „Что же делает ПВО?.. Самолеты летают, и никто их не сбивает… Безобразие!“ Тут же приказывал дать распоряжение об усилении активности ПВО и о вызове к нему ее начальника. Да, это была растерянность, поскольку в сложившейся на то время обстановке другому командующему фронтом, на мой взгляд, было бы не до ПВО.

Правда, он пытался решать и более важные вопросы. Так, несколько раз по телефону отдавал распоряжения штабу о передаче приказаний кому-то о решительных контрударах. Но все это звучало неуверенно, суетливо, необстоятельно. Приказывая бросать в бой то одну, то две дивизии, командующий даже не интересовался, могут ли названные соединения контратаковать, не объяснял конкретной цели их использования. Создавалось впечатление, что он или не знает обстановки, или не хочет ее знать.

В эти минуты я окончательно пришел к выводу, что не по плечу этому человеку столь объемные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным. С таким настроением я покинул штаб Юго-Западного фронта, направляясь в Москву. Предварительно узнал о том, что на Западном фронте сложилась тоже весьма тяжелая обстановка: немцы подходят к Смоленску. Зная командующего Западным фронтом генерала Д. Г. Павлова еще задолго до начала войны (в 1930 г. он был командиром полка в дивизии, которой я командовал), мог заранее сделать вывод, что он пара Кирпоносу, если даже не слабее его.

В дороге невольно стал думать о том, что же произошло, что мы потерпели такое тяжелое поражение в начальный период войны.

Конечно, можно было предположить, что противник, упредивший нас в сосредоточении и развертывании у границ своих главных сил, потеснит на какое-то расстояние наши войска прикрытия. Но где-то, в глубине, по реальным расчетам Генерального штаба, должны успеть развернуться наши главные силы. Им надлежало организованно встретить врага и нанести ему контрудар. Почему же этого не произошло?..

Приходилось слышать и читать во многих трудах военного характера, издаваемых у нас в послеоктябрьский период, острую критику русского генералитета, в том числе и русского Генерального штаба, обвинявшегося в тупоумии, бездарности, самодурстве и пр. Но, вспоминая начало первой мировой войны и изучая план русского Генерального штаба, составленный до ее начала, я убедился в обратном.

Тот план был составлен именно с учетом всех реальных особенностей, могущих оказать то или иное влияние на сроки готовности, сосредоточения и развертывания главных сил. Им предусматривались сравнительные возможности России и Германии быстро отмобилизоваться и сосредоточить на границе свои главные силы. Из этого исходили при определении рубежа развертывания и его удаления от границы. В соответствии с этим определялись также силы и состав войск прикрытия развертывания. По тем временам рубежом развертывания являлся преимущественно рубеж приграничных крепостей. Вот такой план мне был понятен.

Какой же план разработал и представил правительству наш Генеральный штаб? Да и имелся ли он вообще?»

Константин Константинович был явно не в восторге от того, что его корпусу пришлось участвовать в плохо подготовленных и поспешно проведенных контрударах, заранее обреченных на неудачу. Его возмущало, что и Генштаб, то есть Жуков, и командование Юго-Западного фронта действовали против всяких законов тактики и оперативного искусства, лишь бы отчитаться перед Сталиным о принятых мерах. Рокоссовский совершенно справедливо полагал, что прежде необходимо было выяснить обстановку, затем создать из механизированных корпусов ударные группировки и ударить мощными танковыми кулаками по наиболее уязвимым местам противника, не останавливаясь перед потерей части территории.