Борис Соколов - Рокоссовский

• Название: Рокоссовский
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03233-0

Маршал Константин Рокоссовский (1894–1968) известен как один из крупнейших полководцев Второй мировой войны, творцов Великой Победы советского народа над фашизмом. При всем интересе к его личности в существующих биографиях остаются непроясненными многие вопросы: точная дата рождения Рокоссовского, его участие в Гражданской войне, обстоятельства его ареста и заключения, непростые отношения с другим «маршалом Победы» — Георгием Жуковым. Почти не изучены его деятельность на посту министра обороны Польши и последние годы жизни. Все эти темы детально исследуются в самом полном на сегодняшний день жизнеописании Рокоссовского, созданном известным историком Борисом Соколовым. Эта книга, не обходящая «острых углов» биографии прославленного военачальника, предназначена всем, кого интересует великая и трагическая история России XX века.

---

Дальше автор описывает недоуменную реакцию офицеров на приказ маршала:

Нержин (свистит)

Сильно! А как же быть с инструкцией Политотдела
О нашей о священной мести?
А как — посылочки? А батарейные тетради
Под заголовком «Русский счет врагу»?

Майков

Ба-батюшки! Скажите Бога ради —
Так я обоз Глафиркин вышвырнуть могу?

Нержин

Вот это здорово! Ивана заманили,
Ивану насулили, Ивана натравили,
Пока он нужен был, чтоб к Балтике протопать…
<…>
 Солдат, с которым я лежал в болотах Ильмень-озера,
Солдат, с которым нас в упор клевал одномоторный «Юнкерс», —
Его — расстреливать? За то, что взял часишки «Мозера»?
И даже пусть — что затащил девчонку в бункер?
Прощаясь с жизнью там, в орловской ржи,
В паленых запахах, в дыму,
Я жал к земле его — не наша, может быть, лежи! лежи!
И на него теперь я руку подыму?
Вы перед наступлением не так ли непреложно
Приказ оправдывали противоположный?

Разумеется, с такими настроениями как среди офицеров, так, и в еще большей степени, среди рядовых красноармейцев, приказ Рокоссовского, как и аналогичные приказы других командующих фронтами, требовавшие прекратить грабежи, насилия и убийства и грозившие самыми суровыми карами, вплоть до расстрела на месте, во многом оставались на бумаге. Среди военнослужащих царила круговая порука, и командиры всячески выгораживали своих подчиненных, обвиненных в преступлениях против немцев. Но важно здесь уже само намерение. Рокоссовский первым из командующих издал приказ, требующий прекратить насилие против мирного немецкого населения. И это совсем не случайно. Константин Константинович всегда щепетильно относился к вопросам воинской чести. Ему было очень больно, что его подчиненные совершали преступления против военнопленных и мирного населения. Рокоссовский всегда стремился вести себя по-рыцарски и считал, что нельзя мстить поверженному врагу. Только вот его генералы, офицеры и солдаты очень часто вели себя не как рыцари. Например, генерал К. Ф. Телегин, с которым они вместе прошли путь от Сталинграда до Вислы, позднее в Германии заболел «трофейной лихорадкой» и целыми вагонами гнал в СССР мебель и другое имущество. Когда его арестовали по «делу Жукова», незаконное присвоение трофейного имущества стало одним из пунктов обвинения.

Э. Бивор приводит следующий характерный эпизод: «10 апреля 1945 года Петр Митрофанович Себелев, ставший подполковником всего в двадцать два года, писал домой, что на фронте установилась необычная и поэтому пугающая тишина… А всего за два часа до того, как он взялся писать письмо, разведчики привели к нему пленного немецкого капрала. Тот сразу же спросил: „Где я нахожусь, господин офицер? В войсках Жукова или в банде Рокоссовского?“ Себелев засмеялся и сказал немцу, что он находится в войсках 1-го Белорусского фронта, которыми командует маршал Жуков. Но его очень заинтересовало, почему пленный капрал назвал части маршала Рокоссовского „бандой“. Немец ответил: „Они не соблюдают правила войны, вот почему германские солдаты называют их бандой“».

Очевидно, у армий Рокоссовского была дурная репутация в плане расправ над пленными. Однако в войсках Жукова с этим дело обстояло ничуть не лучше. Об этом свидетельствует, в частности, С. Вогулов: «…B русской армии было обыденным явлением расстрел пленных немцев конвоирами и „воинственными“ тыловиками… И после этого никакого приказа, никакого наказания. Можно привести десятки таких примеров, когда какой-нибудь разъяренный командир полка расстреливал лично сотни пленных, только потому, что какая-то шальная пуля убила его полевую жену. В этой последней операции (наступлению на Берлин. — Б. С.) на отношение к сдающемуся врагу тоже обратили внимание и строго запретили расстрел пленных. Но было поздно: немецкая армия сдавалась союзникам, а на нашем участке фронта она дралась насмерть».

Командир полка, лично расстреливающий сотни пленных, — несомненно, поэтическое преувеличение. Даже профессиональные ежовско-бериевские палачи, набившие, что называется, руку в своем ремесле, ежедневно расстреливали от силы несколько десятков. Например, 14,7 тысячи польских офицеров в 1940 году расстреливали на протяжении примерно 45 дней в трех местах, так что на каждый пункт расстрела в среднем в день приходилось немногим менее 100 человек — и это притом что в каждом пункте было по несколько исполнителей. Но действительно, все приказы о том, чтобы не расстреливать пленных, в Красной армии оставались пустым звуком, поскольку никто и никогда за расстрел пленных наказан не был.

Солженицын в поэме «Прусские ночи», ставшей позднее главой повести в стихах «Дороженька», описал картины эпически-безумного грабежа:

Кто-то выбил дверь в Gasthaus
И оттуда прет рояль.
В дверь не лезет. И с восторгом
Бьет лопатой по струнам:
«Ах ты, утварь! Значит, нам
Не достанешься, бойцам? —
Не оставлю военторгу,
Интендантам и штабам!»

Дальше автор описывает расстрел молодой немки, чувствуя за него и свою вину:

Оглянулась —
Поняла! —
Завизжала, в снег упала
И комочком замерла,
Как зверок недвижный, желтый…
Автомат еще не щелкал
Миг, другой.
Я — зачем махнул рукой?!
Боже мой!
«Машина, стой!
Эй, ребята!..»
Автоматы — очередь. И — по местам…

Только 20 апреля 1945 года была издана директива Ставки Верховного главнокомандования «Об изменении отношения к немецким военнопленным и гражданскому населению». Она была адресована командующим 1-ым Белорусским и 1-ым Украинским фронтами, но фактически стала руководством к действию на всех фронтах. Эта директива гласила:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Потребуйте изменить отношение к немцам как к военнопленным, так и к гражданским. Обращаться с немцами лучше. Жесткое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен. Гражданское население, опасаясь мести, организуется в банды. Такое положение нам невыгодно. Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в обороне.

2. В районах Германии к западу от линии устье реки Одер, Фюрстенберг, далее река Нейсе (западнее) создавать немецкие администрации, а в городах ставить бургомистров — немцев. Рядовых членов национал-социалистической партии, если они лояльно относятся к Красной Армии, не трогать, а задерживать только лидеров, если они не успели удрать.

3. Улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и панибратству с немцами».

Показательно, что данная директива касалась только той территории, которую после завершения войны предполагалось оставить в составе Германии. Получалось, что в Восточной и Западной Пруссии и в Померании, где действовали войска 2-го и 3-го Белорусского фронтов, можно было по-прежнему творить насилия в отношении мирного населения — побуждая их тем самым поскорее «очистить» территории, отходившие к Советскому Союзу и Польше.

Рокоссовский конечно же не мог совладать со стихией насилия, захлестнувшей советские войска в Европе. Но с ней не мог совладать и любой другой командующий фронтом или командарм. Это были неизбежные последствия «войны на истребление», которую вели на советско-германском фронте обе стороны. Маршал наверняка тяжело переживал то, что ему довелось увидеть в Германии в 1945-м, но он никогда не делился увиденным ни с кем из родных или друзей. Действовала очень жесткая цензура памяти.

Глава тринадцатая СНОВА В ПОЛЬШЕ

После капитуляции Германии Сталин доверил Рокоссовскому командовать Парадом Победы. Принимал парад маршал Жуков. Этот вопрос решался на встречах Сталина с командующими фронтами 23 и 25 мая. А между этими встречами был торжественный прием 24 мая в Кремле в честь командующих войсками Красной армии, на котором Сталин произнес свой знаменитый тост о русском народе. Там было и много других интересных тостов — всего сорок один. В качестве тамады выступал Молотов. Когда дошла очередь до командующих фронтами, первый тост он предложил за Жукова, которого назвал «освободителем Варшавы», отметив его роль в обороне Москвы и Ленинграда. И под аплодисменты добавил: «Все помнят, что под руководством маршала Жукова наши войска вошли победителями в Берлин. За здоровье маршала Жукова!» Далее последовал тост Сталина: «Долой гитлеровский Берлин! Да здравствует Берлин жуковский!»