Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

• Название: Мелодия Секизяба (сборник)
• Автор: Назар Гельдыев
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1985

Книга «Мелодия Секизяба» — об одном из древних народов Востока — туркменах, которые ткут самые прочные и красивые ковры, выращивают самых лучших скакунов — ахалтекинских коней, бесценный золотистый каракуль, известный всеми миру.

Н. Гельдыев пишет о красивых, сильных людях, которые строят самый большой по протяжённости Каракумский канал, о людях, которые превращают пустыню в цветущий оазис. И вместе с тем, эта книга — о детстве, юности. Роман написан своеобразным, мастерским, умелым пером.

---

Вам смешно? Не смейтесь. Сейчас и мне смешно, но ведь тогда мне было восемнадцать лет, и на мне был первый в моей жизни новый костюм, и я был впервые в жизни влюблён…

Айнагюль не пришла и прощения не попросила. Ни в этот день, ни в следующий. Не один час я провёл без сна, пока, наконец, не решил, что великодушие мне к лицу, и я решил простить её сам. Однажды, как ни в чём не бывало, я подошёл к ней и пригласил её а кино. Но она сослалась на занятость, у неё было много пропусков по истории театра, а зачёты были на носу. История театра? Я занимался на одни пятёрки, я был круглым отличником, никто не мог быть так полезен Айнагюль, как я. Но Айнагюль отвергла мою помощь, сказав, что лучше всего запоминает материал, когда занимается сама и, извинившись, ушла к себе, А я, совершенно убитый, поплёлся в свою комнату, и, не зажигая света и не раздеваясь, упал на свою кровать, размышляя над такими вечными проблемами, как несовершенство жизни, коварство женщин и о многом в том же духе. Я был один в комнате, и, судя по тишине, едва ли не один вообще: был вечер и все ребята разбрелись по своим делам; даже Кочмурат куда-то исчез, что, правда, с ним частенько происходило в последнее время. Впрочем, в отношении Кочмурада у меня не было больших сомнений: учителя у него обнаружили голос, и всё свободное время он проводил а оперной студии. Я пожалел, что моего верного друга нет рядом — вот с кем я давно уже должен был бы поделиться своим горем — и наверняка, он утешил бы меня в беде.

Нет, не один я был в общежитии. Время от времени в коридоре раздавались шаги, и тогда, чтобы хоть чем-то отвлечься, я пробовал по звуку шагов узнавать, кто это проходит. «Вот это прошёл Сахат, он идёт, словно бревно несёт — топ, топ… А это прошёл Якуб, у него шаг лёгкий, словно вот-вот побежит. А это кто? Наверняка Реджеп, он в училище самый высокий и ноги у него, как телеграфные столбы…». А это? Как не пытался я предствить, кто прошёл четвёртым, так и смог — вроде бы слышал, а не помню. Затем снова угадал: прошли Роза и Нязик — я сначала угадал их по шагам, а потом уже, проходя мимо моей двери, они заговорили. Затем, волоча ноги, прошёл Чары, потом ещё и ещё… Одни шли в комнаты, другие из комнат. Нет, не один я был… и всё же я был один: ведь со мною не было ни друга, ни той, о которой я думал всё время.

Не знаю, сколько я так пролежал. Я давно уже перестал угадывать, кто проходит мимо и просто глядел в потолок, смутно белевший в темноте, как вдруг очередные шаги заставили меня напрячься и вздрогнуть. Эту походку я узнал бы из тысячи — та, кому она принадлежала, шла так, словно под её ногами были нежные цветы, которые она не хотела пригнуть своим прикосновением. И тут я понял, что весь вечер только и лежал для того, чтобы услышать именно эти шаги, мягкие и осторожные. Они приближались и меня охватил страх, которого я раньше не знал, может быть потому, что всегда считал себя хозяином положения, который сам всё решает, а теперь я ожидал решения другой? Сердце у меня почти остановилось, когда шаги зазвучали у моей двери, но оно замерло совсем, когда шаги стали удаляться, не задержавшись ни на мгновение, и вскоре затихли. «Она на минутку вышла на кухню, — убеждал я себя, снова и снова напрягая слух, — она сейчас пойдёт обратно и тогда уж остановится возле моей двери, постучит и скажет мне: «Послушай, ты говорил, что хочешь помочь мне. Вот тут есть такое место…». А я скажу: «Это же так просто… Давай, я тебе объясню». А она…

Так я мечтал, но лёгкие шаги не возвращались. Время тянулось, и, обманывая себя, я говорил, что прошла только минута… две минуты… пять минут…, что она зашла к подруге, что она… Когда все объяснения были исчерпаны, я поднялся с кровати, на которой пролежал целую вечность, и вышел в коридор. Я обошёл коридор, я под тем или иным предлогом заглянул во все комнаты, где она могла быть, но её не было. И я вышел на улицу. Дошёл до арыка, разулся, опустил ноги в прохладную журчащую струю. Глядел в темноту, глядел на вспыхивающие и гаснущие огоньки, слушал треск ночных насекомых. В голове у меня было совершенно пусто, как в комнате, из которой вынесли всю мебель. Время от времени в этой совершенно пустой голове, словно вспышка пламени, возникало слово: «Айнагюль», и снова наступала темнота, такая же беспросветная, как и вокруг. Так я сидел, между небом и землёй, никому не видный, никому не нужный и ждал — но чего? Я и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Может быть чуда? Но если я ждал чуда, то ждал напрасно, ибо чуда не произошло. В конце концов меня взяла злость. Что, собственно, случилось. Ну вот жила-была девушка Айнагюль, мы ходили в кино, еерно, я держал её за руку, мы гуляли, что из всего этого вытекает? Ровным счётом ничего. Ни я не сказал ей решающих слов, ни она мне. Я так был уверен в своей победе над Айнагюль, что мне и в голову не приходило поговорить с ней о её отношении ко мне, о её планах. Стоял, как дурак, перед зеркалом а вестибюле в своём новом костюме и думал о своей несравненной красоте. Вот уж, поистине, дурак так дурак. Разве не я во всём виноват? Вместо того, чтобы действительно попытаться завоевать сердце этой девушки, я, как распустивший хвост павлин, любовался самим собой. Значит, так мне и надо, если она нашла себе другого. Так и надо. Но почему, почему я всё-таки так глуп — ведь мне уже восемнадцать лет, скоро я стану совсем старым, и если я сейчас так глуп, то когда же я поумнею? Ведь не к тридцати же годам, когда это никому уже не нужно?

Так я разговаривал сам с собой под журчание приветливой воды, миганье огоньков и трестк цикад. Почти все мои товарищи прошли мимо меня, невидимого в темноте — до меня доносились их смех, обрывки фраз, шаги. Бессмысленно сидеть здесь и ждать — чего? Я вытащил ноги из арыка и, когда они высохли, обулся. Всё, я ухожу. Завтра будет день и завтра я увижу её, Айнагюль, и тогда, быть может, что-нибудь пойму, а может я спрошу у неё, где она была и она скажет…

Но мне не пришлось ни ждать до завтра, ни спрашивать. Я увидел её силуэт, и тотчас же узнал его. Я узнал бы не только её силуэт, даже тень её тени узнал бы, но это была не тень, о она сама, Айнагюль, и она была не одна. Замерев, словно дикий зверь перед броском, я стоял на тропинке, по которой приближались двое, держа друг друга за руку. До боли напрягая зрение, я пытался определить, кто это, и хотя сердце подсказало мне сразу, кто, я не хотел верить сердцу, я хотел ошибиться, вот почему я так пристально, до точек в глазах, всматривался в высокую фигуру парня, в чьей руке была сейчас рука моей девушки. Нет, нет, говорил я себе, это только кажется, я ошибаюсь. Айнагюль и её спутник остановились в двух шагах от меня и две тени слились в одну. И в ту же секунду я вышел из-за дерева, которое скрывало меня до той поры.

Некоторое время мы стояли так и молча глядели друг на друга: я, Айнагюль и Кочмурад. Они молчали, но они были вдвоём, а почему молчал я? Ведь мне было что сказать и Кочмураду, и ей… Почему я не сказал ничего и только дрожал всем телом, словно от сильного холода, хотя в горле у меня всё пересохло и я непрерывно сглатывал слюну.

Мне кажется, что они поняли моё состояние. Много лет спустя я видел себя со стороны — глаза горят, волосы растрёпаны и эта дрожь…

Молчание длилось долго. Наконец, Кочмурад коснулся руки Айнагюль и сказал ласково:

— Беги спать, уже поздно.

И в тот же момент, как стрела, сорвавшаяся с лука, Айнагюль исчезла, и быстрые шаги её затихли в наступившей тишине. А Кочмурад остался. Он остался возле меня, словно я был больным и нуждался в его помощи, а он был врачом и мог выписать лекарство от моей болезни. Но он не был для меня врачом. Он был самым ненавистным для меня человеком, он был предателем, он был вором, был…

— Что с тобой, — спросил он меня с участием и положил мне на плечо свою тёплую узкую ладонь. Я стряхнул её с себя, как если бы коснулся змеи, и бегом устремился прочь. Сбросил с себя одежду, юркнул в постель, закрыл глаза и замер.

Кочмурад вошёл в комнату через несколько минут и зажёг свет. Не говоря ни слова, я откинул одеяло, выскочил из постели и щёлкнул выключателем. Видеть в эту минуту Кочмурада мне просто не хотелось — он был мне отвратителен. В темноте я видел, что Кочмурад неподвижно стоит возле выключателя. Что я стал бы делать, если бы он снова зажёг свет? Выключил бы его опять? Или мы заговорили бы? Что теперь гадать.

Постояв немного, Кочмурад вздохнул. Он не зажёг больше света. Он молча разделся и лёг. Он дышал ровно, но я знал, что он не спит, так же, как и я. Я закрыл глаза. Я никого не хотел видеть, я хотел исчезнуть, и чтобы всё исчезло вместе со мной. Я не хотел ничего знать об этом мире и людях его населяющих. Мне бы уснуть. Я лежал и плакал без слёз. Потом перед глазами у меня пошли красные круги, и я уснул — наверное уже под самое утро.

Проснувшись, я первым делом заметил, что Кочмурада в комнате нет. Я выглянул в окно и увидел его — он сидел на длинной скамье; поставленной вдоль цветника, и голова его была опущена, словно его придавила какая-то внутренняя тяжесть. На мгновение мне показалось, что я знаю причину: мой бывший друг переживал всё происшедшее, и стоило мне так подумать, как я ощутил к нему чувство былой дружбы и даже жалости.