Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона

• Название: Пастухи фараона
• Автор: Эйтан Финкельштейн
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-469-1

Описываемые в этой книге события начинаются в первый день девятнадцатого века, а заканчиваются — в последний двадцатого. Исторические главы в ней перемежаются жизнеописанием главного героя, родившегося в России, жившего в Литве и Польше, участвовавшего во всех войнах Израиля, объездившего весь свет, но в конечном счете заблудившегося где-то в небесных коридорах. Все это происходит на фоне русской и еврейской истории, где действуют политики (от Екатерины Великой и сенатора Державина до Бен Гуриона, Хрущева и Ельцина), а также раввины, революционеры, жандармы, ученые, адвокаты, чекисты, аферисты и разные прочие персонажи.

---

После этого Я так рассудил: раз уж князья-славяне с вами не справились, поставлю вам на царство немцев. И Свой народ вам пошлю — на подмогу. Вызвал Екатерину, говорю: «На трон тебя посажу, Великой императрицей сделаю, только ты иностранцев и иноверцев в страну запусти. И Мой народ прими — он тебе поможет». Но слабая оказалась царица, слабая. Она Мой народ в Черту заперла, а сама на фаворитов опираться стала. А фаворитам-то что? Им лишь бы украсть!

Тут я не выдержал, перебил:

— А Ты не подумал, что посылаешь Свой народ на муки?

Он сделал обиженное лицо.

— Мой народ, что хочу, то с ним и делаю.

От возмущения я привстал со стула, Он жестом приказал мне сесть.

— Не думай, Я не зложелатель. Я Александру Павловичу говорю — крестьян раскрепости и Мой народ из Черты выпусти. А он Мне: «Не могу, нашествия Супостата ожидаю». Ладно, — отвечаю. — Я тебе помогу Наполеона одолеть, ты только обещай, что наказ мой выполнишь. Он пообещал, и Я со спокойным сердцем уехал в Египет. Мы там Софокла ставили, «Исход».

— Нет у Софокла никакого «Исхода».

— Нет, говоришь? — Он стушевался. — Может быть, Я сам эту пьесу написал. Неважно. Важно, что Я там Моисея играл. Правда, в младенчестве, когда его в корзине египетская принцесса нашла.

Смотрю я на Него, а вижу раскаленное африканское небо, пальмы, склонившиеся к полноводному Нилу, корзинку с младенцем, что покачивается на волнах. Только лицо у младенца сморщенное, старческое. Зажмурился я от яркого солнца, а когда открыл глаза, передо мной — Он.

— Короче, вернулся Я с гастролей, а Александра Павловича уже нет. На престоле Николай — грубиян, солдафон. Я ему слово, он в ответ: «Смирно! Руки по швам!» Терпел Я, терпел, потом позвонил в Париж, Лондон и Истамбул. А ну, говорю, ребята, проучите этого хама!

Правда, Сашенька, сын его, прилежным мальчиком был, и, как на царство взошел, Меня слушаться стал. В одном не послушал. Я ему: «Дай полякам вольную — большой народ, строптивый, неприятностей с ним не оберешься». А он вместо этого на поляков войной пошел. Так вот реформы и погубил. И себя тоже.

Он с грустью покачал головой, умолк и долго смотрел в одну точку:

— Хуже всех был Николай Александрович. Злой, глупый, завистливый. С ним вообще ни о чем нельзя было договориться. Выслушает, во всем согласится, а сделает все наоборот. Понял Я — немцы мои выродились! Понял и тут же вызвал Ленина, Троцкого и Розу Люксембург. Говорю им: «Николай умом недалек, волей слаб, сердцем коварен. Ждать от него нечего. Давайте, ребята, готовьте революцию. Я скажу, когда начинать».

План у Меня был такой: сначала демократическая революция, чтоб все стало как у людей, потом — социалистическая, потом — коммунизм, ган-Эден на Земле.

— Ты серьезно насчет сада Эдемского?

— Конечно, серьезно. Ты разве не смотрел трагедию Эсхила «Конец дней»?

— Нет у Эсхила такой трагедии.

— Нет? Значит, забыл, кто автор, но слова оттуда хорошо помню: «К чему Мне множество жертв ваших? Пресыщен Я всесожжениями овнов и туком откормленного скота… Перестаньте делать зло, научитесь делать добро; ищите правды: спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову».

Я вздрогнул. Недалеко от меня, на большом камне перед толпой коленопреклоненных людей стоял высокий худой человек в тунике. Длинные черные локоны падали на его плечи, посох легко скользил из одной руки в другую, словно дирижировал всей этой этой страстной декламацией.

Неожиданно длинноволосый оратор повернулся в мою сторону:

— Понял, что такое социализм?

Не успел я ответить, как Он снова повернулся к толпе. «И почиет на нем дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия… Тогда волк будет жить с ягненком, а барс лежать вместе с теленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе; и малое дитя будет водить их… ибо земля будет наполнена ведением Господа — значит, Моим, — как воды наполняют море».

Он улыбнулся: «Разве это не про Ленина?»

— Какой социализм? Какой Ленин? Да Ты такое чудовище сотворил, ничуть не лучше любого царя.

— Не кричи на Меня. Ничего Я плохого не сотворял. Это Левушка подвел. Он, конечно, умница, Я его «Перманентную революцию» пять раз читал. Но в него злой дух вселился. Эти духи где-то между облаками прячутся, а Мои органы безопасности все инакомыслящих выслеживают, до настоящих бандитов им дела нет. Так вот, злой дух Левушку изнутри подзуживал — действуй, действуй! Лев Давидович, возьми и захвати власть. Ленин тогда за границей был, и Я в Сирию на гастроли уехал. Мы там «Конец дней» ставили. «И будет в последствии дней: утвердится гора дома Господня во главе гор и возвысится над холмами; и потекут к ней все народы и скажут: придите и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иакова, и научит Он нас Своим путям; и будем ходить по стезям Его… И будет Он судить народы и обличит многие племена; и перекуют они мечи свои на орала, и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, и не будет более учиться воевать». Ну, разве это не коммунизм? — полный стариковской грации, он опустился в кресло.

— Коммунизм? Да Ты просто страну вверх ногами перевернул, все сломал, все опрокинул, братьев воевать друг против друга заставил…

— Знаю, знаю, социализм для тебя, что красное для быка. Это Меня всегда удивляло. Читаю, бывало, твои статьи, радуюсь, — хоть один человек на Земле Меня понимает, — но когда речь о социализме, тебя словно подменили.

А вот что революцию преждевременно сделали, это правда. Это Я понял, когда с гастролей вернулся. Послал Ленину на помощь инородцев и иностранцев и Своему народу наказал — помогайте! Не отказываться же Владимиру Ильичу от власти. Но исправить дело не удалось: революционеров-то у Ленина было — всего ничего, а остальное — амха![117] И инородцы не на высоте оказались. Джугашвили, например. Трусливый был, сильно Меня боялся, но как во власть вошел, так просто помешался.

— Твой Сталин — палач и убийца. Как только Ты допустил…

— Не Мой он вовсе. Я на гастролях был, а когда вернулся, когда увидел, что он дело врачей затевает, тут же руку его остановил.

— Пока Ты его остановил, он миллионы, понимаешь — миллионы! — загубил.

— Да, — Он сокрушенно покачал головой, — ну что же Мне делать с этой Россией? Я и так и этак — все не во славу Мою. Просто не знаю, как быть.

Передо мной сидел дряхлый, болезненно покашливающий старик.

— А ты все-таки скажи, зачем вывел Мой народ из России как раз, когда Я снова решил все там перестроить? Народ вывел, а Хмельницкого оставил. Это же подло — Хмельницкий Россию до нитки обобрал!

— Не выводил я никого, нас оттуда просто выгнали. А Хмельницкий — это наша месть России. Не хотели Щупака — получите Хмельницкого!

— Никто вас оттуда не выгонял, скажи прямо, зачем ты это сделал?

Я не выдержал.

— Зачем? Да ведь Тебе лишь бы кашу заварить. Ты потом уедешь на гастроли, Россия вернется на круги своя, а Твоему народу расхлебывать! Лучше скажи, почему Ты всегда подставляешь Свой народ под удар, почему заставляешь его страдать?

Он удивился. Мне показалось — искренне.

— Так ведь на то он и избранный. На что же я его избирал?

— Ну уж нет, хватит! Пусть русские сами у себя все устраивают.

Он вспылил:

— Да ты, Я вижу, русофоб! Думал — вот человек, который меня понимает! И вообще, Я устал, — он замахал руками, — иди домой.

Я встал, в нерешительности осмотрелся, но в ту же минуту услышал, как кто-то скребется по стеклу. Оглянулся. Херувим с общипанными крылышками манил меня пальчиком.

Было темно и тихо. Херувим шел впереди, освещая дорогу фонариком. Вдруг я услышал какие-то звуки, словно с крыши вспорхнула стая птиц, только вместо шума крыльев мне почудились слова: «Русофоб, не понимает, ничего не понимает».

Шесть дней я не мог спать, есть и думать о чем-то другом, кроме разговора с Ним. Я ругал себя нещадно — всю земную жизнь думал об этой встрече, готовился к ней, а когда она состоялась, разговора не получилось. Только обозлил Его. Теперь, наверное, отправит меня к ангелам мщения, и я уж никогда не узнаю тех тайн, постичь которые пытался всю жизнь. Я дошел до полного отчаяния, но в последний момент взял себя в руки. На седьмой день встал, помылся, оделся и выпил стакан чая. Решил — надо выйти на воздух.

Вышел, побрел к скамейке, что затерялась в парке на горе, но там кто-то сидел. Я повернулся, с трудом добрался до дома, рухнул на диван. Часа через два встал и заставил себя что-то съесть. На следующий день силы стали возвращаться, в воскресенье я отправился в кино. Когда я вернулся, на пороге лежала повестка из Канцелярии.

— Вспомнил, это Я вывел Мой народ из России. Вспомнил даже — почему.

— Почему?

— К концу брежневской эры Я впал в отчаяние и решил, что уже ничего не смогу там исправить. Пришла мысль — пусть так оно и будет! В конце концов, в каждом доме есть парадные комнаты и есть кладовка для хлама, в каждом дворе свой сарай и помойка. Конечно, все ценное из сарая надо вынести…