Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация

• Название: Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
• Автор: Ахто Леви
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Детская проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-239-00897-3

Вторая часть трилогии известного писателя повествует о тяжёлых днях фашистской оккупации в Эстонии. Захватчики, считая эту прибалтийскую республику своей исконной вотчиной, использовали её население и территорию в интересах «великой Германии». Не все эстонцы и не сразу поняли это. Из-за преступных методов политики сталинской клики многие из них встретили оккупантов как освободителей. Однако очень скоро за респектабельным фасадом «новой власти» разглядели истинное лицо антигуманного и античеловеческого административного образования — фашистского государства, чьи цели и задачи были полярно противоположны надеждам простых эстонцев.

---

Но самому Королю учиться очень не хотелось, и эта необходимость его глубоко задевала, даже как-то оскорбляла. Однажды осенью его назвали вандалом, хотя и непонятно в связи с чем. С тем, что участились кражи яблок из садов? Причём многие яблони совершенно опустошались и ветки ломались. Общенародно решили тогда положить конец такому вандализму. «Что такое вандализм?» — поинтересовался Король у Алфреда, который даже не соизволил ответить. Дело в том, что Короля тогда как раз поймали с поличным…

Когда Его Величество шёл в школу, он обычно со страшной силой завидовал всем встречным: они могут не ходить в школу.

Возможно, в том, что Его Величество невзлюбил школу, подумалось Алфреду, виноваты и он с Хелли: ещё до начала занятий в первом классе грозили, что вот «пойдёшь в школу, там возьмут в работу, там покажут, поблажек не дадут, сделают из тебя человека». Возможно, именно тогда и зародилась в нём патологическая ненависть к школе как к рабству, неволе. Так думал Алфред и был, наверное, прав.

Имея к школе такое неприятие, Король как бы механически вызывал к себе похожее отношение и со стороны школы. Он не отличался умственно от других, во всяком случае, не отставал, в чём-то даже превосходил: он мог мечтать, он мог жить в сказке.

В его мечтах теперь властвовала Марви. Королю представлялось, как он совершит какой-нибудь подвиг, станет знаменитым, богатым, будет щедрым и добрым, а в доме Марви о нём будут говорить с уважением и восхищением, и вдруг она попадает в страшную беду, и он её спасает, она в него влюбляется, но судьба надолго их разлучает: он вынужден уехать в неизвестность, может быть на фронт. А она его ждёт, отказывая во внимании другим. Наконец он возвращается, и этот главный момент их встречи представляется ему особенно чётко: вот она его увидела… её сердце останавливается, она бежит, летит ему навстречу, а он стоит и ждёт, неотразимый в своём великолепии. И вот… Следуют другие, невероятные, красивые мгновения…

Властвовали в нём и другие чувства, не связанные с любовью. Он долго торжествовал по поводу одержанной победы над юмбу, будучи уверенным, что об этом никто не знает, ведь ему тогда легко удалось скрыться в камышах, и одни только утки были свидетелями, как он карабкался по крутой, давно потерявшей доломитовую облицовку стене, которая когда-то была фортом, как окольными путями вышел к бухте, а оттуда как ни в чём не бывало домой. Ах, да! А гиря? Она и сейчас где-то в камышах, и там её ни одна собака не найдёт…

И не нашли. Было лето. В огородах рыли бомбоубежища. Короля Алфред тоже принудил накачивать мускулатуру лопатой.

— Слышишь, гудят? — Алфред показал глазами вверх. — Это наши. А могут прилететь и не наши, где будешь прятаться? Вот и рой.

За ужином Хелли недоумевала:

— Как мы узнаем, когда надо бежать в убежище? Самолёты всё время летают, откуда знать, какие будут нас бомбить, какие нет?

— По шуму моторов, — объяснил Алфред. — Когда наши, у них моторы гудят ровно, русские бомбардировщики тяжело нагружены, у них гул моторов вибрирует: оу-оу-оу.

Но и это объяснение не удовлетворило Хелли.

— Интересно получается, — рассуждала она. — Я сплю, он летит, и я, сонная, должна определить, как у него гудит мотор: оу-оу-оу или ай-ай-ай…

Всем стало весело от шутки Хелли, и Королю вдруг захотелось откровенно признаться, что это он Геркулеса изуродовал. Они все заливались смехом, и только с Карпом он так беззаботно смеялся, и он подумал, что очень их любит — и Хелли и Алфреда. Он уже было открыл рот, уже проговорил: «А это я…» — и осёкся. Не поймут. Не согласятся. Нельзя говорить. Он продолжал хохотать вместе с Хелли и Алфредом, а смех звучал уже менее беззаботно, а глаза и вовсе оставались серьёзными.

— А чтобы тебе спалось не прислушиваясь, — сказал Алфред своей жене, — выставь вот этого молодого часового. Как только услышит подозрительное «оу-оу», так поднимет тревогу… А ведь это мысль! — он стукнул себя удовлетворённо по лбу. — Это надо организовать. Пусть со всех домов такие вот солдаты по очереди дежурят на улицах — война же идёт, пусть и они послужат.

Хелли что-то не понравилось в речи её умного мужа. Она, нахмурилась, спросила:

— Кому?

— Что? — не понял её Алфред. — Что «кому»?

— Кому они должны служить? — повторила Хелли свой вопрос.

Алфред взглянул на неё изучающе. Её добрые честные глаза смотрели задумчиво и серьёзно в зелёные, немного легкомысленные, быстрые глаза мужа.

— Ты же… — Алфред проговорил тихо, со значением, — политикой не интересуешься…

— Но всё же, — не отставала Хелли, и Король не уловил сути их словесной дуэли за столом, когда один защищался от невысказанного вслух упрёка, но это было неизвестно Королю, — эти двое как будто понимали друг друга вполне, и Алфред сказал ей:

— Нам с тобой пусть сослужат службу, мы же для них делаем всё. Что же касается столярки… — он немного замялся, — у меня появились кое-какие заказы, так что буду делать мебель в… свободное от дежурств время, — закончил он поспешно.

И только Король не догадался о значении этого разговора — за столом, и о том, что Хелли было предпочтительнее не интересоваться политикой, что ей было приятнее, когда Алфред делал столы и серванты для кого угодно, чем командовать строем солдат — «Запевай!» — ходить в казарму, отсутствовать по нескольку суток, вечно спешить на вечерние проверки, на дежурства, на стрельбища, на облавы и обыски. Хотя и успокаивал её Алфред, что его служба почти не имеет отношения к политике, что это всё равно, как раньше была полиция, что и сейчас полиция существует, но время-то военное и полиции не под силу справиться со всевозможными внутренними делами, что потому они и называются службой самообороны, немцы воюют, а они сохраняют порядок, а что немцы и не русские… Скажи, пожалуйста, чем русские строевые песни лучше немецких? Ведь поём и свои, эстонские: «Эстонская земля, твой мужественный нрав до сих пор ещё жив…»

Король с Вальдуром и Свеном стали нести охранную службу в первой смене, которая проходила по Закатной улице и улице Моря и длилась от десяти до двенадцати, после чего их сменяли ребята постарше.

Ночной королевский патруль вооружился кастрюлями и сковородками, по которым они должны были колотить кухонными деревянными толкушками в случае тревоги. Ещё они обязаны были следить, чтобы во всех домах как следует соблюдали светомаскировку. Если где-нибудь замечали хоть полосочку света, стучали в окно и орали: «Свет!» Жутко орали, им это нравилось, обычно так дико орать запрещалось.

Но тревогу поднимать оснований не было, а так хотелось поколошматить в эти кастрюли. Как-то повезло, услышали подозрительный звук издали, словно шмель летает. Их даже в дрожь бросило от радости. Так гудят самолёты, когда они ещё далеко. Какой же они великолепный концерт устроили с криками: «Летят! Спасайся, кто может!» Какой же они грохот подняли и какая началась беготня! Городские собаки старательно их поддержали, вскоре и зенитные пушки где-то неизвестно почему заговорили. Люди выскакивали из домов кто в чём: кто в белье, тащили детей и котомки. Одним словом устроили великолепную тревогу, но одно плохо — самолётов не было, ни своих, ни чужих, так что, скорее всего, это действительно был шмель. А утром… били уже не деревянными толкушками и не по кастрюлям.

Но это было летом, когда жизнь прекрасна, даже если не бомбят и тебя за это иной раз накажут. Теперь же зима, а это значит, что каторга, и жизнь в целом неинтересная, и по-прежнему не бомбят.

Рождество и Новый, 1943 год выдались на этот раз великолепными, они отличались таким богатством, которого Его Величеству видывать ещё не приходилось.

В торжественной комнате стояла красавица ёлка, разнаряженная игрушками, мятными петушками, конфетами разных сортов и величины, какие Королю никогда и не снились, разноцветные свечи, волосы русалок — тонкие, серебристые, такие же бороды гномов, яблоки, груши и конечно же бенгальские огни.

А стол! Такие блюда ни есть, ни нюхать, ни видеть Королю раньше не доводилось. Наконец, вина. В них Королю трудно разобраться по той причине, что не полагалось, но созерцать и удивляться превосходной красоте бутылок он мог. Они красивы видом, и свои и заморские. Наконец, гости! Как свои, так и заморские! Мундиры, иностранные языки. Аромат тонких папирос нравился Королю. За столом присутствовали: конечно же господин Отто Швальме, без супруги — она в Германии; майор Дитрих, недавно появившийся в доме Алфреда, без супруги, — в Германии; майор Майстер, друг господина Дитриха, плотный и круглый, без супруги, но с дамой, ею оказалась госпожа Морелоо, мать Морского Козла. Король вспомнил подарок Морского Козла в свой день рождения… Тайдеман, в строгом тёмном костюме в полоску, на ногах старомодные ботинки с гамашами. Конечно, доктор Килк с Аделью. Король с кротостью воспитанного человека приветствовал пришедшего с ними Пропорционального человека. Как были одеты доктор и его семья — не предмет для пересказа, воспитанные люди это знают.