Фредерик Сулье - Мемуары Дьявола

• Название: Мемуары Дьявола
• Автор: Фредерик Сулье
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-86218-426-0

Фредерик Сулье (1800—1848) — популярнейший французский прозаик, поэт и драматург, один из основоположников жанра романа-фельетона. На стезе массовой беллетристики он первым в XIX в. (раньше А. Дюма и Э. Сю) добился исключительного всеевропейского успеха. Современники порой ставили этого автора выше О. де Бальзака. «Мемуары Дьявола» — лучшее произведение Сулье. Оно вобрало в себя опыт «готической» литературы, исторического и социального романа. Увлекательная интрига, выразительные портреты героев, роковые страсти и, одновременно, назидательный пафос, умение воссоздать вполне узнаваемые подробности реальной жизни — все это, несомненно, по достоинству оценит и сегодняшний читатель.

На русский язык переведено впервые специально для «Литературных памятников».

Кроме статьи о творчестве Ф. Сулье издание снабжено подробными примечаниями, аналога которым нет даже во французских изданиях романа.

---

— Все это очень мило, — вздохнул Луицци, — но до развязки, по-моему, дойти не удастся, особенно с такой девицей, как Натали.

— Как раз с Натали все было проще простого. Нет ничего легче, чем внимательно прислушиваться к своим желаниям и жить в согласии с собой. Я тебе уже как-то говорил, что женщины не очень-то честны по отношению к мужчинам, но еще более лживы они по отношению к себе. Претендуя на утонченность, они обманывают самих себя; многие женщины, сделав все необходимое для собственного падения, совершенно убеждены, что были застигнуты врасплох.

— Я придерживаюсь того же мнения, — согласился барон, — но все же не представляю, как в подобных обстоятельствах девушка вроде Натали могла подготовить собственное падение.

— Милый друг, — презрительно хмыкнул Дьявол, — сочинение комедий явно не относится к твоим талантам. Есть тысяча простых и тысяча хитроумных способов достижения одной и той же цели.

— Очень даже вероятно, — заметил Луицци, — но если бесстыдство женщин и не знает границ, то вполне могли возникнуть трудности из-за общеизвестной крестьянской осмотрительности… Ведь, как мне кажется, нужно было объяснить этой деревенщине, что за двадцать четыре тысячи родительских франков он должен обаять и утешить вдовушку, похоронившую мужа только накануне. Ты это полагаешь простым?

— Задача, сформулированная таким образом, почти невыполнима, признаю. Да, простолюдины испытывают к женщинам определенного круга и презрение и почтение одинаково глупые; с одной стороны, они свято верят, что всяк, кто вхож в богатые гостиные, имеет право на любовь их хозяек, а следовательно, вправе предположить, что и они сами не хуже; но, с другой стороны, им не дано даже вообразить, что слабости этих дамочек порой заставляют их опускаться до мужчин низшего сорта. Учтя сие обстоятельство, нужно, чтобы женщины отдавались, а вернее, предлагали себя самым безусловным образом, дабы мужик посмел понять, что госпожа в самом деле хочет ему принадлежать. При такой постановке вопрос действительно был весьма непростым. Но в одном небольшом, одиноко расположенном домике, куда после визита к врачу отвел паренька Фирьон, оживленно крутилась по хозяйству бойкая служаночка, приветливо принявшая нового постояльца и ловко давшая ему понять, что его комнатушка находится совсем неподалеку от ее собственной…

— Вот это да! — поразился Луицци. — Натали согласилась на такую роль! До чего же нужно дойти, чтобы подобными средствами охмурять шелудивого деревенского остолопа!

— Дорогой барон, — вновь возмутился Дьявол, — ваша страсть к глупым комментариям поистине смахивает на болезнь. Могу вас заверить, нет порока смехотворнее — ухватить на лету какую-либо фразу или рассказ и придумать развязку, которая совершенно не соответствует действительности. Многие люди обладают этой пагубной привычкой. Уж не знаю, как с ними мирятся другие, а мне они напоминают хама, который вырывает у вас изо рта кусок хлеба или надкусывает персик, а потом развязно возвращает обслюнявленный кусок: «Ах, пардон! Это ваше, получите ваше добро! Остатки сладки, доешьте пожалуйста!» Постарайся избавиться от этой склонности, ибо она небезопасна. Когда-нибудь найдется человек, который не простит тебе испорченной концовки. К тому же, если в истории девицы Фирьон и есть что-либо пикантное или даже непотребное, то — о Всевышний! — это никак не тот факт, что она миловалась с неким красавчиком на следующий день после смерти мужа: история Эфесской матроны — ровесница Священного Писания{188}, а со времен библейских человечество делается из той же плоти и крови. Что делает приключение сей девицы практически беспримерным, так это то, что она знать не знала, никогда не видела и не хотела видеть и знаться впоследствии с тем, кто дал ей самую святую и сильную из страстей — любовь матери к ребенку.

— Да ну? — не удержался Луицци.

— Ну да, друг мой. Так вот, — продолжал Дьявол, — после того как аппетитная служаночка ясно дала понять пригожему молодцу, что красивые юноши созданы для прекрасных девушек, Фирьон нашел предлог, чтобы ближе к вечеру отправить парня на часок прогуляться подальше от дома. Пока тот гулял, от крыльца отъехал один экипаж, а подъехал другой; и когда батрак вернулся, Фирьон полуночничал в гордом одиночестве, а малышка уже спала в своей комнатушке. Вскоре удалился и Фирьон, настоятельно посоветовав будущему новобранцу отправляться на боковую. Но несмотря на полную темень, детина не ошибся дверью и попал прямо в объятия любвеобильной служанки.

— То есть в комнату, где находилась Натали? — полным изумления и благороднейшего негодования тоном произнес Луицци.

— А кто может утверждать, что там была Натали? — саркастически усмехнулся Дьявол. — Только не юный удалец, еще до рассвета покинувший спальню служанки и увезенный Фирьоном за сотню верст от тех мест.

— Ну, сам Фирьон.

— Он давно в могиле.

— Значит, все знает только сама Натали, так?

— Есть еще одно обстоятельство: спустя девять месяцев и два дня после кончины барона дю Берга в книге регистрации актов гражданского состояния третьего округа города Парижа появилась запись, удостоверяющая законность рождения господина Анатоля-Исидора дю Берга, того самого прелестного юноши, которого некоторые болваны, имевшие счастье знаться с покойным бароном дю Бергом, считают чудесным образом похожим на безвременно усопшего папашу.

— Значит, — никак не мог прийти в себя Луицци, — получается, что эта женщина…

— Эта женщина, — подхватил Дьявол, — как я уже говорил, повинна в убийстве и прелюбодеянии. Как правило, измена приводит к появлению чужих детей в семье здравствующего мужа, но более оригинальным мне кажется рождение отпрысков в семействе покойника. Так сказать, посмертный адюльтер. Это что-то новенькое.

— И никто на свете не может бросить ей в лицо обвинения в преступлениях или хотя бы в чем-то упрекнуть? — вопросил Луицци.

— Никто, только ты. Суди сам, хватит ли у тебя духа.

— А после? — задумчиво поинтересовался Луицци. — После рождения сына у нее не было никаких капризов, интрижек?

— Никаких!

— Невероятно! Быть того не может!

— Холодный ум, холодное сердце и холодная плоть — достаточные объяснения не столь уж небывалого факта. Если бы Натали родилась в другое время или же воспитывалась в строгости, то, возможно, превратилась бы в одну из тех сухих и несгибаемых аббатис, что доводят до варварского деспотизма почтение к целомудрию, в избытке дарованного им самой природой, или же в одну из добродетельных старых дев, которых можно отнести к женскому роду только как глухонемых — к роду людскому; они так же не имеют понятия о любви, как глухие — о звуках. Правда, и те и другие знают о существовании того, что им недоступно; отношения между влюбленными старые девы расценивают точно так же, как лишенные слуха — разговоры между прочими людьми; и поскольку смысл происходящего ускользает и от тех, и от других, то рождается банальная зависть. Вот почему старые девы и глухонемые почти всегда подозрительны и не знают жалости в злословии. Так что, барон, в дальнейшем старайтесь держаться подальше от этих неполноценных существ, ибо нет более вредных созданий на свете.

XII Маленькая подлость

Луицци собрался уже ответить на новую теорию Дьявола, как в спальню вошел камердинер и, вручив барону письмо, доложил о визите господина де Марея. Прежде чем Луицци успел напомнить лакею свой приказ никого не впускать, светский щеголь уже стоял на пороге и, указывая кончиком трости на конверт, еще не вскрытый бароном, громко смеялся:

— Держу пари — от Лоры?

— Не думаю, — раздраженно сказал Луицци, — по-моему, данный почерк мне не знаком, и к тому же я никогда не получал писем от госпожи де Фаркли.

Вдруг он обнаружил, что кресло, в котором мгновением ранее с удобствами располагался Дьявол, пусто.

— Э! Куда он подевался? — воскликнул барон в порыве удивления.

— Кто?

— Но… — пробормотал Луицци, не сразу сообразивший, как заменить то имя, которое произнести никак не смел. — Тут был господин…

— Ну-ну, барон, не валяйте дурака, — продолжал денди, — я никого здесь не видел. Кстати, прошу извинить меня за беспокойство в столь ранний час; видите ли, вчера, после вашего отъезда из Оперы, я узнал о решении госпожи де Мариньон в отношении вас, а потому нам нужно поговорить. Мне не хотелось бы читать вам нравоучения, друг мой милый, ибо между двумя молодыми людьми это не имеет никакого смысла; но в самом деле — ведь вы подпортили мою репутацию самым нелюбезным образом. Вы знаете, в каком качестве меня принимают в доме госпожи де Мариньон, знаете, что ее дочь является выгоднейшей партией, на которую давно рассчитывают в моем семействе, поэтому я, как только могу, сдерживаю себя в молодецких забавах, опасаясь, что они принесут мне вред. Согласитесь, в таких обстоятельствах компрометация невыносимо обидна.