Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

• Название: Жнецы Страданий
• Автор: Красная Шкапочка
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Каждому в жизни дается выбор, но что делать тому, за кем выбор приходит сам — внезапно и без шанса на отказ? Что делать, когда дорога к мечте оказывается залита кровью, а ты сам себе порой кажешься куском мяса? И как быть, если мечта умирает, оставляя после себя только пустоту? Нельзя стать боевым магом и ни разу не убить. Нельзя быть некромантом, сохраняя чистоту помыслов. Нельзя выучиться на целителя, ни разу не разрезав живую плоть. В этом мире магия — это цинизм, грязь и кровь. Но любовь выдержит все. Даже то, что не в силах выдержать рассудок.

СамИздат, невыправленный черновик!

Дизайн обложки: Frost Valery.

---

Много, еще очень много раз за ту долгую студеную зиму приходилось Тамиру туго, но так туго, как в эту памятную ночь не было больше ни разу. Хотя, и после случалось — лечили его истерзанную спину, как умели, Айлиша с Лесаной. Сколько ночей девки не спали, прикладывая к бокам друга нагретые камни, меняя тряпицы с отварами.

А ведь потом еще отказывались — глупые — от его помощи в грамоте и счете! Смешные. Не понимали, что он только рад был отплатить им этакой малостью за доброту. А что грудь при каждом слове разрывало иной раз от боли, а перед глазами расходились черные круги, так о том им знать не следовало. Ничего не значила эта боль против блеска глаз Лесаны, сумевшей прочесть заковыристое слово, ни разу не запнувшись. Ничего не значила ломота в спине в сравнении с улыбкой Айлиши, радующейся за подругу.

Эти девушки стали для него дороже всех. Вот только одну он любил как сестру, а вторую… Вторую хотел зацеловать всю — от бровей, похожих на крылья ласточки до пальцев маленьких ног, которые, он знал, вечно зябли.

Невыносимо горько было парню видеть, как надрывалась в учении у Клесха Лесана. Ни единого доброго слова не говорил ей наставник, иначе как дурищей не звал, а уроки такие давал, что и здоровому мужику не стыдно было бы пощады запросить. Мыслимое ли дело, чтобы девка десять оборотов простояла неподвижно, держа в вытянутых руках лук тяжеленный? Или в любую погоду по двору бегала да прыгала, как коза, через ямы, утыканные острыми кольями? Грешно говорить, но радовался тогда Тамир, что его-то голубку ненаглядную наставница так не мучает. Не грубеют руки от меча, не проваливаются глаза от усталости. Да и учение девушке только в радость было — светилась она, как солнечный зайчик.

Стыдно вспомнить, но ведь ночь, когда он и Айлиша сидели, не смыкая глаз, над высеченной до беспамятства Лесаной, стала для юноши самой счастливой! Потому что провели они эту ночь только вдвоем, разговаривая, чтобы не уснуть, подбадривая друг друга, меняя окровавленные тряпицы с припарками. И, казалось, не было в этом мире больше никого, кроме их двоих да резких порывов ветра за окном. Вспоминать об этом было стыдно. Потому что не должна чужая боль приносить радости, но… так уж получилось. Оттого глодала совесть, до трухи перемалывая парня.

Как бы ему хотелось хоть раз побаловать девушек! Но не было в Цитадели баловства. И, хотя кормили сытно, о домашних разносолах приходилось только мечтать. А сладкого хотелось… уж даже ему — парню — и то нестерпимо! Киселя, хлеба с медом, ягод сушеных, хоть чего! А ведь мог бы, мог бы напечь и пряников, и сдобы, вот только на кухню не попасть. Донатос, как назло, ни разу не отослал ученика к кухарям, куда иных за малейшую провинность ссылали чистить котлы.

Тамир весь извелся, гадая, как извернуться и попасть в царство горшков и сковородок, а потом плюнул и перед праздником Листопадня нагло соврал старшей стряпухе, будто крефф отправил его к ней в помощники. Ночью же, начищая горшки и скобля полы, парень молился всем богам чтобы наставник его не хватился, чтобы никто из кухарей не нашел закиданную ветошью кадку с опарой, притулившуюся у печи, а стряпуха не обнаружила бы пропажу меры муки и нескольких яблок. Обошлось. Пирог вышел румяный, с золотистой корочкой. Не позабыли руки как тесто месить!

Ныне же таилось его чудо под скамьей, в углу смотровой площадки, что на Главной башне, дожидалось вечера. И хотя отец с матерью всю жизнь учили его, что воровство — грех, юноша, запустивший руки в кладовую, не дрогнув, утащил еще и горсть засахаренной клюквы.

Будет девкам сегодня праздник. И плевать, что в Цитадели не принято провожать лето и встречать осень. Все тут не по-людски. Пускай, что хочет говорит наставник, да только есть в году дни, которые надо встречать как предки завещали — по обычаям. Ну, а коли поймают их, все одно — накажут только зачинщика, а он за одну улыбку Айлиши готов хоть пять раз на седмице поротым быть.

* * *

Тамир зашел в комнатушку и застыл пораженный. Прекрасная девушка при свете лучины читала свиток. Тонкая рука с бьющейся жилкой, длинные пальцы, белая, будто сияющая кожа, тени от ресниц на щеках…

Красавица! Какая же она красавица!

Врет крефф. Не может быть, чтобы такая девка всю жизнь провозилась с больными и немощными! Не может такого быть, чтобы никто не назвал ее своей! Юноша сжал кулаки. Ну уж нет! Вопреки всему отучатся, отдадут Цитадели двухлетний долг служения и вернутся под родной кров, к родительскому очагу. И он сам — сам! — введет ее в свой дом, и ни один Ходящий в Ночи ему не будет страшен, и ничьего осуждения он не побоится! Никому не позволит обидеть! Зубами глотки рвать станет всякому, кто только попытается. Лишь бы набраться храбрости, открыть девушке свое сердце. Лишь бы не оттолкнула. Лишь бы любила.

— Айлиша, — негромко окликнул юноша.

Чтица встрепенулась и, увидев того, кто ее позвал, расцвела.

— Тамир! Ты уже от Донатоса вырвался?

— Я его сегодня не видел, — улыбнулся он. — Надысь неподалеку упырь бродил, крефф его второй день и ловит.

— Этот поймает, — убежденно сказала девушка. — От него ни живой, ни мертвый не уйдет.

— Да уж, — помрачнел собеседник, однако уже через миг лицо просветлело. — Ну его. Сегодня праздник, ты помнишь?

Она наморщила лоб, силясь вспомнить, какой Велик день выпадает на последние дни месяца плодовника, и тут же потрясено выдохнула:

— Листопадень! Я бы и не вспомнила…

— Совсем вы с Лесаной одичали тут, — он покачал головой. — Ничего, зато я вспомнил. Вечерять сегодня будем. Вот дождемся воительницу нашу и сядем тайком.

— А ежели поймают? Вон, Фебр с Лесанки глаз не сводит, как коршун следит. Мигом креффам донесет, — засомневалась Айлиша.

— Не поймают. Мы тихонько, после ужина, когда все спать улягутся, прокрадемся.

— Куда? — девичьи глаза загорелись любопытством. — Куда прокрадемся?

— А вот не скажу, — улыбнулся он и осторожно убрал с белого лба волнистую прядь. — Терпи до вечера, раз Велик день проморгала.

Целительница потупилась, а потом фыркнула:

— Больно надо!

Но он-то видел, как снедало ее любопытство. И становилось от этого весело.

— Скорей бы Лесана пришла, — вздохнула Айлиша и снова склонилась над свитком, пытаясь хоть как-то скоротать время и приблизить вечер.

Вот только лгала себе юная лекарка. Ей не хотелось возвращения подруги. В этот же миг девушка ужаснулась себе и своим мыслям. Неужто Лесана хоть раз мешала им? Нет. Не случалось такого. Мешать не мешала, а вот… лишней была.

За своими сумбурными размышлениями целительница даже не заметила, что и на лице Тамира отразилось легкое разочарование. Юноша глядя на зарумянившуюся девушку, уже пожалел, что заговорил про дочь бортника. Но, видимо услышали боги их чаяния — не пришла Лесана, вместо нее забежал старший ученик Клесха и поведал, что девку крефф на ночь учится оставил. И стало влюбленным от этого и стыдно, и сладко одновременно.

Как впотьмах бежали босиком через пустой двор, как поднимались по крутой лестнице на площадку, скрытую зубцами бойниц, они помнили смутно. Потому что сердце обмирало от ужаса, от царящей над миром ночи, от легчайшего эха, разбуженного легкими шагами босых ног. Рука дрожала в руке, и дыхание застревало в горле от волнения, от предвкушения, от близости…

Лишь оказавшись на верху, сидя на расстеленном плаще, поедая пирог и глядя на бескрайнее, усыпанное звездами небо, они поняли, что только ради таких вечеров и стоит жить.

Тамир не запомнил вкуса лакомства, даже сахарная клюква и та показалась пресной, он смотрел в полумраке на улыбчивое лицо Айлиши и видел только, как отражаются в ее глазах звезды. И серебряные искры, мелькавшие в ее зрачках, блестели ярче тех, что сыпались с неба. Девушка стояла, запрокинув голову, положив узкие ладони на каменную кромку стены и с восторгом смотрела в черную высоту, а звезды сыпались, сыпались, сыпались… И казалось, будто они инеем оседают на короткие волнистые пряди, на нежную кожу, мерцают и переливаются. И так тихо было вокруг, только шумел страшный темный лес, глухо стонали под ветром вековые мрачные ели и пролетал у подножия башни ночной ветер.

Как-то само-собой получилось, что юноша шагнул к девушке и обнял ее за плечи, закрывая от дерзкого сиверка, а она не оттолкнула, повернулась к нему и заглянула в глаза с такой щемящей нежностью, что он вдруг понял: она видит в них те же падающие звезды, тающие, мерцающие.

Говорят, в незапамятные времена этот Велик день назывался не Листопадень, а Звездопадец. Ибо только раз в год, в эту ночь небо, как слезы, роняло звезды. Но то было давно, сотни сотен лет назад, до того, как ночь стала принадлежать Ходящим. И Тамир всем сердцем возненавидел живущих во тьме! Потому что, не будь их, все в его жизни сложилось бы иначе…