Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

• Название: Былой войны разрозненные строки
• Автор: Ефим Гольбрайх
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-98575-166-X

Автор настоящих записей, — свидетельствовал Василь Быков, — безыскусно, но очень правдиво, со скрупулезной точностью участника и очевидца повествует о пережитом, тем самым внося свой благородный вклад во всенародную копилку памяти о тех героических днях, примет которых все меньше остается в нашем сегодня… Ефим Гольбрайх прошел всю Великую Отечественную войну. Был рядовым солдатом пехоты, комсоргом батальона и полка, командиром стрелковой роты, заместителем командира штрафной роты. Участвовал в обороне Москвы, Сталинграда, освобождении Севастополя, Украины, Прибалтики. Был ранен, награжден четырьмя орденами и многими медалями. После войны много лет работал в искусстве. В бывшем СССР и в Израиле вышли его книги «Солдатские судьбы», «Записки театрального администратора»; «Последние участники» и другие.

---

В подвал Большого театра было завезено триста тонн динамита. (Так в квитанции — Е. Г.) Неужели и его было решено взорвать?! Были заминированы Колонный зал Дома Союзов и гостиница «Метрополь».

Москва готовилась к уличным боям. На Центральном аэродроме бывшее Ходынское поле размещался стрелковый корпус, предназначенный для этих боев. Шоссе Энтузиастов было очищено: кому положено выехали, кому нет вернули. По пустынному, и казавшемуся от этого широким, шоссе проезжали редкие автомашины, торопливо шли одинокие пешеходы. Восстановилось движение трамваев.

Навстречу своей гордой и трагической судьбе проходили отряды вооруженных гражданских людей. Шли пожилые люди, интеллигентного вида мужчины в очках (до войны «очкариков» не призывали), юноши, почти подростки, в рядах виднелись женщины. Вооружены они были плохо, у некоторых за плечами были охотничьи ружья… Отряды шли с развернутыми знаменами. Лица людей были суровы и решительны.

Ополчение вставало за Москву.

Моральный дух москвичей окреп. Этому в немалой степени способствовали торжественное собрание на станции метро «Маяковская», посвященное 24-й годовщине Октября, и неожиданный для всех, сенсационный военный парад 7 ноября 1941 года на Красной Площади.

В ночь с 5 на 6 ноября Военный Комендант Большого Театра была, оказывается, и такая должность подполковник Рыбин, впоследствии начальник охраны Сталина, получил приказ подготовить сукно для стола президиума и утром доставить его на станцию метро «Маяковская». Когда он туда прибыл, на импровизированной сцене уже репетировал вызванный с фронта ансамбль песни и пляски НКВД под руководством Зиновия Дунаевского. Солистка ансамбля Е. Сапегина пела «Что мне жить и тужить, одинокой». Из Куйбышева прибыли народные артисты СССР И. С. Козловский и М. Д. Михайлов. Козловскому нездоровилось, он кутался в шарф и был явно недоволен, что его вызвали во фронтовую Москву. А Михайлов, распахнув кожаное пальто, бодро расхаживал по перрону и пробовал голос. Прибывшие для участия в концерте артисты размещались в вагонах метро, стоящих у перрона.

После репетиции рабочие концертного зала им. Чайковского установили две тысячи стульев из театра Сатиры (впоследствии в этом здании находился театр эстрады, перешедший затем в «Дом на Набережной», и работал «Современник»; ныне оно не существует), оперетты (после закрытия филиала Большого Театра, куда перешла оперетта, помещение прочно занял театр Сатиры), и им. Моссовета. Стол президиума составили из обыкновенных двух-тумбовых канцелярских столов.

По традиции торжественное собрание было назначено на 18 часов. А в пять часов вечера гитлеровское командование, стремясь во что бы то ни стало сорвать собрание, бросило на Москву двести пятьдесят бомбардировщиков. Но прорваться к центру города им не удалось. Потеряв тридцать четыре самолета, немецкие асы повернули обратно.

По полуофициальной версии, правительство выехало из Спасских ворот Кремля и на автомашинах проследовало до станции метро «Белорусская», здесь руководители спустились в метро и поездом вернулись на Маяковскую, якобы для дезориентации вражеской разведки.

На самом деле, секретная линия из Кремля существовала уже тогда.

Более того, строительство МСН Метро Специального Назначения начиналось одновременно со строительством пассажирского, никогда не прекращалось и было строго засекречено. Его протяженность на рубеже веков составила триста двадцать километров, правда, всего с двадцатью станциями вблизи стратегически важных объектов.

Собрание началось в точно назначенное время.

После доклада Сталина состоялся концерт. Особым успехом пользовались Козловский и выступивший первым с патриотической арией Сусанина Михайлов. В заключение выступил Краснознаменный ансамбль песни и пляски под руководством Александрова. Правительство сидело в первом ряду.

Но особенно поразил и обрадовал всех парад. Мы услышали о нем, когда он уже транслировался с Красной Площади, и были потрясены. Я даже подумал, что это транслируется прошлогодняя запись. Обстановка была такая, что сама мысль о параде казалась не просто неправдоподобной кощунственной. Послевоенные историки и публицисты называют обстановку тех дней критической. Такой она и была. Гитлер настолько был уверен в успехе, что с войсками, наступавшими на Москву, отправил несколько вагонов красного норвежского гранита для сооружения памятника, казавшейся ему близкой и неизбежной победе. За войсками следовали эшелоны с парадным обмундированием для торжественного марша победителей на Красной Площади, а в обозе одной из частей берегли белого коня, на котором фюрер собирался въехать в город. Было выделено двести тысяч марок на поимку «врага рейха номер один» Юрия Левитана, чтобы вывезти его в Германию и заставить из Берлина оповестить мир о победе рейха.

Белого коня, должно быть, съели сами немцы во время их декабрьского отступления из-под Москвы. Судьбу парадных мундиров выяснить не удалось. А вот красный норвежский гранит действительно пошел на памятник.

Правда, несколько необычный им облицован цокольный этаж большого послевоенного дома по улице Горького (ныне Тверской), рядом с Центральным телеграфом, на углу Тверской и Огарева. По-видимому, был задуман грандиозный памятник: гранита хватило и на филиал театра Моссовета и на некоторые другие здания.

И все же, несмотря на крайне тяжелую обстановку, Сталин решил провести 7-го ноября традиционный военный парад на Красной Площади, по существу, под носом у немцев. Поначалу был назначен и воздушный парад, но из-за ненастной погоды и плохой видимости он был отменен. Парад готовился в глубокой тайне. Как всегда в таких случаях, приводилось в порядок обмундирование, чистилось оружие, проводились строевые занятия.

Подготовку оркестра Сталин поручил Буденному. Когда тот приехал проверять, как выполняется приказ — пришел в ужас! В одном из спортивных залов на окраине Москвы собрали около семисот ничего не подозревающих музыкантов. Не то что на парад на улицу их неудобно выпускать. Большинство из них было уверено, что их собрали для отправки на защиту Москвы, на передовую, которая была рядом, и пришли, кто в чем: в шинелях, бушлатах, телогрейках, в сапогах, ботинках с обмотками, с котелками и противогазами. Некоторые были в пилотках, натянутых на уши, в шапках-ушанках.

Руководителем оркестра был назначен старейший русский военный капельмейстер (дирижер) полковник царской и Красной Армии Василий Иванович Агапкин, автор популярного до сих пор марша для духового оркестра «Прощание славянки», написанного им в 1912 году, когда началась первая балканская война. К маршу были и слова:

Наступает минута прощания. Прозвенел уже третий звонок. Говорю я тебе «До свидания. Уезжаю на Ближний Восток».

Кое-как приведя разношерстный состав в относительный порядок, Агапкин вывел свое воинство на Красную Площадь в семь часов утра: из-за экстремальных условий начало парада было перенесено с девяти часов утра на восемь. Стоял лютый, небывалый для ноября, тридцатиградусный мороз. Играть было невозможно клапана замерзли.

Агапкин распорядился играть половиной оркестра, другая половина в это время отогревает маленькие инструменты за пазухой, а большие прикрыв полой шинели. Когда закончилось прохождение пехоты, Агапкин вдруг обнаружил, что не может сойти с подставки сапоги примерзли. Замешательство дирижера заметил один из командиров оркестра, подбежал и буквально отломил его от подставки. Едва они вдвоем оттащили ее к зданию ГУМа, началось прохождение техники.

Парад продолжался ровно один час, для точности и одну минуту.

А на ближайших улицах участников парада ждало сто сорок трамвайных вагонов, чтобы отвезти их на передовую!

Весь партийный и советский аппарат находился на казарменном положении, и когда в пять часов утра связные разъехались по райкомам и райисполкомам, всех застали на месте.

Сообщили о параде и киностудии научно-популярных фильмов большая часть кинохроники находилась на фронтах. То ли долго не заводилась в такой мороз машина, то ли по какой другой причине, съемочная группа опоздала, не сразу прорвалась к Мавзолею, и времени на проверку аппаратуры не оставалось: Сталин уже начал свою речь. Утро выдалось темным, шел снег, мешавший нормальной съемке. Не шел и звук!

Больше повезло киногруппе, стоявшей у ГУМа. Режиссер, видимо, не извещенный о переносе времени начала парада, на съемку опоздал, и когда началось прохождение войск, женщина-оператор Мария Сухова стала снимать проходившие колонны солдат крупным планом. Эти исторические кадры и вошли в фильм о параде на Красной Площади 7 ноября 1941 года.

Снимавший выступление Сталина режиссер Ф. И. Киселев, вконец расстроенный, ночью помчался к председателю Кинокомитета И. Г. Большакову и доложил обучившемся. Большаков схватился за голову: Мы погибли! Но куда деваться Ожидая самого худшего, позвонил Сталину. Сталин выслушал его не перебивая и неожиданно спокойно сказал: «И что вы предлагаете?» У Большакова отлегло от сердца. Сталин согласился повторить свою речь в помещении. Утром шел снег, он хорошо виден на шинелях и лицах солдат. На лице и одежде Сталина снежинок не видно имитировать не решились. На Мавзолее, несмотря на сильный мороз, Сталин стоял в фуражке, чтобы не разрушать привычный образ. Так он и снялся. (Некоторые утверждают, что в шапке-ушанке. Скорей всего, и то и другое верно: во время своей речи он стоял в фуражке, а когда закончил надел шапку, мороз был нешуточный.)