Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

• Название: Былой войны разрозненные строки
• Автор: Ефим Гольбрайх
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-98575-166-X

Автор настоящих записей, — свидетельствовал Василь Быков, — безыскусно, но очень правдиво, со скрупулезной точностью участника и очевидца повествует о пережитом, тем самым внося свой благородный вклад во всенародную копилку памяти о тех героических днях, примет которых все меньше остается в нашем сегодня… Ефим Гольбрайх прошел всю Великую Отечественную войну. Был рядовым солдатом пехоты, комсоргом батальона и полка, командиром стрелковой роты, заместителем командира штрафной роты. Участвовал в обороне Москвы, Сталинграда, освобождении Севастополя, Украины, Прибалтики. Был ранен, награжден четырьмя орденами и многими медалями. После войны много лет работал в искусстве. В бывшем СССР и в Израиле вышли его книги «Солдатские судьбы», «Записки театрального администратора»; «Последние участники» и другие.

---

Впереди было еще три с половиной года войны, Сталинград, Курск.

Через неделю, 27 февраля 1942 года, Меркулов сообщил Сталину германские предложения. Немцы предложили оставить границы до конца 1942 года как есть, по линии фронта, покончить с еврейством, отселив всех советских евреев в лагеря в отдаленных районах Крайнего Севера для дальнейшего уничтожения.

Сталин еще не был к этому готов. И переговоры прекратились.

Примерно в то же время на имя Сталина и Молотова в швейцарские банки были переведены значительные суммы в валюте. Не для того, чтобы оба фанатика-большевика благополучно закончили свои дни в безвестном и безопасном далеке, да и вряд ли это было возможно, а для того, чтобы в случае поражения финансировать народную войну против оккупантов.

… Около полугода перед войной и в самом ее начале Генеральный Штаб возглавлял Жуков. Невозможно объяснить, почему за эти месяцы, когда война уже неотвратимо нависла над страной, о чем неоспоримо свидетельствовали ежедневные сводки его собственного разведуправления, Генштаб не разработал не только концепции отражения противника, но и сколько-нибудь вразумительной тактики на случай внезапного нападения врага. Вину за трагические неудачи первых недель и месяцев войны вместе со Сталиным должен разделить и Генеральный Штаб…

15 октября в 11 часов утра Молотов вызвал в Кремль наркомов и предложил им покинуть Москву и выехать в те места, куда перебазируются их наркоматы. В тот же день Государственный Комитет Обороны принял постановление о срочной эвакуации из Москвы. В нем говорилось о необходимости «произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя эвакуировать, а также электрооборудования метро, исключая водопровод и канализацию».

В ночь на 16 октября Берия собрал на Лубянке совещание первых секретарей московских райкомов. Он говорил об эвакуации и о раздаче продуктов из магазинов населению, «чтобы не досталось врагу».

Печально знаменитая ночь с 15 на 16 октября 1941 года. Около трех часов пополудни из репродукторов раздалось привычное: «Внимание! Внимание!» Но и без этих настораживающих слов достаточно было щелчка ни на минуту не выключавшегося динамика, как все головы, как по команде, поворачивались к черной тарелке репродуктора. Женский голос произнес: Сейчас будет выступать представитель Моссовета! Затем прерывающийся, взволнованный мужской голос сказал, что в связи с тяжелым положением на фронте под Москвой гражданам столицы рекомендуется покинуть город…

Но самым ужасным, потрясшим до обмороков москвичей, да и всю страну, было то, что перед привычными словами «От Советского Информбюро» Левитан произнес не «Говорит Москва!», а «Говорит Куйбышев!»

Больше это не повторялось. Но и одного раза было достаточно. Это был удар. Как ни подготовлены были москвичи предыдущими сообщениями о положении на фронте, в глубине души каждый надеялся и верил, что Москва не будет сдана.

Теперь эта надежда была поколеблена. И многими москвичами овладела паника.

Этому способствовало вечернее сообщение Совинформбюро от 15 октября, опубликованное на следующий день всеми газетами, в котором единственный раз за всю войну, прозвучала неосторожная, быть может, фраза: «В течение ночи с 14 на 15 октября положение на западном направлении фронта ухудшилось (именно это непривычное слово и сыграло роковую роль — Е. Г.) Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону». И дальше не следовала ставшая уже привычной утешительная фраза «наши войска отошли на заранее подготовленные позиции», что чаще всего было откровенной дезинформацией, или, что «приняты меры для ликвидации прорыва»…

Это даже трудно себе представить, какая началась паника!

Придя поутру на свои заводы и фабрики, рабочие оказались перед закрытыми проходными. Продовольственные предприятия стали бесплатно раздавать продукты своим сотрудникам. Часть милиции была отправлена на защиту Москвы, правопорядок был ослаблен, оживился уголовный мир. Некоторые магазины были разграблены, и на улицах города появились самодовольные красные рожи, увешанные кругами колбасы и кусками (рулонами) мануфактуры под мышкой.

Но были и очереди в женские парикмахерские: немцы придут, надо хорошо выглядеть. Нашлись бы и люди, которые встретили бы их хлебом-солью… Открылось и несколько новых кафе. Немцев ждали…

Вероятно, у власти были основания подозревать часть интеллигенции в шаткости настроений. Но и у интеллигенции появились сомнения в отношении власти. Косвенным образом это проявилось в исчезновении с улиц города людей в шляпах…

В учреждениях раздавались звонки, суровые голоса называли фамилии и от имени НКВД предупреждали, что если эти люди к утру следующего дня не покинут Москву будет считаться, что они ждут немцев…

В районе заставы Ильича (бывш. Абельмановской) стоял небольшой, всего в несколько вагонов, состав. Паровоз непрерывно дымил, время от времени со свистом выпуская пар. Двери вагонов наглухо закрыты, вдоль состава прохаживается охрана. В один из дней к составу, будто бы, подъехал Сталин. Некоторое время он молча ходил вдоль поезда, потом подошел к машине, хлопнул дверцей и вернулся в Кремль. Скорей всего, красивая легенда.

Это имело решающее значение. Паника не захлестнула город окончательно, и Москва не была оставлена. «Сталин с нами! Сталин в Москве!» при нашем тогдашнем отношении к «великому вождю» это можно понять.

До сих пор нет достоверных данных, оставался ли Сталин в Кремле все это время. В постановлении Политбюро содержался секретный пункт об эвакуации Сталина. Был ли он выполнен? Во всяком случае, с 15 по 19 октября самые критические дни — никаких признаков жизни он не подавал. Вот свидетельство сына Г. М. Маленкова, Андрея. «Однажды отец в откровенном разговоре сказал, что в октябрьские дни сорок первого года из всех членов Политбюро в Москве оставался он один. «Да, один!» подтвердил он. Все руководство, во главе со Сталиным, из Москвы выехало. Сам Сталин отсутствовал десять дней.» (Из воспоминаний А. Г. Маленкова.)

Один из охранников с пеной у рта утверждал, что несколько раз встречал Сталина в подземном бункере, сооруженном для него в Куйбышеве. Был ли это сам Сталин? Известно, что у него был двойник, еврей, Евсей Либоцкий, после смерти вождя отправленный доживать свой век в Душанбе. В газете «Вечерний Душанбе» были опубликованы его воспоминания. Он писал, что его семья была уничтожена органами НКВД, а члены Политбюро его люто ненавидели…

К 100-летию со дня рождения Бориса Ефимова московские власти преподнесли ему необычный подарок: его повезли в «бункер Сталина», неподалеку от Станции метро «Измайловский парк», где под недостроенным и заброшенным стадионом, как они уверяли, и находился Сталин в эти дни. Но кто это может сейчас подтвердить? Иных уж нет, а те далече…

В книге «Десять десятилетий» Борис Ефимов вспоминает свой разговор с Эренбургом в редакции «Красной Звезды», где они оба работали в годы войны.

— Положение серьезное, Илья Григорьевич! Вы находите? — с иронией переспросил Эренбург и убежденно добавил. — Они будут здесь через два дня! Сегодня у нас вторник? (15 октября 1941 года.) Они будут здесь в пятницу. Я уже видел это в прошлом году в Париже.

Между тем, эвакуация шла полным ходом.

Десятки тысяч людей, рабочие заводов и служащие учреждений, старики, женщины, дети стекались к Казанскому и Курскому вокзалам. Площади перед ними, прилегающие улицы, переулки и тупики были запружены народом. Лежали горы вещей и всякого домашнего имущества: корзины, узлы, чемоданы, детские коляски и бабушкины сундуки. Здесь же спали, ели, плакали и смеялись сквозь слезы.

Но больше плакали, расставаясь, быть может, навсегда… Люди постепенно менялись, одни уезжали, другие прибывали, некоторые, отчаявшись уехать, возвращались домой. Вещи оставались без хозяев: приходи бери, с собой в переполненные вагоны разрешалось взять немногое.

Из-за недостатка подвижного состава к отходящим товарно-пассажирским поездам цеплялись вагоны метро. Ехать в них было пыткой. Стояла поздняя осень, вагоны не отапливались, мало того, они еще имели прекрасную вентиляцию, такую необходимую под землей и такую ненужную и беспощадную на долгом пути в неизвестность. Вагоны метро не делятся на купе, где можно было разместиться семьей, не имеют полок, чтобы разложить, веши, нет и тамбуров выйти подышать, покурить. Но это еще что: они рассчитаны на высокие платформы, каких в те годы на обычных железных дорогах не было, и на редких остановках, когда поезд может тронуться в любую минуту, ни выйти из вагона, ни тем более взобраться обратно! Зеркальные, во всю стену, окна вагонов делают их похожими на фешенебельную новинку, предназначенную для особо важных лиц. Не удивительно, что стоящие на переездах патриотически настроенные деревенские мальчишки принимали этих несчастных беженцев за позорно бросившее Москву и спасающее свою шкуру высокое начальство и забрасывали эти вагоны гнилыми помидорами и камнями…